Близка неизбежность

Она пришла к нему в час волка; застыла в нерешительности на пороге, обхватив руками плечи. Тайвин не ждал ее, но засиделся за бумагами и еще не лег.  — Ваше Величество? — удивленно спросил он, поднимая на нее усталые глаза. Она еще не переоделась — на ней было сегодняшнее платье — и даже серьги не вынула из ушей, хотя тяжелые камни оттягивали мочки. — Чем обязан такой чести? — голос звучал равнодушно, но королева этого не заметила. Она подошла к его столу и села в кресло напротив, почему-то отчаянно избегая смотреть ему в глаза. На мгновение Тайвин подумал, что она хочет извиниться за Джоанну. Но она не хотела, и он знал это. Эйерис никогда не мучила совесть, они с ней были незнакомы.  — Нам нужно поговорить, — расправив складки на коленях, произнесла она. Тайвин кивнул, она продолжала молчать, глядя на свои увитые кольцами тонкие пальцы и слегка склонив голову. Она выглядела нерешительной и, что самое странное, задумчивой и относительно себя спокойной. — Да, нужно, — проговорила она словно самой себе. Тайвину вдруг захотелось вдохнуть запах ее спадающих на лицо волос. Он поднялся, налил ей вина. Эйерис приняла бокал дрожащими пальцами, хотя находилась в здравом рассудке и не употребляла своих дурманящих разум порошков с диковинными названиями.  — Спасибо, — она тускло улыбнулась и бросила на него усталый взгляд из-под темных ресниц. Их тени трепетали на ее щеках. Скулы казались особо острыми и хрупкими — видно, опять целый день морила себя голодом в попытках похудеть. Никогда Тайвин не понимал этого, внешне Эйерис была идеальной. — Я беременна, Тайвин, — наконец заговорила она с кривоватой усмешкой. — Возможно, от тебя. Тайвин подавил то ли тяжелый, то ли насмешливый вздох, садясь обратно в свое кресло, по привычке потер переносицу и снова взглянул на королеву. Она не врала и сейчас нетерпеливо — он понял это по ее барабанящим по столу пальцам — ждала ответов. Больше она ничем свое волнение не выдала. Когда-то он только и мечтать мог об этом. Думал заделать ей бастарда и жениться, но мейстер Пицель с ног сбивался — готовил для Ее Величества Лунный чай.  — Ты уверена? — спросил Тайвин наконец. Эйерис дернула подбородком.  — Да, Пицель сказал, что не больше пары месяцев, — заговорила она, и он удивленно вскинул брови. Мейстер Пицель знал и не сказал ему — да быть такого не могло. — Я подсыпала ему снотворное в чай, чтобы он не побежал к тебе сговариваться. Этот идиот сказал, что он не может избавить меня от ребенка. Но я не хочу его оставлять. Это уже было больше похоже на правду. Она прислонила ладонь ко лбу и задышала часто-часто.  — Я не желаю прослыть шлюхой, — поздно она об этом задумалась. — А замуж не выйду. Никогда, понял меня? Так что даже не пытайся меня уговорить на это!  — Зачем же тогда ты пришла ко мне? — он устало откинулся на спинку кресла. Она поглядела на него, как на блаженного, презрительно скривила губы.  — А сам-то как думаешь? — со смешком спросила она. — Ты должен помочь мне избавиться от этого ребенка! Как все у нее, однако, было просто! Всего пару дней назад она перерезала горло его невесте, а теперь пришла требовать у него помощи. Он выгнул бровь.  — Причем тут я, Ваше Величество? Не разумней было ли обратиться к мейстеру Пицелю? Она отмахнулась от его слов и уже самостоятельно наполнила свой кубок.  — Не глупи, милый, — сказала она, делая большой глоток вина. — Пицель — олух. Он сказал мне, что избавляться от дитя слишком поздно. Как его вообще назначили Великим мейстером, коли он ничего не умеет? — она фыркнула, но, помолчав, добавила: — Он хочет, чтобы я вышла замуж. Я знаю, все этого хотят. Королевством должен править король. У Королевства должен быть наследник. Все хотят избавиться от меня. Тайвин должен был сказать, что ее подданные любят ее. Но частично она была права. Ей давно было уже пора выйти замуж, но она все отнекивалась, бросала Малому Совету недовольное «потом» и увлекала под полог кровати нового любовника. Замужество Эйерис воспринимала как ограничение свободы. Он промолчал. Она закусила губу и взглянула на него с тоской — на миг даже показалось, что это не Эйерис перед ним, а незнакомая, измотанная тяготами жизни женщина, и именно ее — не королеву, не его прекрасную королеву — ему захотелось пожалеть.  — Я поищу для вас целительниц, — произнес он и потер глаза. Она улыбнулась и одним гибким движением поднялась с кресла. Ткань ее бархатного платья зашелестела в повисшей тишине. Ее руки легки ему на плечи, а светлые волосы защекотали лицо. Эйерис склонилась к нему, и он почувствовал ее дыхание на своей шее.  — Спасибо, Тайвин, — прошептала она, и ее ладонь порхнула по его груди, через секунду уже оказавшись в его пальцах. Он прикрыл глаза и вдохнул запах ее волос. ***  — Он был очень красив и так мил, кто же мог подумать, что он убийца? — касаясь руки лорда Старка, вздыхала Эйерис, когда Тайвин вошел в зал Большого Чертого. — Бедная Джоанна. Я скорблю вместе с Тайвином и в эту трудную минуту всячески пытаюсь его поддержать. Малый Совет даже разрешил ему прервать выполнение своих обязанностей, а он зарывается в работе — видно старается забыться. Какая трагедия! Она замолкла, прервав свои речи, стоило завидеть его, и перевела тему, но как-то медленно, словно ленясь. Она то ли хотела, чтобы он услышал ее слова и полюбовался актерской игрой, то ли ей было просто-напросто плевать. Тайвин усмехнулся, вспоминая шепотки, все чаще раздававшиеся у Эйерис за спиной; людям было интересно, по кому именно она блюла траур: по своей фрейлине или по молодому сиру Эйгору, обвиненному в убийстве Джоанны. Тот, они считали, был королевским любовником. Может, так оно и было. Но когда Эйерис интересовала судьба ее любовников? Она забывала их тут же, стоило ей покинуть их покои или им — ее. Правда была в том, что черный шел королеве сильнее других цветов; казалось, не было существа прелестней и изящней ее, облаченной в темную вуаль скорби, потому она носила ее охотно, подобно любимому колье. И ее примеру следовал весь двор, хотя тело Джоанны уже больше недели назад отправили на Утес Катсерли. Если приглядеться, можно было понять — скорбела Эйерис лишь внешне. Вновь и вновь Большой чертог наполнял ее хрустальный смех. За едою она непринужденно рассказывала о своей печали, о государственных делах и прочей чепухе, а не ела. Но только Тайвин подмечал, что в ее кубке часто меняли вино, что платье было без корсета — мелочи, складывающие общую картину. Другие видели то, как она прелестна в своем трауре. Серебряные волосы казались лунными лучами на черной ткани платья, кожа сияла белизной. А сама Эйерис заливалась соловьем, по ее загадочно горящим глазам можно было догадаться — уже пьяна. Для нее словно ничего не изменилось вовсе, она была столь же весела и прекрасна, сколь и раньше. А тело Джоанны разлагалось где-то по пути домой. — Ах, теперь нам нескоро удастся погулять! Я бы после такого испугалась замуж выходить. Может, в замке появился призрак темной невесты? — она рассмеялась. — Вы слышали об этом, лорд Старк? Мои фрейлины рассказали мне вчера. Эта невеста не хочет, чтобы кто-то выходил замуж. Именно она вселилась в сира Эйгора и заставила пойти на преступление.  — Я не верю в привидений, Ваше Величество, — отозвался Старк с учтивой улыбкой. Эйерис сделала глоток вина и откинулась на спинку. На губах ее блуждала лукавая улыбка, но глаза оставались холодными.  — Да я тоже, милорд, — сказала она, отмахнувшись. — Я рассказала вам эту историю, чтобы посмешить вас. Но вы столь суровы. Неужто жар, — «дракона» имела в виду она. — полуденного солнца не может растопить лед, из которого вы, северяне, сделаны? В ее голосе неслышно было недовольства, а оно было. Тонкие пальцы выбили дробь по краю стола.  — Благодарю за столь лестное внимание ко мне, Ваше Величество, — Старк склонил голову набок. — Вы очень добры.  — Не за что, — Эйерис знаком подозвала пажа, стоявшего у нее за спиной, и велела наполнить кубок. — Мои фрейлины — глупые курицы. Над ними грех не посмеяться. Одно только это и остается в моей скучной жизни. Я так ждала этой свадьбы, — склонившись к уху Старка, произнесла она; ее откровенный шепот услышали близко сидящие человек семь, в их числе и Тайвин. Ее глаза игриво сверкнули в его сторону, а рука скользнула по чужому плечу. — Я даже помогала в ее организации. Представляете, там планировались дорнийские пляски. Вы когда-нибудь видели, как танцуют дорнийцы?  — Нет, моя королева, — ее дыхание должно было обжигать его щеку, но Старк виду не подал. Тайвин усмехнулся на его «моя королева» — еще один попался. Никаких дорнийских плясок, конечно же, не планировалось. С чего это Эйерис заговорила о них?  — Нет? Как так можно, милорд? Если вы не видели, как танцуют дорнийцы, вы не видели ничего в своей жизни! — горячо заговорила она, отстранившись от него. — Это самое страстное, что я только могла созерцать… Да, что я говорю? Сир Ливан, — Эйерис резко развернулась; заскрипел стул по каменному полу. Королевский гвардеец, белой тенью маячивший за ее плечом, покорно склонил голову набок. — Потанцуете со мной?  — Конечно, Ваше Величество. Он принял ее руку. И Эйерис грациозно поднялась с кресла. На нее удивленно смотрели те, кто сидел подальше и не следил за оживленной беседой Старка и королевы. — У меня правда не слишком хорошо получаются первые «па». Но, пока нам принесут барабаны, вы меня научите, хорошо? — она чарующе улыбнулась, он кивнул. Тайвин устало потер лоб. Порой Эйерис вела себя непозволительно вольно, и это был один из тех случаев. Пару раз Тайвин видел, как танцуют дорнийцы, королева заставила его смотреть. Ее это приводило в восторг. Эйерис с Ливеном Мартеллом под руку вышли на середину зала. Хлопнула дверь — слуга помчался за барабанщиками. Тайвину стало интересно, как скоро он их найдет. Если недостаточно быстро, то вызовет гнев дракона.  — Покажете, как правильно нужно? — потребовала она. Рыцарь вопросительно выгнул бровь, и она рассмеялась, видно, представив, как он в своих доспехах будет показывать ей на своем примере походку с покачиванием бедер. У нее был чудесный смех, и он буквально почти каждого заставлял улыбнуться ей в ответ. Когда-то именно он покорил Тайвина — он влюбился в ее журчащий настоящий смех. — Смелее. Белый Рыцарь подошел к ней, и Эйерис прильнула к нему. Ее обнаженная платьем спина коснулась его груди, облаченной в доспехи. Его руки легли ей на бедра; и улыбка тронула алые губы. На королеву и ее гвардейца смотрел весь двор, уронив челюсть на стол. Даже для Эйерис подобное поведение было слишком вызывающим. Она словно бросала вызов общественным нормам. Руки Мартелла направляли ее бедра в нужные стороны, и она бесстыдно прижималась к нему поближе и звонко смеялась. Мало ей было его сестры Мирии. Неужто понравился острый вкус дорнийских ртов? Или их страстность ей приглянулась? Тайвин даже гадать не желал. Он продолжил есть, не обращая внимания на происходящее. А посмотреть было на что. Принесли барабаны; зазвучала музыка, и Эйерис завертелась в танце, закружилась, быстро покачивая бедрами и дерзко взмахивая взлохмаченными кудрями. Она то тесно прижималась к Мартеллу, то отскакивала от него, оставляя, однако, свою руку в его ладони; и он притягивал ее