Мы бродим в сумраке

-Сэр! Мистер Грейвс! – за спиной раздавался высокий голос Голдштейн, срываемый на морозе на ударных гласных. -Коул, кто был дежурным в эту ночь? – сдержанно спросил мужчина, открывая массивные двери притвора, вступая в благодатное тепло храма. Настырный запах ладана, выделявшийся на фоне всех благовоний, заполнил Персиваля всего, проникая под плотную материю пальто, вызывая дрожь, как и блёклый свет кафедральных свеч в боковых нефах помещения, и присутствие смерти, к коему главный аврор уже давно привык. -Голдштейн, сэр, - чинно отрапортовал аврор, размашистым шагом следуя за начальником. Деревянные полусгнившие доски пола чуть поскрипывали, прогибаясь под тяжестью ног мужчин, когда Грейвс довольно быстро шёл меж церковных жёстких лавок простенького тёмного наоса, едва касаясь пальцами строго вертикальных спинок неосознанным жестом. Ему нельзя было находиться в церкви. -Коул, передайте аврору Голдштейн, что я буду ждать её у себя в кабинете для дальнейших разъяснений о происшествии через час, - пронзая взглядом спины столпившихся вокруг кафедры людей, чётко произнёс мужчина, довольно кивнув, когда услышал громкое бодрое «Есть, сэр!» и быстрые желанные для парнишки шаги ухода из этого проклятого места. Заслышав отдавшийся эхом, расплывшийся горячим вином крови по расписанному библейскими мотивами на вольную руку куполу апсиды голос главного аврора страны, следователи разошлись в стороны как воды Красного моря перед Моисеем, и Грейвс хмыкнул на такое сравнение у себя в голове, невольно подумав, что оно явно было не лучшим – мужчина не был посланником Бога. Скорее – изгнанником. Но все мысли быстро выветрились из головы, когда он увидел место деяния греха – у самого алтаря, где возносили молитвы о прощении. -Ничего не трогали? – тихо спросил он, обходя тело вокруг, подмечая профессиональным взглядом детали. Он подтянул чёрные кожаные перчатки, быстрым движением руки вытянув из клешеного тёмно-синего рукава гладкую палочку. Страх – именно он читался по ту сторону глаз каждого присутствующего, топясь кровью в мелких сосудах вокруг цветной роговицы от недосыпа и будущей противной бессонницы. Пожалуй, у всех, кроме Грейвса. За всю жизнь он повидал вещи и похуже. Нагая девушка – нага душой, чиста, открыта, вся твоя – на коленях приложилась лбом к алтарному побагровевшему ковру. Тонкие посеревшие руки, под которыми небольшими лужицами собралась перенасыщенная углекислым газом кровь – их прибили к полу церкви ржавыми гвоздями, выдранными тут же из половиц храма. Растрёпанные вьющиеся волосы медного отлива горели в свете свечей, пережатые на затылке грязным тряпьём, служившим повязкой на глаза – вера слепа. -Мистер Грейвс, - к нему подошёл самый расторопный и вменяемый из команды, Мориссон – тоже уже немолодой аврор, знававший Персиваля давно. Мужчина, не сводя глаз с умершей, кивнул, поджав ленты губ. Что-то было не так. Он взмахнул палочкой, скидывая копну сухих рыжих волос со спины девушки. «Donum a me vobis» - гласила выжженная неровными буквами на коже надпись, и казалось, что мышцы ещё горят от прикосновений огня. Дьявол говорит на латыни. -Да, - выдохнул Мориссон, разводя руками в стороны, зажимая в одной дежурную тетрадь с пометками для отчёта, - это, пожалуй, одна из самых странных деталей. -Это мой тебе дар, - прошептал Персиваль, приседая на корточки перед инсценировкой молитвы. На удивлённый взгляд зелёных глаз коллеги и слегка дёргающийся подбородок, Грейвс произнёс: -Так переводится фраза с латыни, Мориссон. – Чуть погодя, он встал на ноги, оттряхивая полы пальто, встречая понимание во взгляде записывающего это в тетрадь аврора, - Какие ещё особенности? -Жертву звали Лора Линн, полукровка, - листая, отчитывается Мориссон, вычитывая подчёркнутые слова. – Двадцать три года. Пропала сутки назад. Умерла от удушья, но, - нахмурившись, добавил он, - это не заклинание пут. Видимо, душили тряпкой, что сейчас у неё на глазах. Грейвс поднёс затянутую в кожу перчатки руку к подбородку, чуть потирая в задумчивости. -Значит, - растягивая слово, произнёс он, - мы не можем утверждать, что это сделал маг. «Ага» - устало крякнул Мориссон, опуская зеленеющий взгляд в пол. На выдохе, он