Эта загадочная страна

       Последний день за городом прошел как-то быстро, в сборах. Все носились куда-то, бегали, шумели, собирались. — Через деревню собираются проложить скоростное шоссе, поэтому все потихоньку переезжают, — сообщил Паша, когда выдалась свободная минутка. — Значит, больше мы сюда не вернемся? — Боунс посмотрел на него. — Скорее всего.        Воцарилось молчание. Маккой и Чехов сидели позади дома, на лавочке, греясь в лучах поднимающегося солнца. Вокруг все гудело, заполняя пространство вокруг жужжанием. Осы, пчелы и шмели стремились поскорее покончить со всеми своими делами, мчались по воздуху. Солнце нагревало дерево, растения вокруг, и, соответственно, самих Боунса и Пашу. Последний устало вздохнул и, подвинувшись чуть ближе, прислонился головой к плечу доктора. — Тебе понравилось? — тихо спросил Чехов, не поднимая головы. — Да, — просто ответил Маккой, приобнимая того рукой.        Так они и сидели, смотрели на поле, сверкающее золотыми нитями, на лес, угрюмо темнеющий впереди, на небо, на котором можно было заметить тени ястребов или соколов, прогоняющие тишину своими одинокими криками. — Счастье моё, — одними губами прошептал Чехов на русском, продолжая впитывать в себя свет такого искреннего солнца. В городах совершенно другое солнце, неживое, искусственное. А тут оно не щадит тебя, бьет со всего размаху по лицу огненными снарядами, обжигает, не дает опомниться и бьет снова, снова заставляя чувствовать себя живым.        Казалось бы, идиллия, но время ждать не будет, время заставляет вставать и идти собирать вещи, помогать укладывать все это в машину. А кто такой человек, чтобы противиться времени? Букашка, которую можно раздавить легким неосторожным движением. Поэтому Паша, вместо того, чтобы наслаждаться прекрасным днем, идет во двор, берет мешки и рюкзаки, утрамбовывает это в багажнике, возвращается в дом, берет другие мешки, складывает в машине и так по кругу. Цикличная последовательность, которая никак не хотела завершаться. Вот подъехала еще одна машина, надо загрузить оставшиеся вещи в нее.        И внезапно яркое солнце показалось серым, температура, казалось, превысила отметку сто, мягкая трава стала гвоздями, впивающимися в кожу. Невыносимо, просто невыносимо. Чехов вдруг осознал, что никогда больше он сюда не приедет, никто не заварит ему чай с цветами, которые минуту назад цвели на грядке, никто не покажет птенчика в соломе, никогда он больше не будет валяться на жесткой подстилке и разглядывать созвездия на ночном небе, никогда. И настолько тошно ему стало от осознания вышеперечисленного, что он уронил на землю мешки и встал как вкопанный. Перед глазами проносились картинки из прошлого, как он бегал босиком по песку, как пастухи брали его с собой в поле на выгон, как он прятался от дождя в лесу. — Паша? — Боунс легонечко потряс того за плечо, отвлекая от размышлений, — Тебе нехорошо? Пойдем в дом? — Нет, всё… Всё нормально, я сейчас, — он потихоньку приходил в себя после шока, заставшего его врасплох. Чехов обошел дом, дотронулся рукой до нагретого на солнце дерева, провел пальцами по облупившейся краске. Столько воспоминаний связывало его с этим домом, а теперь все это исчезнет. По щеке потекла соленая слеза, которую тут же смахнули.