к себе вновь и вновь. Их тела сплетались слишком близко в быстром динамичном танце; но мгновения хватило бы, чтобы понять — королева жаждет Мартелла, а он не прочь переспать с ней, возражать не будет. И эта женщина еще сегодня всю ночь напролет истекала кровью; только с утра закончились ее муки, хоть и не до конца. Тайвин принес ей снадобье вчера вечером, второе такое он отдал Пицелю, чтобы проверил, не повредит ли оно здоровью королевы. Тот поохал, колдуя над плещущейся жидкостью, попробовал ее, выплюнул, наконец, покачал головой и сказал тихо: — Это может и не сработать. И, если боги смилуются, королеве это не поможет. Тайвин посмотрел на него сурово, и Великий Мейстер весь скукожился под его взглядом, но все же продолжил: — Вы же понимаете, милорд, что этот ребенок, возможно, последний шанс убедить ее величество выйти замуж. Тайвину вспомнились слова Эйерис, твердящей ему, что Пицель — предатель, хочет выдать ее замуж и потом убить. Он усмехнулся.  — Вы же понимаете, что ее величество пойдет на все, чтобы избавиться от этого ребенка. Если это трава не поможет ей, она найдет другой, не столь безопасный способ. Так о чем стоит молить Богов, Великий мейстер? Пицель тяжко вздохнул.  — Я молюсь о здоровье своей королевы каждую ночь, и сегодня буду просить Семерых подарить ее еще не рожденному дитя смерть, — заверил он. — Надеюсь, ее величеству не придется ложиться под нож. Это скорее всего отнимет ее жизнь.  — Снадобье поможет? — спросил Тайвин. Мейстер пожал плечами.  — Может быть, а может быть, и нет. Что может помочь, если бессилен даже Лунный чай? Маленький дракон цепко держится за жизнь. Быть может, ее величество передумает его убивать? Поговорите с ней, лорд Тайвин, это важно.  — Кого убивать, великий мейстер? Вы верно бредите, — он усмехнулся.- У ее величества просто боли в животе. Кажется, она отравилась.  — Да-да, конечно, — Пицель затряс головой и будто за раз постарел на десять лет. Морщины на его лице стали четче. Эйерис пролежала в горячке несколько часов, вся истекая кровью, но ребенка это не убило. Он не желал покидать ее. Она так разозлилась, что разбила витраж. А сейчас, словно юла, вертелась в крепких, мускулистых руках Ливена Мартелла и зазывно улыбалась ему, обещая все порочные удовольствия мира. *** У целительницы было морщинистое лицо и твердые худые руки. На запястьях особенно выпирали кости. Глаза были мутно-зелеными. Когда Тайвин впервые увидел ее, она вскрывала труп. То была женщина, еще молодая и возможно даже красивая, если бы не шрам на ее лице. Проститутка, понял он, отводя взгляд от ее порезанной ножом груди. Она хотела избавиться от ребенка всеми путями. Лунный чай ей не помог, перо, которым внутри орудовала целительница, забрало у нее жизнь. — Я не хочу, чтобы женщина, которая приедет сюда, знала о том, что ребенка можно убить как-то еще помимо трав, — сказал он тогда. Целительница промолчала и лишь криво усмехнулась. Та проститутка была далеко не первой умершей ее клиенткой. И Тайвин не мог позволить Эйерис умереть так же, как и она, задыхаясь от боли. Она пришла поздно ночью, предварительно тщательно выкрасив волосы в каштановый; серебристых корней не было видно. Ливен Мартелл сопровождал ее; белый рыцарь переоделся и ничем не мог выдать своей личности. Хотя ни у кого не было гарантии, что целительница не узнает королеву. Тайвин взял Мартелла именно поэтому, он не слишком много думал о чести и мог перерезать горло всякому без особых угрызений совести. Они ждали Эйерис в сенях после того, как осмотрели помещение и убедились, что там никого не было, — она насмешливо хихикала, наблюдая за этим. Целительница молчала. Потом они вышли и оставили женщин одних. Мартелл не проронил с тех пор ни слова; он ни о чем не спрашивал, не делился выводами и тихо стоял у двери. Наконец из комнаты раздались крики; орала как не странно Эйерис.  — Как это ты не знаешь, как мне помочь? — она держала в руках нож и тыкала им в ошарашенную целительницу. Та отступала от нее к стене. — Как это травы на меня не действуют? Объясни мне, дорогуша, почему они не действуют?  — Слишком часто их употребляли, — несмотря на критическую ситуацию, женщина нашла в себе смелость усмехнуться. Это Эйерис взбесило, она бросилась к ней и с силой ударила ножом по щеке. Целительница охнула и отшатнулась.  — Как ты смеешь так разговаривать со мной, дрянь? — завопила Эйерис. — Я твоя королева! Ты же обязана мне помочь! Немедленно избавь меня от этого выродка! Целительница стерла кровь рукавом; порез был, по-видимому, неглубокий.  — Никогда не думала, что мне придется делать аборт королеве шлюх, — расхохоталась она. Ливен Мартелл подобрался, под его темным плащом заскрежетали доспехи. — Я ничем не могу тебе помочь, Твое Величество. Ты родишь своего бастарда, и все наконец узнают, кто нами правит. Зря она это сказала, позабыв о том, что Эйерис сжимала в руках нож. Лезвие сверкнуло в тусклом свете лампы, и тело со стуком упало на пол. Королеве не впервой было резать горла. Тайвин вспомнил золотые кудри Джоанны, рассыпавшиеся по ковру, и облегчение, появившееся в ее глазах, когда она увидела его. Эйерис развернулась и пошла к выходу, не дожидаясь своих сопровождающих. Край ее платья ударил Тайвина по ногам. Он последовал за ней. В экипаже она стерла платком кровь с рук и передернула плечами.  — Не смей меня отчитывать, — произнесла она. Он задернул занавеску.  — И не собирался, — ответил он. Она все равно бы умерла. *** Эйерис носилась по комнате раненым животным, круша все, что попадалось ей на пути. На полу мозаикой из разноцветных стекляшек рассыпался красно-желтый торшер, распугав фрейлин. Но она на этом не остановилась — с диким рыком вцепилась в полог кровати и завопила, дергая его на себя. Ткань затрещала. Тайвин посмотрел на это и развернулся, чтобы уйти, оставив королеву на попечение растерянных фрейлин. Он свои оплеухи да добрые слова уже получил по дороге в Красный Замок, пока сжимал ее в объятиях. Ему этого было достаточно. На шее еще саднил след ее когтей.  — Стой! Я приказываю тебе! — раздалось за спиной. Эйерис прижимала к лицу прозрачную ткань полога, глуша рвущиеся из груди рыдания. Что-то в ее глазах заставило его остановиться — быть может, мольба на самом дне. Он бы ушел, если бы не увидел этого. И плевать он хотел на все ее приказы. Она слишком измотала его вечными скандалами и припадками ярости; им обоим следовало побыть одним. Увидев, что он остановился, она кивнула самой себе, прижалась к столбу кровати.  — Все вон, — сказала она дрожащим и срывающимся голосом. По одному ее тону можно было понять, что еще чуть-чуть и она опять начнет бесноваться. Так и было. Увидев, что фрейлины, прижавшиеся к стене, не двигаются, она закричала: — Вон! Пошли вон отсюда, идиотки! Чего замерли? Дурехи! Тайвин едва не рассмеялся, глядя на испуганные лица этих благородных дев. Им-то все происходящее казалось чем-то ужасным; они не знали, что королева знает слова и похлеще — так, как она, даже в Блошином конце мало кто ругался. Его забавляло это раньше. Фрейлины, подобрав платья и стараясь не наступать на осколки, засеменили к выходу. Тайвин прислонился плечом к стене и посмотрел на Эйерис. Руки ее опустились к животу, все еще сжимая многострадальный полог. Глаза были пусты, рот — искривлен и полураскрыт. На лоб спадала пара прядей, выбившихся из-под обруча. Когда за последней леди с хлопком закрылась дверь, она вздрогнула. Ее взгляд скользнул по полу.  — Это был мой любимый светильник, — произнесла она слегка удивленно, потом дернула плечом и отвернулась. — У меня так со всем, что я люблю… — прошептала она. — Ты ненавидишь меня, верно? — Ты спрашиваешь меня это уже много лет подряд, — Тайвин хмыкнул. Она вымученно улыбнулась; уголки губ дернулись и застыли на полпути.  — Я бы на твоем месте ненавидела, — она бросила взгляд за окно. — Все они меня ненавидят, я знаю. Думают, какая жалость, что из всей семьи выжила я, а не мой милый благородный братец. Или его сыночек, — этого сына она носила в себе девять месяцев и ненавидела больше всех на свете — он отнимал ее жизнь. — Кто угодно, только бы не я, — с ее уст сорвался смешок. — Но выжила я. И я не хочу жить так, как хотят другие. Это моя жизнь, и я буду делать с ней то, что пожелаю. Никто меня не остановит, я королева. Почему все этого понять не могут? Под подошвой сапог заскрежетали осколки; Тайвин не стал обходить их. Эйерис молча следила за ним и словно ждала, как он возразит. Он мог бы, но не сделал этого. Все его разумные доводы об обязанностях королев не нашли бы отклика в ней, только очередной приступ ярости. Он протянул ей руки, и она прижалась к его груди. Все внутри не трепетало от ее близости и от ощущений ее тела в его объятиях — была какая-то пустота, а еще знание, что так нужно. Было спокойствие.  — Пицель хочет выдать меня замуж, я знаю, — зашептала она. — Я рожу ребенка, а потом меня убьют, понимаешь? Муж станет регентом при нем. Он же будет куда разумней меня, кем бы он ни был. Идеальный план. Я уверена, что он специально неправильно готовил мне Лунный чай, хотел, чтобы я залетела, — он успокаивающе погладил ее по спине. — Если бы ты знал, как я не хочу этого ребенка. Все внутри против него. А он еще цепляется за жизнь. Мы столько всего испробовали. Если он родится, то обязательно больным. Уродцем каким-нибудь или дураком — посмешище дома Таргариен, — она засмеялась хрипло, потом замолкла, жадно глотая ртом воздух, отстранилась. — Я не позволю ему родиться. Хватило мне Рейегара. Как я его ненавидела, и пожар забрал его. Этот будет уродом, точно тебе говорю. Но я убью его. Я еще не готова иметь детей.  — Ты никогда не будешь готова, — сказал он, она хохотнула, не разозлилась и не взбесилась от этой правды.  — Может, и так. Дети не для меня, семья не для меня. Это все так утомительно. Как и королевские дела, подумал он. Эйерис тряхнула головой и стянула с волос обруч, швырнула его на пол — кто-нибудь да уберет.  — Боги, как голова болит! — простонала она. — Этот чертов ребенок вытягивает из меня все силы! Он убьет меня, я уверена! Но ты же найдешь способ его убить? — когда ей что-то было нужно, она умела просить, даже была ласковой и могла притвориться покорной. Чаще всего она дарила себя, а потом требовала помощи. — Ты поможешь мне? Она подалась к нему и коснулась губами подбородка, неспешно провела ногтем по лицу. Тайвин перебрал ее пряди в пальцах; волосы свободно лежали на плечах и словно искрились.  — Пицель говорит, что ничего не может сделать, — она улыбнулась, целуя в шею. — Другие целительницы могут предложить лишь Лунный чай. Для простого народа и он редкость, — в ответ совсем не к месту раздался ее тихий смех.  — Ты обещал положить весь мир к моим ногам, помнишь? — шепнула она. — Неужели не сможешь найти мне одну какую-то целительницу, которая избавит меня от проблем? Ему бы соврать «смогу» и впиться в ее губы жадным поцелуем, но он покачал головой, отстраняя ее, взял ее лицо в свои ладони. Ее глаза смотрели на него удивленно; ресницы дрожали.  — Это не так просто, Эйерис. Пойми правильно, все целительницы…  — А кто обещал, что быть моим десницей будет просто, а Тайвин? — она толкнула его в грудь с необычайной для женщины силой и метнулась в сторону, на те самые осколки. Она наступила на них, но не вскрикнула, зло закусила губу. — Ты второе лицо в государстве! И не можешь сделать для своей королевы ничего! Ты неблагодарный бездарь! Без меня бы ты был никем, но ты этого не ценишь, Неведомый тебя задери! Ты меня не ценишь! — она едва не рычала. Ноги ее кровоточили — туфли она скинула; на ковре остались красные отпечатки, когда она рванулась к кровати.  — Успокойся, Эйерис, — потребовал он.— Ты несешь какую-то чушь. Она засмеялась ему в ответ, зажимая руками рот. Ноготь прошелся по щеке, оставляя алый след.  — Я спокойна! Не смей указывать мне! Ты не имеешь права! Я дала тебе все! Вестерос, казну, себя. Ты даже мою девственность забрал. И мою фрейлину. Но тебе все мало! Что тебе нужно, Тайвин? Боги, что тебе нужно еще? Не так уж много ему было нужно. Чтобы она не спала с кем подряд — ни с кем, кроме него, — и чтобы пила поменьше, но, как оказалось, это было очень и очень много. Тайвин промолчал. Без толку было объяснять Эйерис ее неправоту. Она вспыхнула, подобно сухим дровам. Нужно было ему уйти тогда, подумал он. Зачем остался? Так бы орала себе на фрейлин и доводила до белого каления их.  — Я не твоя собственность! — она швырнула ему под ноги какую-то статуэтку, но промахнулась; та полетела в стену. — Я даже не твоя жена! Я не собираюсь за тебя выходить замуж, делать то, что ты пожелаешь! Я ни за кого не выйду замуж, понял? Я лучше убью себя, чем снова так поступлю с собой! Ненавижу тебя! Что ты молчишь? Слов нету или язык откусил?  — Ты не в себе, — произнес он. И она рванулась к нему опять по осколкам, с размаху ударила его по щеке — он не остановил ее.  — Не смей так говорить со мной, дорогой, — зашипела Эйерис, вцепившись ногтями ему в плечо. — Иначе я сгною тебя в каменных мешках. Понял меня? Он не изменился в лице.  — Я все прекрасно понял, Ваше Величество, — сказал он спокойно. — А теперь постарайтесь понять вы.  — Не буду тебя даже слушать! — она хотела упорхнуть от него подальше, но Тайвин крепко сжал ее талию. Она дернулась, обернулась на него и застыла, поймав его тяжелый взгляд, замолчала.  — Нет, вы будете, — он отпустил ее. — Сядете и будете слушать. И она послушалась. — Возможно, вам придется выйти замуж. И если это будет необходимо, вы выйдете. Потому что в первую очередь вы не женщина, а королева. А у нее не должно быть никаких бастардов. Она должна быть образцом для подражания. И вы будете, Ваше Величество. Он развернулся и пошел к двери. Эйерис подтянула к себе ноги, с изумлением рассматривая кровь на подоле платья.  — Я убью и мужа, и ребенка, так и знай, — удивительно тихо сказала она ему вслед, даже головы не повернув. *** Весть о своем замужестве Эйерис никак не восприняла. Она была с похмелья и не спала, кажется, около полутора суток, когда Тайвин сообщил ей кандидатуры ее потенциальных женихов. Она лишь махнула рукой и посмотрела на него странно. Ее тяжелый, будто бы все понимающий взгляд запомнился ему надолго. И вместо радости от того, что ее ярости ему удалось избежать, он почувствовал горечь.  — Почему ты сам на мне не женишься? — спросила она в своей излюбленной привычке иметь последнее слово, когда он уже уходил, и скривила губы в надменной усмешке. — Недостаточно хороша, да? Даже королева не достойна великого Тайвина Ланнистера, так что ли? Он не ответил ей ничего, все равно она с трудом вспомнит произошедшее. Да и устал он объясняться ей в любви. Он и так делал для нее все, что мог. К его спокойствию и счастью Пицеля, больше целительниц в столице не нашлось. Те, что Тайвину удалось отыскать, умели готовить лишь Лунный чай. И Эйерис смирилась, ходила подавленная, вся потускнела на глазах. А он все чаще ловил себя на мысли, что ему недостает ее смеха. Она почти не