По наклонной

      Такао вываливается из такси в очередное хуевое утро своей жизни и уже готов послать новый день нахуй. Он не понимает, ему или пиздецки плохо, или блядски хорошо: Казунари ни черта не соображает; у него такое странное состояние — его шатает, он чувствует, как асфальт под ногами плывет, и кроссовки почему-то мокнут. Но при этом ему хочется рассмеяться, громко и пронзительно, и сорваться на крик, полный боли, пуститься в пляс по пустой улице, а после без сил сесть задницей в лужу и уплыть куда-то далеко-далеко, как маленький промокший бумажный кораблик.       Казунари чувствует себя ненормальным, ебнутым на всю голову, чудаковатым, необыкновенным и самым-самым лучшим в этом мире.       Нужную дверь Такао узнает сразу и стоит еще минуты три под сильным ливнем, тупо вглядываясь в нее, словно надеясь, что она откроется сама, как по волшебству, и пропустит его в дом.       Несмотря на хлесткий дождь, небо уже приобретает бледно-голубой оттенок, и лучи утреннего солнца образуют яркий ореол на крышах соседних отдаленных домов.       Такао, шлепая светлыми кроссовками по лужам, подходит к входной двери, наконец-то прячась от дождя, и пялится на нее, не понимая, что делать дальше и как попасть вовнутрь. Замок не поддается испытующему взгляду парня, и он стоит минуты две, слушая, как дождь равномерно стучит по крышам.       «Ключи», — проскальзывает мысль, и Такао успевает за нее ухватиться, — «мне нужны ключи».       И он шарит по карманам в поисках ключа. На все у него уходит семь минут и тридцать четыре секунды. Такао неосознанно, по глупой детской привычке считает время до заветного скрипа гусеницы в дверном замке и щелчка затвора. Парень радуется, как ребенок, когда удается открыть дверь, которая предательски скрипит.       — Тихо, — говорит Казунари двери, придерживая ее одной рукой и грозя ей указательным пальцем, — иначе... Шин-чан нас наругает, — он пьяно посмеивается, потому что давно мечтает, чтобы Мидорима его отругал по-особенному.       В прихожей темно, и Такао буквально вваливается в этот утренний сумрак и прикрывает дверь, закрывая ее с громким хлопком. С волос стекает вода — на пол, на промокший свитшот и замерзшую шею и спину; с ресниц тоже падают мелкие капли, и Такао проводит ладонью по глазам, убирая их. Опираясь левой рукой о стену, оставляет отпечаток ладони на обоях, о котором завтра даже и не вспомнит; правой пытается нащупать обувь, но раза три промахивается мимо задника белых кроссовок. У него нихуя не получается, и парень плюет на это дело и наощупь двигается к гостиной — найти выключатель так и не удается, но, слава богу, такую темноту Такао может вытерпеть. Он может различать контуры предметов и это самое главное — такая темнота ему не страшна, такая темнота не сможет поглотить его и уничтожить.       Передвигается по коридору Такао тяжело — ему жутко холодно, со всей одежды льет вода — шаги выходят тяжелыми и грузными, подошва шаркает по полу, оставляя мокрые следы за парнем. Казунари полностью промок: по-хорошему, ему бы залезть в теплую ванну по шею, чтобы согреться, но Такао не хочет греться, сидя в ванной, ему и так хорошо; не маленький, не расклеится.       Такао становится немного веселее, когда он представляет, как Мидорима будет ругать его за подобное отношение к порядку в доме. И Казунари тихо противно и пьяно хихикает, Мидорима точно будет на него ворчать, как старый противный профессор-лектор. Не ту специальность он выбрал. Такао думает, что Шинтаро точно надо было идти преподавать анатомию в Токийский университет.       Правда, студенты бы от него стрелялись на каждой паре.       Дверь в гостиную оказывается открытой, и Такао по памяти хлопает по выключателю. Люстра, старомодная, помпезная, с хрустальными подвесами, загорается мгновенно, показывая, что на диване парня уже ждет Мидорима. Казунари воображает, что именно так жены и ждут своих мужей: сидят нога на ногу, руки скрещены, а лицо и взгляд устремлены в сторону входящего.       Такао хочется громко рассмеяться от абсурдности картины и мыслей в своей голове.       — Ты че... серьезно просидел так весь вечер, а, Шин-чан? — Такао противно лыбится — широко, пьяно, кокетливо — и делает еще два шаркающих шага в сторону Мидоримы. Шинтаро внимательно следит за Казунари и даже бровью не ведет, наблюдая его отвратительное и дерзкое поведение. Мальчишка. На молчание Такао продолжает говорить, немногословность Мидоримы и его суровый, тяжелый взгляд лишь подстегивают Такао приставать больше, заигрывать сильнее. Казунари хочет оказаться с ним в одной постели, желает его соблазнить... и он знает, что может это сделать.       Он умеет это делать.       — Признавайся, Шин-чан, ты ведь ждал меня?       Вопрос больше сходит за утверждение, некую несуществующую аксиому в голове Такао — а кого еще мог ждать Мидорима, да еще и с таким недовольным выражением лица?       Такао так нравится, как Мидорима сурово на него смотрит и сводит брови вместе, ноги аж трясутся от возбуждения при виде такого Шинтаро.       Мужчина молчит и взглядом прожигает Казунари. Он все еще надеется, что парню в голову придет хоть одна отрезвляющая мысль, и Такао заткнется; слушать его пьяные бредни с утра пораньше нет ни сил, ни желания. Шинтаро понимает, озвучивать сейчас свои мысли грозит чередой пьяных шуток и еще большего веселья Такао в его состоянии. Надеется... ну, или хотя бы в нем проснется инстинкт самосохранения. Как-никак, но Казунари уже несколько раз проявлял невероятную интуицию и видел границу, где стоит остановиться и промолчать.       Но, видимо, не сегодня.       — Знаю, знаю, ты хочешь отругать меня за нарушенное обещание, верно? — Такао до чертиков смешно, он ведет себя сейчас, как ребенок, который на слабо проверяет родителя. Он подходит к дивану близко-близко — ноги послушно доводят парня до видимой цели — и ковер пропитывается грязной влагой. Вода с Такао течет так, словно он только что постирался без отжима. Казунари наклоняется ниже: он хочет видеть лицо Мидоримы — суровое, серьезное, без намека на улыбку, ну, ничего страшного, Такао еще научит его улыбаться — и вглядывается во внимательные зеленые глаза. — Ну, так сделай это, отругай меня... — Такао просит, требовательно, заигрывающе, просит так, как умеет, как учили, как говорили делать. Просит, как самая последняя блядь, — ...накажи меня! — Такао буквально выдыхает слова в чужие губы и пьяно щурится, садясь на колени к Мидориме. — Вот и ремень у тебя уже готов. — Казунари пальцем одергивает кожаный ремень, отчего тот с хлопком возвращается на место. И Такао смешит этот глухой хлопок, заставляя чуть ли не хихикать от удовольствия.       Мидорима ежится от отвращения к зловонному запаху — от Такао разит тошнотворным коктейлем из алкогольных напитков и табака: именно то, что Мидорима люто ненавидит. Дыхание у парня очень тяжелое и очень горячее, аж тянет проблеваться или скинуть Казунари со своих ног.       А Такао тем временем окончательно уносит: он кусает Мидориму в шею, оставляя заметный след и смачный болючий кровоподтек. Шинтаро морщится от неприятных ощущений и мерзкого дыхания, отпихивает лицо парня ладонью абсолютно бестактно и неаккуратно – сам виноват. Казунари бесцеремонно стонет и лыбится, отчего Мидориме становится совсем противно, и он отодвигается, специально сталкивая Такао со своих колен на пол. Рядом с Такао невозможно нормально дышать, Мидориме кажется, что вонючее амбре оседает на всей поверхности в его доме, в том числе и на нем самом. Отвратительно. Мужчине срочно хочется помыть шею и руки по локоть с медицинским антисептическим раствором.       Такао небрежно сидит на полу; даже в сидячем положении его пошатывает, как нелепый бумажный кораблик в луже.       — Такао, ты совсем последние мозги пропил? — холодно спрашивает Мидорима.       Мидорима думает, вот взять бы и объяснить Такао всю пагубность алкоголя на конкретных примерах. Продемонстрировать настоящие пропитую разваливающуюся печень и сморщенный мозг от алкоголя. И подробно, дотошно рассказать, как сгусток крови, появляющийся в голове из-за выпитого алкоголя, закупоривает основание микрокапилляра, лишает тем самым нейрон питания и кислорода. Далее начинается кислородное голодание клеток мозга, и через семь-девять минут нейрон безвозвратно и навсегда погибает. Это лишь один нейрон, а при огромных количествах алкоголя человек утрачивает раз и навсегда два-три миллиона нейронов коры головного мозга. И человеческие мозги превращаются в кладбище до тех пор, пока наутро не сходишь в туалет и не избавишься от мертвых гниющих клеток мозга вместе с мочой.       