***
Прошел еще месяц со спарринга. Мало что изменилось, разве что Сузуму все же начал подавать мне крупицы информации по чакре. Медленно и дозировано, словно боясь, что я «обожгусь». Его можно понять, все же насколько я понял, моя косвенная причастность к Узумаки вынудила его обучать меня. — Узумаки своих не бросают, — сказал он мне как-то. Для меня его слова значили мало, но вот для него самого это была словно клятва, кою он когда-то нарушил, но ни за что не хотел так поступать впредь. Впрочем, не мне судить о поступках людей. Сам я в свою прошлую жизнь, да и нынешнюю, воспоминания Сару по крупицам впитывались в меня даря немногий его опыт, совершал много глупостей. Бытие дитем, в обоих мирах, вызывало во мне волну стыда, что накрывала головой подобно цунами. Да и многие более взрослые годы, тоже порой заставляют меня стиснуть зубы, в тщетной попытке не рассмеяться от осознания того каким я был. Ну впрочем забудем о прошлом и поговорим о нынешнем. Тренировки ужесточились, перемежаясь спаррингами, каждый из которых становился все жестче, создавая иллюзию моего медленного регресса. Впрочем, красноволосый через пару недель не выдержал моей постной мины, да признался, что просто каждый раз он медленно, но верно повышает нагрузку, да дерется серьезней. — Ведь чем сильнее противник, тем больше желание его превзойти, не так ли? — произнес тогда он, при этом на его лице была довольно странная мина, будто бы Сузуму вспомнил что-то настолько давнее, что вызвало у него приступ легкой ностальгии, вперемешку с каплей грусти, почему-то замешанной с злобой, причем ни на самого себя, а на кого-то постороннего. И его слова имели смысл. Ведь ото дня к дню, я пытался преступить через себя. Преодолеть собственный порог, в попытке стать хоть на одну сотую процента сильнее прошлого себя. Это давало странный результат, ибо попытки приучиться к рукопашной драке увы сходили на нет, да и я сам понимал, что рукопашного бойца из меня не получится. Так что медленно, но верно я начал приучаться сначала к кунаям, а потом еще к парочке колюще-режущих, что нашлись в закромах старого Узумаки. Их кстати было у него сравнительно мало: десятка два кунаев, ворох звездочек, один танто, да пяток сенбонов. Большинство тренировок приходилось совершать почти в неглиже. Все же перелатанные ни одну сотню другую раз шаровары нельзя считать за полноценную одежду, а песочного цвета пончо было слишком теплым для таких активных действий. В связи с этим я заимел привычку заматываться бинтами подобно мумии, попутно пряча под витками бинта сенбоны, так сказать средство последней меры, если уж противник увернется от всего, то придется переходить в ближний бой да уповать на удачу в попытке затыкать того стальными зубочистками. Но все же думаю стоит вернутся именно в сегодня, в тот день, когда наша медленная пешая прогулка по лесу наконец вывела нас на торговый тракт. Стоило нам выйти из лесу как я впервые уловил звуки жизни, не принадлежащие зверям или же мне и Узумаки. Тихий скрип телеги, гомон где-то в далеко, да ржание коня, что-то и дело нервно дергал хвостом, в попытке отогнать от себя мошкару. Повернув голову чуть левее и прищурив глаза, я рассмотрел телегу, что медленно тянулось за конем, серой масти. На средстве передвижения восседала группа людей, удобно расположившихся на соломе и один свин, большой и толстый, на нем верхом седел пацаненок лет семи-восьми. Люди явно было крестьяне, слишком уж потрепанной бала их одежда, да и общее впечатлении от разнокалиберного скраба в телеге указывало, что они в спешке покинули свой дом. Лишь малец блистал улыбкой, явно не понимая почему они уехали, он просто наслаждался путешествием. — Куда путь держите? — без приветствия начал свой разговор красноволосый, когда телега доползла до нас. — Дык, до следующей деревеньки, она в днях трех пути на кобыле, — ответил мужчина, сидевший на козлах, в его коротко обрезанных волосах уже затесалась седина, а лицо успело покрыться сеточкой морщин, чуть прищурив левый глаз он осмотрел нас. — А вам чегой надать, господа шиноби? — Да мы давно путешествуем, заплутали слегка, может подбросите? — почесывая затылок спросил Сузуму, а я же наблюдал странные взгляды от еще трех людей, помимо ребенка и свинтуса, что сидели в телеге. — Ну чего бы и не подмочь, залазте, — немного подумав и приняв решение выдал извозчик, махнув нам рукой. — Ток, просьба, к семье моей не лезте, у нас времена не лучшие… Недавно парочка ваших ворвалась в деревню, когда меж собой бадались… Токма мы живые осталися. Кинув ему в ответ красноволосый быстро подошел к телеге и рывком залез на нее, устроившись подле свина и свесив одну ногу за борт телеги, сзади перегородка отсутствовала, позволяя ему сие действо. Я же пристроился у левого борта, и тут же удостоился изучающего взгляда всех. Пончо то я скинул, да подстелил под себя, что бы солома не