выходила из комнаты, притворялась больной, никому не давала прикасаться к себе, даже служанкам не позволяла расчесывать себя и купать; под глазами у нее залегли круги, а о скулы, казалось, можно было порезаться. Тайвин ждал от нее необдуманных глупостей, но она не возмущалась. Даже сейчас, когда сидела перед ним над почти составленным брачным договором. Эйерис словно и не слушала его, смотрела пустыми глазами на множество бумаг. Кожа ее была очень бледной, почти прозрачной; волосы, которые он сам ей расчесывал, спадали ей на лицо; украшений на ней не было, а платье она надевала явно не глядя — достала первое попавшееся из шкафа. То, что она была беременна, видно не было. Но ей казалось, что о ней судачат все.  — Эйерис? — он осторожно коснулся ее руки. И она вздрогнула, посмотрела на него так, будто бы не понимала, что он тут делает, и отвела взгляд в сторону. Сейчас она все больше напоминала ему себя в молодости, ту девочку, которую родители насильно выдали замуж из-за пророчества об Азор Ахае. Но сын Эйерис сгорел в огне — никакой обещанный принц в ее браке с Рейеллем не родился. Та принцесса умела бунтовать и сделала все, чтобы сорвать свою свадьбу. Она пришла к нему в ночь перед своей свадьбой. — Ты меня слушаешь? Он хотел спросить, в порядке ли она, но почему-то не спросил. Она кивнула, потом встала — тихо скрипнул стул, — отошла к окну, долго стояла обхватив себя руками за плечи.  — Люцерис меня любит, Тай, — произнесла она. Тайвин промолчал. Он знал это и так. Это было очевидным. Веларион был умным человеком, но, когда дело касалось королевы, совершенно терял рассудок. Он позволял ей себя унижать, бросался на любого, от кого услышал грубое слово в ее адрес, был готов целовать ей ноги и даже подкладывал каждое утро букет васильков под дверь ее покоев. «Моя королева», — говорил он с таким обожанием, что на него становилось жалко смотреть. Тайвин и презирал его за любовь к ней, и сочувствовал ему одновременно. Только с ним Эйерис была настолько жестока. Она прекрасно знала о его чувствах и, наверное, назло так и не снизошла до него — он был единственным, с кем она за столько лет знакомства не переспала.  — Надеюсь, ты найдешь спокойствие в этом браке, — произнес он. Она хрипло рассмеялась, но без свойственного ей надрыва.   — Ты мне мстишь, — сказала она, качая головой и, гордо расправив плечи, направилась к двери, потом обернулась. — Ах да, он должен будет принять имя моего дома. Таргариены будут править Вестеросом, не Веларионы. *** Она пырнула себя в живот ножом за неделю до свадьбы. Два дня провалялась в горячечном бреду и не приходила в себя. Ребенка спасти не удалось. У Пицеля дрожали руки. Люцерис Веларион повесился — Эйерис сыграла с ним жестокую последнюю шутку, подарив на мгновение все и тут же отобрав. Сама она очнулась лишь на третий день. Тайвин как раз пришел к Пицелю справиться о ее здоровье — за это время он заходил к нему чуть ли не каждый час. Очнувшись, она захохотала слабо, но весело. Мейстер поднес к ее рту кружку с водой, Эйерис пила жадно, потом откинула голову на подушку. Ее тело трясла дрожь, а с губ срывались хриплые стоны. На щеках алел лихорадочный румянец; по лбу катился пот; глаза страшно мерцали; даже сейчас она была живее, чем несколько дней назад, пока носила ребенка.  — А ты говорил, от ребенка невозможно избавиться, — прошептала она достаточно громко. И Пицель едва не выронил кружку. — Ну и кто из нас лучший мейстер, а? Она попыталась приподняться на локтях, но не смогла и обессиленно упала на подушки. Она долго лежала в сознании и смотрела на камин. Слуга подкинул дров. Огонь разгорелся ярче, и Тайвин, глядя в его отражение в фиолетовых глазах, не сомневался — вскоре весь Вестерос сгорит в этом пламени.