Все мы в конечном итоге всего лишь люди.Даже Джон Ватсон. Даже Шерлок Холмс.
Воспоминания накатывают ледяной волной, и он будто вновь захлёбывается в своём сознании. Холодные каменные стены вокруг отдают склепным холодом. Склепом этот колодец и был. И этот внезапный холод будто парализует его, сковывает страхом. Чёрная вода поднимается всё выше и выше, доходит до локтей, подступает к горлу. Случалось ли вам переживать чувства по давно ушедшим событиям? Тогда, в этот чёртов день он почти не чувствовал ни страха, ни жалости к себе. В конце концов, он был на войне. Он видел смерть ни один раз, он был близок к ней. Однажды он пережил смерть самого близкого друга. Затем смерть Мэри. Где-то глубоко внутри он давно был готов к своей. Но сейчас ему страшно как никогда в жизни. И тревога ширится растущей опухолью внутри. По словам Фрейда, подавленные чувства вообще не умирают. Их можно заставить замолчать, но молчать им противно и неестественно. Они трамбуются где-то внутри и наслаиваются друг на друга, словно торт. Стоит только случайно задеть не тот слой — и всё разваливается, обнажая суть.Бесперебойные выстрелы. Взрывы. Война. Лондон. Шерлок. Звонок. Падение. Могила. Шерлок. Звук выстрела. Кровь. Мэри. Темнота… Звук выстрела. Ещё один труп, а потом ещё и ещё, а потом мрак.
И, наконец, кульминация — этот чёртов колодец. Словно жестокая метафора всей жизни. Рондо невыносимой боли. По кругу, снова и снова. И снова. Джон задыхается. Так сильно, что в только что распахнутых глазах темнеет и пульс становится бешеным и рваным. И так тяжело дышать. Но потом Шерлок обнимает его крепче, притягивая к себе, и Джон чувствует тепло, распространяющееся по всему телу, по всей душе. — Всё в порядке, Джон. У каждого свои демоны. Шерлок смотрит на него слегка расфокусированным взглядом, и с мягкой тревогой добавляет: — У нас с тобой общие. Джон наконец-таки отвечает на объятья, до боли в пальцах сжимая плечи Шерлока. Давление в крови постепенно замедляется, приходит в норму. Рядом только подушки, простыни, Шерлок. Слабый свет уличных фонарей. И никаких каменных плит. — Помнишь…ты помнишь, — сбивчиво начинает он, — ты сказал, что героев вообще не бывает. Так вот ты ошибся Шерлок, представляешь. Ты сам…чёртов герой. — Нет, Джон. — Шерлок улыбается ломанной линией и целует его в висок. Шерлоку думается, что быть «героем» для кого-то гораздо легче, чем для себя самого. Спасти другого человека — легче, чем самого себя. Вряд ли человек на грани самоубийства может одуматься сам, когда никто не протягивает спасительной руки. Это лишь ответное геройство, как игра в карты. Тебя спасли — значит нужно бить картой подвига. Джон не раз спасал его жизнь, наполнил её смыслом, не смирился с его смертью и никогда в нём не сомневался. Это всё послужило энергией для его поступков, действий. Для всей его любви. Если бы рядом не было Джона, смог бы он вообще вынести события того с трудом прожитого дня? Слишком тяжелого, запредельно ненормального. У Шерлока нет ответа. Человеческая психика, даже самого уравновешенного человека, — в сущности, до предела натянутая скрипка. Лишний поворот колки — и струны рвутся с протяжным стоном. Шерлок вздыхает. Ему самому снилась Эвр. Детские воспоминания, словно в мутном озере. Поляна перед его выцветшим в памяти старым домом, густо заросшая одуванчиками и клевером. Могильные плиты с фальшивыми датами и рыжий сеттер. Но ведь не было никакой собаки. Не было, чёрт возьми. Никогда не было. Никогда. Эвр улыбается сколотой, жуткой улыбкой и гладит его за ухом. Пёс начинает скулить — жалобно и протяжно. И с неба начинает лить дождь.«Глубокая вода, Шерлок, вся твоя жизнь, все твои мечты — глубокие воды».
Он вздрагивает от этой мысли, и Джон вопросительно вглядывается в его хрустальные, тающие глаза. Шерлок пытается улыбнуться, отчаянно пытается. Ему не хочется тревожить Джона, которому тоже приходится нелегко с этим непомерным грузом прошлого. Но тот ничего не спрашивает, лишь сжимает его руку в своей, прикладывает её к губам. Военный врач, Джон Ватсон, когда-то думал, что в его жизни ничего не происходит. Но теперь ему кажется, что они с Шерлоком прожили уже сотни жизней. Ярких, жутких, забавных: тех, от которых захватывает дух. Самых разных. Самых настоящих. А ещё ему кажется, что они всегда были здесь, на Бейкер-стрит. И всегда будут. *** Рози плачет в соседней комнате. Не то чтобы ей тоже снился кошмар в эту ночь — просто так делают дети, когда хотят, чтобы их услышали. Иногда так делают даже взрослые. Шерлок бросает взгляд на Джона, на его нахмуренное во сне лицо и, улыбаясь, мягко целует его в лоб. А затем встаёт с кровати и босиком идёт по холодному полу в гостиную. Рози смотрит на него кристальным, ясным взглядом. Таким, будто она понимает в этом мире гораздо больше него. — Ты вырастишь блестящим детективом, — тихо говорит Шерлок. — Шерлок, я же сказала, пока я здесь, вам не о чем беспокоится! — тихие шаги миссис Хадсон и её приглушённый и немного взволнованный голос заставляют обернуться. — Всё в порядке, я сам за ней присмотрю. Но миссис Хадсон уже забирает плачущего ребёнка из кроватки, слегка отталкивая Шерлока. — Думаю, у вас Джоном найдутся дела поважнее. Знаешь, дорогой, мне кажется, его что-то волнует в последнее время… Вчера утром он отказался от чая, который я ему принесла… И потом, у вас ещё будет возможность познать радости...эм...родительской любви. Рози успокаивается, но выглядит недовольной и голодной. И Шерлок улыбается. Устало, но блаженно. Миссис Хадсон была права. Права с самого начала. Права своей особенной женской интуицией. Чёрт возьми. «Неужели женская интуиция лучше моей дедукции?» — сквозь сон думает Шерлок и возвращается в неостывшую постель. — Что с Рози? — Джон щурится от света, льющегося из коридора, и поправляет подушку. — Она хотела есть. Миссис Хадсон забрала её. — Надеюсь, она не рассказывает ей истории из своего прошлого. — Да, будем надеяться. Они смеются, тихо и мягко. И Джон тянет его за майку, ближе к себе. *** И, наверное, это счастье. Счастье, построенное на общей боли, безграничном доверии и чем-то, что принято называть судьбой. Здесь, на Бейкер-стрит. После всего, что они пережили. И они оба точно знают, что выдержат всё, что им предстоит.