Мой ручной мистер Смерть

      В тот день у меня глаза сами собой слипались и в голове шумело. А мне еще предстояло пересечь весь город и потом выдать себя за трезвого перед мамой. Она, наивная моя, обещала мне купить послезавтра в честь восемнадцатого дня рождения бутылку пива, чтобы я спиртное попробовал дома. Мне не хотелось её разочаровывать, поэтому я шел домой пешком, собираясь зайти по дороге в кафе и выпить крепкого кофе, закусив чем-нибудь чесночным. А сейчас я вяло жевал жвачку.       На очередном перекрестке меня вдруг неожиданно схватили за руку и дернули назад.       — Смотри, куда идешь! Красный же! — ворчливо сказала старушка, отпуская мой локоть.       — Спасибо! — искренне отозвался я, провожая взглядом пронесшийся мимо микроавтобус.       — Напьются и прут! А водителю из-за тебя сидеть, — отозвалась она визгливо.       Я лишь кивнул. Последние две недели у меня выдались какими-то странными... То с подоконника передо мной упадет горшок с цветами, то пьяный водитель заедет прямо на тротуар, а позавчера и вовсе подавился супом.       Каждый раз меня спасала случайность. Горшок не попал лишь потому, что я уронил мобильный и бросился его собирать. Верный Барни вдруг рванул за кошкой, я попытался удержать поводок, но мой сенбернар утащил меня следом за собой в кусты, и пьяный водитель меня не задел. Смерти от подавления помогла избежать мама, вернувшись раньше с работы. Итак, с теперешним случаем счет: Пашка — четыре, смерть — ноль. Пока я смерть делал, но то, что она так ко мне прицепилась, уже начало пугать.       Старушка еще что-то ворчала, я поблагодарил её и двинулся на переход, едва загорелся зеленый. Дальнейшие события случились почти в один момент: у бабушки порвался пакет, и мандарины рассыпались по асфальту. Я отпрянул, чтобы не наступить на один из фруктов, и раздавил второй, поскользнулся и упал. Видать, очень неудачно: ударился головой, и смерть начала сравнивать счет. Паша — четыре, смерть — один.       — … Вы признаны виновным! Приговор — смертная казнь через отрубание головы, — узнал я родной голос местного старосты Ибарина, привычно уже очнувшись на именно этой фразе. Как-никак третий раз слушаю. — Приговор будут приведен в исполнение на закате.       Первый раз я паниковал, орал, что невиновен, и не верил, что в другом мире. Потом меня отвели в камеру, дважды покормили и казнили. У них даже палача нет! Голову рубил какой-то кретин: засадил топор один раз мне в плечо, а с шеей справился в два удара. Больно было. Крови — море.       А потом я опять очнулся на приговоре. В этот раз я не орал целый день из «камеры», и мой охранник (мельник по роду занятий и гуманист где-то в глубине своей средневековой души) Женш даже поговорил со мной. Я хоть понял, за что меня должны были казнить. Само отрубание головы вновь прошло ужасно! Это для меня казнь была второй, а для палача — первой. Чтоб его!       — Я прошу о последнем желании! По верованиям моего народа я должен попрощаться с солнцем и ветром в полдень, — прошу я, поднявшись со скамьи. — Я знаю, что разрушил ваш кристалл очищения воды, но сделал я это ненамеренно. Прошу вас, не берите с меня пример! Дайте мне очистить свою душу.       Сердце замерло на мгновение, ожидая решения Ибарина. Я не хочу на плаху! Вдруг в этот раз я не вернусь? А если и вернусь, то смысл вновь и вновь проживать только этот день: день перед казнью.       — Что ж… Мы не дикари какие-нибудь, — важно согласился староста.       Поклонившись Ибарину в ноги, я послушно пошел в свой погреб-камеру. Съел предложенную кашу и лег спать: силы мне нужны для побега.       Разбудил меня храп Женша: мельник расслабился и тоже заснул, несильно беспокоясь о том, что я сбегу. Да и как? В каменной кладке не было даже узкого окошка, а дубовая дверь, закрытая снаружи на засов, испаряться не хотела. Магии при переносе мне не доложили! Я честно пробовал вчера. Пасы руками, пристальный взгляд, стих в честь этой засранки сочинил даже — ей фиолетово. А позавчера я пытался эту дверь выбить плечом. Плечо выбил, синяк был на полтушки, и рука плетью висела; дверь же не пострадала. А потом в это же плечо еще и топором получил.       Интересно, сколько сейчас времени? Приговор тут вынесли на рассвете… Наверное, скоро полдень. Сдержит ли свое обещание староста? Может ведь и пообещать, но не выполнить. Я бы на его месте так бы и сделал.       У двери раздались голоса, скрипнул засов, и Ибарин кивнул мне:       — Выходи, время прощаться с солнцем.       Я кивнул, поспешно покидая погреб. Кроме старика меня сопровождали Женш и рыжий детина. Этого я узнал сразу — мой будущий палач. Меня разрывали желания: с одной стороны, хотелось побить эту рыжую сволочь, а с другой — рассказать, как меня лучше казнить. С трудом сдержавшись, я вышел из дома старосты под своим конвоем.       — Прощайся, — милостиво разрешил Ибарин.       — Как? Прямо тут? На площади? — уточняю, обводя взглядом собравшуюся толпу. — Можно в каком-то более уединенном месте? На лугу у деревни, к примеру.       — Тут, — отрезал староста. — Или ты в подвал назад хочешь?       — Ладно, — отозвался я.       В толпе среди крестьян в домотканой одежде я заметил дворянина или купца. Высокий брюнет в черной одежде выделялся среди толпы русоволосых жителей. Он единственный на меня и не смотрел, спешил куда-то. Было еще что-то странное в этой фигуре, но я не мог понять, что. Только мне было не до него. Я опустился на колени и принялся нести откровенную чушь, «прощаясь» с землей.       — Ты прости меня, земля-матушка, что таким неправильным вышел сын твой, — вдохновенно плел я, опустив голову, осматриваясь сквозь водопад волос. Тело у меня было новым, правда, я и близко не имел представления, как выгляжу. Но в том, родном мире, волосы у меня были короткими, хотя цвет вроде бы мой родной — пшенично-русый. — Ухожу я из жизни, но благодарен тебе за все.       Я приметил место, где в основном стояли ребетня и женщины. Там, возможно, удастся прорваться. Выпрямившись, я поднял лицо и принялся прощаться с солнцем. А потом и вовсе повернулся по ветру, делая вид, что и с ним прощаюсь, медленно отходя в нужную сторону, внимательно наблюдая за конвоем.       Рыжий сообразил первым, черт его подери, и неуверенно сделал шаг в мою сторону. Затем еще один. Я развернулся и припустил. Оттолкнув зазевавшуюся девчонку лет семи, я кинулся бежать по незнакомой улице, слыша преследователей за спиной. Обернулся, так и есть: все мужчины, часть подростков и даже пара женщин неслись за мной.       Я вроде бы бегу неплохо, быстро, и от меня часть селян даже стала отставать, но мой личный огромный рыжий кошмар приближался. Я бегу изо всех сил, уже видя перед собой двухметровый забор, ограждающий деревню от остального мира, и тут услышал за спиной:       — Ты куда?! Не вздумай!       Я и не думал, просто прыгнул, ухватился руками за край забора и потянул себя наверх. Рыжий оказался тут же и успел меня схватить за сапог.       — Мамочка! — вырвалось помимо воли. За заборам был ров, из которого торчали острые колья. Мое тело по инерции поддалось вперед, и я повис, удерживаемый лишь палачом. — Не отпускай!       Он не отпустил, но сапог соскользнул, и колья стали приближаться с невероятной скоростью.       — … Вы признаны виновным! Приговор — смертная казнь через отрубание головы, — вещал Ибарин. — Приговор будут приведен в исполнение на закате.        — Я прошу о последнем желании! По верованиям моего народа я должен поспрошаться с солнцем, землей, водой и ветром в полдень, — прошу я, поднявшись со скамьи. — Я знаю, что разрушил ваш кристалл очищения воды, но сделал я это ненамеренно. Прошу вас, не берите с меня пример! Дайте мне очистить свою душу.       — Что ж… Мы не дикари какие-нибудь, — важно согласился староста.       Меня опять провожают в мой подвал. Интересно, а к воде они меня куда поведут? Может, все же из деревни всей толпой выведут? С моим везением вряд ли я с первой попытки смогу сбежать, но даже самые сложные компьютерные игры можно пройти, если есть возможность повторять раз за разом. Рано или поздно я узнаю все болота, в которых можно утонуть, все сучья, на которые можно напороться, всех местных волков и медведей. Жаль только, что тело натренировать не выйдет.       На площади стоит лохань с водой. Вот и все, из деревни не выпустят. Бежать я все равно собираюсь, но что делать с кольями? В прошлый раз мне не понравилось! Умирал долго, вися в воздухе и задыхаясь от боли. Казнь и то гуманнее. Стою перед водой на коленях и делаю вид, что что-то шепчу лоханке, а сам вновь осматриваюсь. Где-то же должны быть ворота, к которым ведёт главная дорога. Так какая из этих улочек тут считается главной? Куда мне бежать? Опять замечаю брюнета не из местных и невольно слежу за ним, пытаясь понять, что тогда меня в нем насторожило.       Люди не расступаются перед ним! Чтобы дворянин или купец сам обходил крестьян? Да местные его не видят — в это я легче поверю. Маг, значит. Если он маг, то может быстренько колдануть им новые кристаллы.       Я поднимаюсь и иду в сторону волшебника. Толпа передо мной волнуется: крепкие мужчины выходят вперед, женщины отступают за спины.       — Господин! — зову, но брюнет даже не оборачивается. — Господин! Эй, вы, в черном! Да выслушайте же меня! Для вас это две минуты, а для меня вопрос жизни.       Брюнет медленно поворачивается и смотрит прямо на меня. Я поспешно кланяюсь ему: только мага разозлить непочтительностью мне не хватало! Этак я по кольям скучать буду.       — Ты меня видишь? — удивленно спрашивает тот.       — И слышу! — заверяю я в ответ, с удовольствием любуясь выражением полного шока на красивом бледном лице.