***

— Ну что, в путь? — Владимир вытер руки и захлопнул багажник. — Все собрано, можно отчаливать. — Обожди, сыночек, — старушка, не смотря на жаркую погоду, была в вязанном платочке. Перекрестив дом, поклонившись ему, будто живому, прошептав пару слов на непонятном диалекте, она повернулась к машинам. В уголках глаз блестели капельки слез, как алмазы украшая морщинки на лице. Маленькая Катенька подошла к ней и обняла. — Не грусти, — грустно сказала девочка, — мы еще приедем.        Боунс чуть сам не разрыдался, хотя мало что понял. Странно это, будто других хороших мест на планете не было? Или за пределами планеты. Но вот все сели по машинам, Владимир с дочкой и бабушкой одну, Маккой и Чехов в другую. Паша уверенно выехал на дорогу. На его лице не было эмоций, что волновало доктора. — Ну как ты? — неуверенно спросил тот. — Нормально, — неохотно выдавил из себя Чехов, не отрываясь от дороги. В душе его царил хаос, разбивались стены, ломались постройки. Сейчас они вернутся в цивилизацию, прогнившую внутри, истребляющую все прекрасное, что есть на планете, заменяя жизнь за пластик. — Может, музыку? — все также тихо проговорил Маккой, боясь сделать что-то не так, как надо. А как надо? — Конечно.        «Почему люди всегда ломают мир вокруг? Неужели развитие отрицает все человечное в человеке?» Мрачные размышления заполнили разум Чехова. «В чем счастье? В том ли, чтобы уничтожить всё и вся, отличное от бездушного пластика?» Они не давали ему покоя. «Зачем нужно было искать разумную жизнь на других планетах, если мы не смогли сохранить её на своей?» Раньше он получал удовольствие от поездки, теперь же, увидев леса и поля, он представлял, как их будут сжигать, вырубать ради площади для построек. Так он и сам не заметил, как приехал в город.        Дым повсюду, люди, уткнувшиеся себе в ноги, не замечающие ничего, идеальная чистота, казавшаяся уродливой. И это расцвет цивилизации?

***

— Точно? Места всем хватит, погостите еще денечек, а завтра поедете, — их уговаривали остаться, на что Чехов лишь мотал головой, смотря в пол. — Ну ладно, ладно, упрямец. Дай хоть чаем напою на дорожку.

***

       И вот, Паша сидит дома, у окна, в лучах такого ненастоящего заходящего солнца. Будто и не ездил никуда. — Ну чего ты? — в комнату зашел Боунс. — Весь день какой-то убитый.        Ответом послужило молчание. — Давай, поговори со мной. Расскажи, что случилось, — Маккой сел на пол прямо перед креслом, на котором находился Чехов, опустив ноги. — Не хочу. — Не правда, ты хочешь, но тебе тяжело. Я доктор, я знаю, как устроена психология человека. — Я не могу, — голос дрогнул, стал тише. Паша не смотрел на Леонарда, продолжая бездумно пялиться в окно. — Но я же люблю тебя, ты знаешь, что это так. Я был с тобой все это время, что случилось?        Раздался всхлип. Плечи Чехова чуть дернулись. — Ну-ка иди сюда, — доктор стянул мужа к себе, посадил на колени, заставив уткнуться носом в свою грудь. Паша обнял его и залился беззвучным плачем. Только слезы текли по лицу, оставляя за собой мокрые дорожки. — Все будет хорошо, я обещаю, — не переставая шептал Маккой, сам не веря своим словам.

***

       Такой фальшивый мир. Такие фальшивые люди. Улыбаются тебе, всегда вежливые, но боятся подойти ближе. Как падальщики. Жизнь уже не казалась идеальной, скорее, наоборот. И Леонард это увидел. Увидел ненастоящее солнце, колючую, как гвозди, траву. Все было слишком прилизанным, чтобы быть реальным. «Параноиком становлюсь» усмехался он про себя. Улицы без соринок выглядели угрожающими, облака на небе оказались дымом, а само небо потеряло оттенок синего, стало серым. Да и вообще все краски поблекли, будто палитру заменили. Единственным настоящим, что видел Боунс, был Чехов. И он цеплялся за него, как утопающий за соломинку, надеясь попасть в реальный мир, который Паша уже показал ему однажды. Но и туда добрались длинные руки общества, а куда они не доберутся?        Вот они и ищут реальность друг в друге, прячась от ненастоящей реальности. Хотя, может это их реальность была ненастоящей?