продолжил. -Смерть наступила где-то 12-14 часов назад. Пигментация трупных пятен устоявшаяся, красно-розового цвета, на спине, ягодицах и икрах, - загибая пальцы, уточнял он. – Слизистая глаз не успела ещё высохнуть. Пригвоздили, - он сам поморщился от словечка, невольно сорвавшегося с его уст, - её приблизительно час назад, не более. Следовательно, до этого она лежала где-то на улице, и только потом её перенесли в тёплое здание храма. -Хорошо, - кивнул Персиваль, - ещё что-нибудь? Чуть сжавшись, Мориссон поднял на него глаза. Обойдя несчастную молящуюся, он присел у её грязно-серого лица, магией отводя в сторону рыжие локоны, стараясь не наступить в лужи крови. Потом, наведя палочку на когда-то персиковые губы, бывшие на тот момент синюшными в кровяных разводах вокруг, он разомкнул их, демонстрируя чернеющую пустоту на месте некогда имевших место быть зубов. В голове Грейвса собралась некая часть мозаики, бьющая по его лицу своим неприятным сжатым кулаком понимания. -Передние зубы выбивают проституткам, - озвучил догадку мужчина, похолодевшими руками потирая переносицу, едва поведя бровью. Потом под пристальными взглядами коллег встал на ноги, отходя от тела на приличное расстояние, осматривая живописные, нещадно смазанные кракелюром времени фрески. -Где святой отец? – чуть громче, чем было позволено в душной церкви, недавно переставшей быть обителью святого, крикнул главный аврор, не сводя глаз с лиц блаженных страдальцев и отшельников на витражах. -Он потерял сознание перед тем, как его нашла Голдштейн. Его передали в руки команде обливиаторов, он не-маг, - пожал плечами Мориссон, прижимая разбухшую от активной жизни хозяина пожелтевшую тетрадь. -А вы хоть на миг задумались, что он мог что-то видеть, - резко на каблуках развернулся Грейвс, прожигая подчинённого горящим мёдом тяжёлого взгляда, - и вы могли бы закрыть на недолгое мгновение глаза на Раппапорт, опросить его и уже потом стирать память? Мориссон так и прикусил язык, не найдясь, что ответить. Атмосфера церкви призывала защищать всех, не грешить, вершить правосудие – но это только давило на человеческие кости плеч. Грейвс скрестил руки на груди, в животе скрутился неприятный узел досады от осознания того, что обливиаторы работают быстро – сам же тренировал их скорость в экстренных ситуациях. Привычным движением пригладив чернеющие на фоне светлого мрамора капителей волосы, он выдохнул «Ладно», отвернувшись. -Грейвс, - произнёс полушёпотом Мориссон, влажными от пота пальцами сминая краешек вырванного из общей кипы листа, - это убийство, совершённое на почве личных конфликтов? Затем последовало молчание на радиус метра вокруг пары товарищей, которое давило не хуже гнилостного аромата смерти, стягивающего кляпом рты всех присутствующих. Никто не говорил, что опыт спасает. Каждое новое убийство – как первое, даже для профессионалов. Ибо с каждым годом они всё более и более изощрённые, и Персиваль с каждым днём убеждался в этой страшной волне понимания ситуации всё сильнее. -Нет, - отрицательно помахав головой, едва растрепав пару локонов из причёски, сказал мужчина, не сводя взгляда с немного раскосых грустных глаз на византийской иконе, инстинктивно поглаживая пальцами гладкую палочку, - их будет семь. Убийств, – пояснил он, из-под полуприкрытых ресниц косясь на Мориссона, говоря размеренным тоном. – По одному на грех. Я не был до конца уверен в своей догадке, пока ты не показал мне отсутствие передних зубов. Судя по всему, убитая вела активную половую жизнь. Это был «Блуд», - кивнул головой в сторону тела, которое готовили к отправке в морг. -А, - многозначительно протянул Мориссон, - по количеству семи главных смертных грехов? -Да, - он отвел свои кофейные глаза, подёрнутые золотом сахарного сиропа, обратно на фрески, - и лучше бы нам поскорее поймать убийцу – жертвами могут стать и не-маги. А это повлечёт конфликты с немагическим американским сообществом. Так, - он мягко хлопнул в ладоши, сцепив руки в замок, - заканчивайте с депортацией тела, и на ночь на дежурстве оставьте у церкви пару крепких авроров. Мне нужно уходить. Мориссон, - он чуть кивнул в сторону коллеги, махнувшего ему рукой, и направился к выходу из здания, чтобы аппарировать.