Но Такао даже не знает, не задумывается об этом.       — Дааа, Шин-чан, ты совершенно прав, — отвечает парень, словно отмахивается от его вопроса, как от противной мухи, и ползет к нему на четвереньках. Выглядит ужасно жалко. — Я ждал этого момента так долго, и вот он наконец-то настал. — Казунари кладет руки на колени мужчины, и когда Такао ведет ладонями по внутренней стороне его бедер, подбираясь руками ближе к паху, Мидорима рефлекторно пинает Такао. Парень падает на задницу и успевает выставить руки, чтобы не удариться спиной. Шинтаро дает себе мысленный подзатыльник — пошел на поводу у этого пьяного идиота. Такао кого угодно сможет взбесить своим пьяным поведением. — Что ты хочешь? Минет?.. Или секс?       Мидорима по глазам понимает, Такао не просто пьян, он под кайфом.       «Сперва снотворное, — думает Шинтаро, — теперь наркотики».       Это был лишь вопрос времени, когда Такао снова сорвется. Мидорима догадывался, что парень мог сидеть на наркотиках раньше, но к моменту их знакомства Казунари уже успел соскочить. Мидорима на дух не переносит наркоманов — они сознательно разрушают свой живой организм и следом свою жизнь, он знает, как наркоманы заканчивают свое жалкое существование... и их ему нисколечко не жаль.       До этого Казунари угашивался снотворным и спал сутками — поразительно, что не сдох. Но, видимо, его организм привык к большим дозировкам, а пару раз Мидорима сам приводил его в чувства и вызывал у парня рвоту. Но в последний раз дело дошло до больницы, это было почти год назад — Мидориме пришлось везти его в больницу, где Такао и очнулся. Как только он понял, где находится, то устроил знатную истерику и сиганул со второго этажа – настолько ловко, насколько позволяло его состояние – и дал деру подальше от ненавистного места. Шинтаро был вынужден оплатить ремонт палаты и замену стекла и с того дня навсегда запомнил, что в прошлом у Такао одним из главных триггеров были больницы и врачи. В тот же самый день парень пришел домой ближе к ночи, причем приперся именно в дом Мидоримы, а не свой, и показал все прелести зависимости.       У Такао на утро обнаружились провалы в памяти, которые в течение месяца восстановились, но у Казунари отбило желание снова впадать в то состояние. Насколько знал Мидорима, больше огромными дозами снотворного парень не баловался, предпочитал не спать несколько суток, а потом сам вырубался, потому что организм был на пределе.       В этот раз, похоже, снова что-то случилось, раз Такао перешел со снотворного на наркотики.       — Я все могу, все умею. Будет классно. — Казунари совершенно не осознает, в какой ситуации он находится.       Мидорима отталкивает Такао в грудь и тут же чувствует, как ядрено лимонный свитшот прилипает к его собственной ладони. С утра он точно заставит Такао драить полы до блеска и вычищать стыки на полу и мебель от противной земли. Терпения хватает только, чтобы не выругаться. Такао даже не представляет, насколько Мидорима взбешен и хочет выставить парня за дверь; пусть спит или на улице, или катится приходить в чувства к себе домой. Его дом не богадельня для идиотов. Мидорима хватает его за ворот свитшота и ведет в сторону ванной, совершенно не заботясь о комфорте парня. Такао смутно припоминает, как его уже также волокли в подвал и тут же начинает вырываться и брыкаться, размазывая подошвами всю грязь, что оставил по пути в гостиную.       — Постой, постой, мы можем не торопиться, — Такао выставляет вперед ладони, развернувшись к Мидориме. Такао не может понять, о чем думает сейчас мужчина; он не хочет снова оказаться в подвале. Промокший свитшот все еще противно тянет и мешает стоять ровно, но Казунари нужно как-то снова избежать подвала. А за свой побег в клуб Мидорима может его там запереть до вечера. Он ни за что не пойдет туда снова. Мидорима с пренебрежением смотрит в глаза, ожидая подвоха. — Д-д-давай успокоимся, Шин-чан... и ты меня отпустишь? — Такао так и не слышит ответа, и его озаряет очередная «умная» мысль. — Или ты хочешь в душе?       