Черничный пирог

      Руки его были мозолистые и холодные, крепко сжимающие её бёдра, дыхание омывающее шею влажное и прерывистое, словно частые проливные дожди в её доме. А член внутри горячий и пульсирующий, и Вьетнам сама чувствовала как плавится её сущность, стекая на его твёрдую толстую плоть, вперемешку с хлюпающими звуками, и чавканьем рыхлой листвы и скрипом его кожаного бомбера под ними. Воздух пах сексом, бензином, порохом, пылью духоты вечера, и свежей травой, потом их тел, жадно и яростно сплетённых вместе. Совсем юный, почти мальчишка, ненавистный капиталист, брал её как настоящий мужчина с неопытной страстью и безумным животным желанием. И так же себя чувствовала Лиен, распаляясь снова и снова, приподнимая бёдра в такт глухому рычанию, пытаясь заставить вбиться глубже, сильнее и быстрее, не показать жалость к её небольшому, но сильному телу, закалёному сражениями. Оставляя следы алой росписи на чужой мускулистой спине даже сквозь плотную рубашку. Не обращая на грязь вокруг, холодную погоду, садящие раны и синяки, ожоги от оранжевой едкой гадости, только на взгляд ярко-голубых глаз с широкими дрожащими блестящими глазами, ловя безумие в глубине её собственных шоколадных глаз. — Что я делаю с тобой, Лиен? — шептал он грудным хриплым голосом, и Вьетнам знала, что говорит он не о том, как смачно её трахает после того как незаметно покинул лагерь ночью, чтобы поймать её в лесу в капкан сильных любовных объятий и без церемоний нагнуть над деревом, стягивая брюки вниз как и бесчисленное количество раз до этого. Упрямство смешалось с агрессией, и отвращением к этой кипящей страсти к нему. — Закрой пасть. — её голос был таким же хриплым, срываясь на долгие частые вздохи, особенно, когда загорелая рука сжимала мягкую смуглую плоть грудей, массируя и касаясь твёрдого соска, ногтем большого пальца, с землёй под ним забившейся. Её пальцы грубо дёрнули пшеничный пряди, пытаясь то ли оторвать от себя, то ли прижать ближе. — Ненавижу, чтоб ты сдох, Джонс. — она прижалась щекой к своему плечу, отворачиваясь и глядя на бледный свет костра где-то в далеке, где был его лагерь. — Убийца. — Если меня ты ненавидишь, то не представляю, какой ты должна быть с тем кого искренне любишь. — не смотря на свой лёгкий характер, давил на самое больное в ответ, открыто издеваясь, не щадя врага. Руки его на удивление нежно коснулись её под коленями, вытягивая едва различимый стон, среди шороха высокой травы, из женщины, что упрямо кусала губы, не давая понять как ей хорошо и как грязно она себя чувствует одновременно, предательски. Лиен осталась молчаливой, пытаясь подавить спираль, закручивающуюся внутри живота. Его лицо тронула мягкость, и ею же разбитые губы скривились в усмешке, когда он покачал головой, глядя на неё почти с детской задумчивой. После чего внезапным жестом, словно она ничего не весила, закинул обе крепкие ноги себе на плечи, и Лиен от одного этого только действия едва не кончила, крепко сжимая пульсирующий член внутри, всё-таки бросив на него короткий стыдливый взгляд. — Ты мучаешь не только меня, но и себя саму. — это было последнее, что сказал ей Альфред, прежде чем его руки сжались на её рёбрах под грудью, путаясь в грубой ткани военной формы, ощущая лихорадочное сердцебиение кончиками пальцев. Её едва вполовину не согнуло, от нечеловеческой силы толчков, которые влажное нутро принимало с той же силой, её собственная рука взметнулась ко рту, с уголка которого начала капать слюна, прижимая с силой, глуша любой звук, а глаза закатывались от наслаждения. Альфред был непривычно тих, пока пальцами размазывал следы спермы, вытекающие из растянутого его же толстым членом отверстия, периодически вталкивая обратно, под глухие стоны и измученные всхлипы. И не улыбался совсем, и Лиен была бы рада, обычно она ненавидела его улыбку. Но сейчас в её груди тлело остатками только торжество и спокойствие, она не только выиграла войну, за себя и своих людей, вышла с гордо поднятой головой, зализывая раны, но и привязала к себе, кажется навсегда, строптивого юнца, самым животным способом из всех возможных, не даря себя в ответ. Завтра им предстояло подписывать мирное соглашение в Париже.