~•~•~

Кабинет встретил его удушающим дыханием отопления, исполосованным ароматом кофе и остро-сладким – алкоголя, запрещённой вещи в то время. Но его никто не осуждал. До встречи с аврором Голдштейн было ещё пятнадцать минут, но, зная девушку, Персиваль с уверенностью мог сказать, что семь – это тот максимум, который она едва сдержит. И каждая из этих проклятых семи минут уйдёт на размышления о деле, прерываясь короткими взглядами в сторону графина с золотистым бурбоном – местным достоянием США. Свой виски с кукурузных полей Кентукки грел душу получше гимна. Он скинул пальто на спинку дивана, заваленного стопками дел, складывая его пополам. Пара перчаток, небрежно сунутая в карман, едва не выпала, но он, казалось, впервые ничего не замечал, ступая к рабочему столу, чтобы сесть в кожаное кресло, растерянным движением проведя пальцами по изумрудной испещрённой мелкими трещинами времени поверхности. -Кому же ты шлёшь дары? – негромкий голос разбил стекло тишины осязаемой пылью, когда Персиваль провёл большим пальцем по обветренной нижней губе, прикрывая на мгновение веки. Была глубокая ночь, но темнеющие вторую неделю круги под глазами не давали соврать – бессонница сомкнула свои цепкие клешни на нём, не позволяя забыться в естественном сне, заставляя пить горькое зелье. Но сейчас ему это было даже на руку. По старинке он поджёг металлической резной зажигалкой сигару, втянув в себя дым горящего табака, не чувствуя толком удовольствия. Только саднящее горло, как если бы ему вздумалось съесть при ангине дольку кислого апельсина. Движением руки он слишком резко открыл форточку, и осколки разлетелись по подоконнику, тронув следом лунного блеска и ковёр на полу. В кабинет тут же постучали. -Долго стоите там, мисс Голдштейн? – выдохнув вихрь сизого дыма, растворяющегося белеющими в свете лампы частицами, произнёс Грейвс, встречая взгляд залитых тоской и грустью карих глаз, на дне которых, сразу за зрачком, поселился навеки осиротевший, трясущийся от холода одиночества и страха ребёнок. -Я… - спохватилась девушка, худыми бледными пальцами убирая с глаз локон темнеющих во мраке комнаты волос, - Нет, - наконец выдала она, - я только подошла. -Ну что ж, - выдохнув чуть заметное облачко, Персиваль потушил сигару в стальной пепельнице, золотившейся от чистоты, - тогда присаживайтесь. В кабинете заметно похолодало, и одним движением простейшее репаро починило разбившееся стекло окна, постепенно возвращая температуру помещения в нормальные рамки, не заставлявшие кутаться покрепче в серый пиджак и так вечно мерзнущую Порпентину. Грейвс вздохнул, взглядом с некоторой надеждой предлагая девушке немного алкоголя, но та резким движением отрицательно покачала головой, в пальцах крутя случайно оторванную во время дежурства пуговичку с рукава. Казалось, именно она была в тот момент концентрацией самых важных вещей в мире для Тины, но деликатное покашливание вывело её из этого транса, требуя от девушки максимальной детализации произошедшего. -Сэр, я бы и не обнаружила тела…Точнее, обнаружила бы, безусловно, ведь это мой долг и… - она подняла горящую темень глаз на покачивающего головой начальника, осознавая, что несёт чушь, и быстро исправилась, - Делая обход, я зашла в церковь. Вокруг было слишком тихо, хлопков аппарации нигде не было слышно, я даже понятия не имела…Мы не можем быть уверены, что это дело магической юрисдикции. Персиваль провёл рукой по лбу, разгоняя морщины, делая глубокий вздох. -Почему вы зашли в церковь, Порпентина? – тихий, на уровне шёпота голос снял с паузы