Мидорима резко хватает парня за лицо, сильно сжимая нижнюю челюсть около ушей. Такао нужно поставить на место. Парень забыл, где он находится и кому предлагает такие вещи.       — Либо ты слушаешь меня, — от сдержанно-злого голоса мужчины Казунари начинает трезветь, а Мидорима делает небольшую паузу, наблюдая за реакцией парня. На удивление, Такао слушает его крайне внимательно, не вырывается и смотрит глаза в глаза Мидориме. Кажется даже, словно Казунари улавливает каждое сказанное слово и отпечатывает его в своей голове. — Либо катишься отсюда на все четыре стороны. И не возвращаешься.       Мидорима ставит ему конкретный ультиматум и оставляет право выбора за Такао. Каким бы обдолбанным парень сейчас не был, соображать он уметь должен в любой ситуации из-за специфики своей работы — так что пусть стоит и думает. Или сразу проваливает из его дома: больше Шинтаро с ним нянчиться не намерен; с него довольно, Казунари считает себя взрослым, так пусть и ведет себя по-взрослому.       Выражение лица Такао меняется очень живо, словно резиновая плавкая маска, которая вмиг из веселой превращается в траурную не по своему желанию. Становится понятен и ответ Такао, который звучит едва слышно: «Я понял». Мужчина резко дергает его от стены, и Такао безвольной куклой послушно волочит ноги за Мидоримой. Его в принципе не отпускают, а ведут за собой, как псину на поводке, но ультиматум не был блефом. Шинтаро действительно ничего не стоит вышвырнуть Казунари прямо сейчас и не пожалеть об этом.       Когда они проходят мимо двери в подвал, Такао облегченно выдыхает, что не остается незамеченным. Его и не собирались туда вести, а он перенервничал до ужаса.       Приходит в себя Такао окончательно только когда его затолкали в душевую кабинку – прямо в одежде, и Мидорима включил ледяную воду из душа под сильным напором. Казунари протрезвел окончательно. Вода нещадно бьет по телу, заливает глаза, уши и нос. Такао буквально захлебывается и пытается дышать ртом, но вода попадает и в глотку, Казунари сплевывает ее вместе со слюнями и кашляет. Кажется, что его тело пронизывают тысячи мелких иголок. Такао поворачивается спиной к душу, и напор бьет ему по мокрым волосам и выступающим костяшками на шее.       — Черт! Холодно!       Мидорима выключает душ, и хоть Такао больше не чувствует воду, ему адски холодно. Казунари буквально стучит зубами, он кладет ладони на плечи; его мелко трясет от мокрой прохладной липкой одежды на нем.       — Раздевайся, — командует Мидорима, — живо.       Такао ничего не остается, кроме как послушно стянуть с себя мокрую и вдруг ставшую неудобной одежду. Кроссовок на нем таинственным образом не оказалось — Мидорима их снял как раз перед самим душем, и Такао даже не заметил этого.       Как только одежда Казунари оказывается на полу подобно мокрым грязным тряпкам, в его руки прилетает белое полотенце, неожиданно мягкое и теплое. Такао невольно ныряет в него лицом и немного балдеет.       — Вытирайся.       Казунари наскоро вытирается и чувствует, как полотенце выхватывают и на совесть высушивают волосы. Мидорима заботится о его здоровье, но никак не комфорте — нельзя допустить, чтобы парень подхватил простуду. После Шинтаро откидывает грязное полотенце к мокрым вещам, запихивает Казунари в огромный халат и тянет за руку в сторону лестницы.       Такао смотрит наверх, куда ведут ступеньки, и тушуется. Он чувствует, что мысли прояснились, но вместе с этим пришло и понимание того, что его силы не безграничны — тело все еще под властью алкоголя и наркотиков и не особо слушается парня. Мидорима подталкивает его в спину, страхуя от внезапного полета вниз головой, и буквально пинком под зад загоняет парня в его спальню, твердо говоря «Проспись».       Такао обессилено бредет к кровати и заваливается на нее как попало, лицом в подушку. Сил нет совсем: он всю ночь не спал и веселился, а наркотики напрочь сожрали всю оставшуюся энергию. Стоит парню оказаться в горизонтальном положении, как его вырубает махом. Мидорима видит это и понимает, что так он может и простудиться. Он небрежно набрасывает на него одеяло и выходит из комнаты, не закрывая дверь.