Он просто не такой как все

      Техён продолжает офигевать уже вторую неделю. Ему до сих пор трудно осознать, что всё так хорошо сложилось и его неудавшийся суицид привёл к чему то хорошему.       Чёрт! Это даже в голове звучит по идиотски!       Хотя «хорошо» это слишком сказано. Может порой оно так и казалось, но после того разговора в палате господина Мона появилась новая проблема — Джин. Тэхён не понимал, что не так, но «его хён» внезапно стал отдаляться. Сначала это было неплохо. По крайней мере то, что тот наконец начал спать дома должно же считаться хорошим признаком? После стольких-то ночей проведенных на жесткой кушетке в палате… Окей, ну не может же он вечно дежурить возле тебя?! А вот когда старший стал отмалчиваться и реже разговаривать Тэхёну было обидно. Осознание, что Джин ничем ему не обязан, и тем более не должен проводить с ним всё своё свободное время было мягко говоря болезненным.       — Хён, если ты больше не хочешь со мной общаться… Если я тебе надоел, то… — вздох, — не заставляй себя. Я всё понимаю. Скоро я вернусь на работу, благодаря тебе, опять же. Не стоит жертвовать ещё чем-то ради приличия. Я правда в порядке! — Тэхён не особо хотел начинать этот разговор, честно. Но когда Джин в очередной раз отвёл взгляд в их разговоре, лишь бы не смотреть ему в глаза, парень не смог сдержать обиду.       — Да ничего ты не понимаешь, — Тэ даже показалось, что он ослышался. Джин сказал это предельно тихо и не отрывая взгляда от своих бумаг.       Глюки. Определённо.       — Кхм… В общем… Я же всё вижу. Хватит себя пересиливать.       — Ты. Ничего. Не. Понимаешь.       Нет. Не послышалось.       — Может ты не пойдёшь к нему? — всё также смотрит в бумаги, как будто если перестанет глазеть в перевернутые слова они сами встанут в правильное положение. Глупо до ужаса и Тэхён не выдерживает, злясь из-за того что «не понимает».       — Да объясни ты нормально! — Тэ выхватывает, мозолящий глаза, листок и переворачивает, подавая в правильном положении растерянному Джину. — Что я не понимаю? Что тебе осточертела моя компания? Что ты поэтому со мной почти перестал разговаривать? И при чём здесь, чёрт возьми, моя работа?!       — Ты правда не понимаешь, что он с тобой сделал?       — Хён, да что не так то?!       — Да всё! Ты из-за этой сволочи чуть не свёл счёты с жизнью! Я тебя тут на ноги пытаюсь поставить, а ты всё равно к нему возвращаешься?! Если бы я сразу понял, то в жизни никогда ему не позвонил бы!       — Хён, всё не так. Это не то…       — А что, Тэхён? Что?! Просто признайся, что тебе наплевать на меня и ты готов на всё ради той суки, которая сделала с тобой это! — Сокджин окидывает взглядом не до конца зажившие ссадины и поддерживающие бандажи с такой болью, будто смотрит на смертельно раненого человека…       Тэ теперь и правда не понимает. У него сбивается дыхание. Хочется оправдаться, хочется, чтобы Джин понял всё правильно. Вот только, что правильно он, похоже, сам ещё не понял.       — Джин-хён, ты мне нравишься, правда! И я не знаю как смогу отплатить тебе за всё, что ты сделал. Пойми, я не могу больше сидеть у тебя на шее. Если потом ты не будешь против, то я буду навещать тебя по праздникам или по выходным! Если… если ты захочешь ещё видеть меня, когда найдешь девушку, или даже жену… — кровь прилила к щекам, показывая смущение Тэ, но парень упорно продолжал смотреть прямо в глаза напротив. Он ни за что не признается, но за эти недели, проведённые в компании врачей и хёна, он действительно привязался к этому космически красивому и невероятно доброму мужчине. Его чувства нельзя было определить как братские или любовные. Они были чем-то особенным, что казалось Тэхёну на грани, но правильным.       — А что касается господина Мона, то я не понимаю почему ты переживаешь. Он тут ни при чём, просто это я идиот. Не стоит его винить в моём небольшом безумстве. Он правда был добр ко мне… — говорить такую откровенную ложь казалось естественным, потому что Тэ решил, что так оно и было. Его воспалённый от огромного количества информации мозг решил переиграть сценарий. Возможно сработал защитный механизм, возможно его так потрясла встреча в больничной палате.       — Тэхён-а, да очнись ты! Не знаю, что у тебя в голове твориться, но из того что я видел и слышал могу сказать, что-то как он относился к тебе даже с натяжкой нельзя назвать добротой. Возможно ты просто привык к нему? Хотя если бы было так, то зачем ты пошёл прыгать?! Это не доброта, просто ты не знаешь другого! Позволь показать тебе другую жизнь! Я смогу сделать тебя счастливым! — Джину стыдно, что он говорит как герой мелодрамы; стыдно, что не может выразить это другими словами. Но кажется Тэхена это не волнует, он мягко, но как-то горько улыбается и качает головой.       — Хён, ты не понимаешь. Я не хочу, чтобы меня «делали счастливым». Я хочу сам стать таким.       — Да разве можно быть счастливым одному?! — Джин срывается, потому что не видит в поступках этого ребёнка никакой логики и всерьёз боится за его психическое состояние.       — Я никогда таким не был, так что не могу тебе сказать… Молчи! Дай договорить! — он прикрывает своей хрупкой изящной ладонью рот Джина, который еле сдерживал себя. — Я никогда таким не был, так дай мне попробовать. Говорят — это круто, — а затем ухмылка, от которой у старшего щемит в груди.       — Тэ. Тэхён-а, послушай меня сейчас. Давай сделаем так, — он сглатывает. — Я сейчас отпущу тебя. Не хочу чтобы ты считал меня таким же тираном, каким является господин Мон. Я уеду сейчас. Прости, я не смогу остаться и бездействовать. Но… Если я, приехав через месяц, не увижу у тебя на лице улыбки… даже если ты в этот момент будешь один и тебе не перед кем будет улыбаться. Тем более, если ты не сможешь улыбнуться, взглянув на меня… Ты уедешь со мной! Ты просто попробуешь быть со мной.       — Я… Хён, это… — Тэхён теряется и не знает, что сказать. Он как-то не ожидал такого и рассчитывал уже закрыть эту тему.       — Ты просто попробуешь быть счастливым со мной, о большем я не буду просить.       Джин дотрагивается губами до горячего лба Тэ. Задерживается всего на секунду, боясь того, что сейчас должен будет сделать. А потом просто отворачивается и выходит из палаты. Кажется это было прощание…