мир для этих обоих, напомнив, что время нельзя остановить. Она потупила взор, не зная, стоит ли ей отвечать или лучше проигнорировать. -Тина, - повторил он, называя как никогда – как это делала сестра по утрам, как это делали коллеги. Успокаивающе, будто прося. -Поставить свечку, - пожав острыми плечами, обыденно произнесла девушка, взглядом перехватывая тонкую струйку дыма всё ещё тлеющего табака. – Сегодня одиннадцать лет со смерти родителей, именно этой ночью, мистер Грейвс. Ему хотелось едкой кислотой разрушить тихий покой кабинета, подметив, что нарушение Статута Секретности не прощается мракоборцам, но взгляд девушки, сидящей будто в прострации, сшил ему губы нитью молчания. Он боялся, как бы ни пришлось успокаивать Голдштейн, растерянно вставая со своего места. Если бы боггарт появился у ног Персиваля, он непременно бы обратился в сломанную от горя, плачущую девушку. Он страшился женских слёз. Магией вскипятив воду в кружке, он отсыпал пару ложек кофе, помешивая продолжающую пузыриться, насыщаясь кислородом, жидкость, по памяти добавляя натёртый мускатный орех, кардамон и чуть-чуть сахара. На ходу варящийся кофе перекочевал на стол перед Порпентиной, призывая сделать обжигающий губы и нёбо глоток, чтобы на миг отвлечь физической болью от душевной. Тина благодарно улыбнулась, не пролив ни капли солёных слёз с уголков вечно печальных миндалевидных глаз. -Преподобный был уже без сознания, когда вы зашли? – тихо продолжил Грейвс, усевшись в своё кресло обратно. Локтями оперившись о гладкую отполированную поверхность стола, он сцепленными руками придержал свой подбородок, покрывшийся за сутки едва делающей кожу серее щетиной. Голдштейн кивнула. -Его могли оглушить, оставив на скамейке, а может он потерял чувства от увиденного, - протянула Тина, благодарно притягивая к себе саднящую теплом толстую кружку кофе, губами едва касаясь края. Персиваль одобрительно кивнул, со вздохом наблюдая попытки младшего аврора отпить только переставшую кипятиться жидкость. -Теперь мы этого не узнаем, они без допроса отправили отца к обливиаторам, - констатировал факт Грейвс, снова погружая кабинет в тишину. -Это же не просто убийство, мистер Грейвс, - сделав небольшой глоток, произнесла хрипловатым от жажды голосом Голдштейн, прикрывая глаза. – Надпись. Я знаю латынь немного, - добавила она. – Убийца хотел, чтобы её нашли. Это его старания, его картина на показ, - тихо продолжала она, не замечая заинтересованного взгляда мужчины. -Да, - подтвердил он, придя к такому же умозаключению получасом ранее. – Если хотите, Голдштейн, могу открыть вам доступ к делу. Я берусь за него лично, - вдыхая сладковатый аромат приготовленного им же кофе, чётко сказал Персиваль. – Но, думаю, взгляд со стороны никогда не помешает. Тина едва выдавила из себя улыбку. Всё приходившая в голову оранжево-багровая картина с места преступления, смываясь в несколько разложенных по оттенкам пятен, стояла перед глазами, запрещая вытягивать губы в чём-то ином, кроме как белеющей полоске рта при всхлипах страха. Они больше не говорили ничего, но тишина не давила грузом недосказанности. Персиваль ждал, когда Тина допьёт свой кофе, собираясь отправить её прямиком домой в тёплый розовый цвет её сестры, которая тут же окутает уютом, спасёт от кошмаров – Грейвс был в этом уверен. А он выкурит ещё не одну сигару в эту ночь, отставив в сторону пузырёк с фиолетовым, тянущимся как разбавленная в молоке кровь зельем для сна без сновидений, чтобы погрузиться в тайну молящейся теперь уже навеки в стенах церкви рыжей девушки.