кололась, предоставив людям взор на замотанное в бинты тело, кои в некоторых местах были покрыты пятнами засохшей крови. Бинты то эластичные, стираю время от времени, а сенбоны что я там прячу при неудачных падениях часто пробивают кожу, создавая иллюзию того, что я вечно хожу израненный… или же просто испачканный чужой кровью. Наверное, со стороны интересная картинка, ребенок весь в крови, с постным лицом, в компании шиноби. Первое время ехали в тишине, а потом беспардонный малец сполз со свинины, да устроился рядом со мной, внимательно рассматривая пятна на белой ткани. Судя по его лицу, бровки на котором то и дело умильно сползались к переносице, он хотел что-то спросить, но не решался. Его родня же смотрела на него как на умалишенного, женщина с едва зажившей раной через половину лица порывалась его от меня сдернуть, но седой как лунь старик придержал ее за руку и отрицательно мотнул головой. — А ты уже взрослый? — все же решился на свой вопрос малец. — Ага, — кратно ответил я не отрывая взор от медленно плывущего мимо леса. — Взрослые глупые! — вновь насупившись выдал пацан. — Такеро! — все же не выдержала женщина, вставая с соломы и быстро сдергивая ребенка с моего пончо. — Простите его, господин. Дальнейшая дорога сопровождалась тихими шепотками и подзатыльниками, прописываемыми ребенку, а я же под этот легкий шум умудрился уснуть.***
Из сна меня вырвала боль. Открыв глаза, я успел заметить небо, борт телеги, а затем и дерево. Разнесенное в щепу средство передвижения врезалось со всей дури в древесный ствол. Чья-то переломанная фигура свисала с ветки чуть выше меня, в ней я познал седого старца, чуть левее около оторванного колеса лежал извозчик. Из кустов правее доносились булькающие всхлипы, словно кто-то захлебывался. Секунду спустя, и они прекратились. В черепе шумело, но все же я смог заметить за этим раздражителем отсутствие фигуры наставника. Тихий скрип оторвал меня от размышлений и заставил перевести взор на человека что медленно подходил ко мне. Редкие темные волосы затянутые в хвост на затылке, небольшой шрам над левой скулой, карие глаза с мелькающими в них искрами безумия и злобы, потертое кимоно, да обувь напомнившая мне сланцы, с белыми носками. — Черт, ну что такое-то, третий улов за день, и все порожняком, — устало прошипел он медленно осматривая окрестности. — Еще и шиноби этот, иэх, невезет нам… — Ну хоть баба на этот вечер есть, — углядев кого-то в лесу за мной, произнес он криво улыбнувшись. Медленно я поднялся с земли, в мыслях моментально начав крыть себя матом. Как не очухался при нападении, наставник вот явно уловил, за собой всех увел… А патлатого оставил мне, не зря же он последнюю неделю говорил о еще одном экзамене. — Я спокоен, чувств нет, ничего нет, — шепнул я себе под нос, выуживая из-под бинта сенбон, что при падении вновь уколол кожу, пропитывая бинт кровью. Заметив меня противник не стал говорить, лишь чуть прищурился, да выхватил из-за пояса катану. Медленно схватив ее двумя руками, он принял свою стойку, а затем призывно качнул клинком, обнажая свои зубы в оскале. «Хочет, чтобы я начал первым? Ну ладно…» — подумал я, метая сенбон с максимальной силой, тот просвистел прямо у щеки мечника, тот сделав пол шага уклонился, причем судя по действиям не видя снаряда. — Тебя легко читать, шкет, — презрительно произнес он, рывком сокращая дистанцию, в попытке ударить меня мечом. Его клинок я принял на левое предплечье, там под бинтами у меня по-прежнему был запрятан кунай, именно на него и пришёлся удар. Синяк конечно будет, но силушки брюнету не хватало, явно не уровень Сузуму, что нещадно мутузил меня целый месяц. Сделав легкий шаг вперед, чтобы быть на расстояние удара, попытался провести апперкот прямо в челюсть неизвестному, в попытке вложить в удар всю свою массу. Неизвестный увернулся, что, впрочем, было мне на руку, так как от зажатой в кулаке стальной зубочистки он не увернулся, и на его щеке медленно начала проявиться глубокая царапина. — Ах ты, щенок! — взревел мужчина, именно на такую реакцию я и рассчитывал. Новый выпад мечом был проведен неожиданно быстро, от него я увернуться не успел, точнее почти не успел, уже на излете кончик лезвия прочертил по моему торсу линию, заставляя бинты разлететься вместе с запасом колюще-режущей мелкашки. Следующий удар был похож на банальный тычок, но был проведен с такой скоростью, что мне даже показалось, что я слышал треск мышц мечника. Лишь смазанная стальная полоса мелькнула, а секундой позже левый бок резко заболел. Рывок, хладная сталь покинула тело, позволяя крови начать путь из раны на землю. Бум. Стук сердца отдался внутри черепа. Бум. Вторил биению мышцы очаг. Пальцы левой руки сложились на мгновение в печать концентрации, для более легкого манипулирования. Волна обжигающей силы, что словно щипала изнутри, наполнила меня. Тело на мгновение показалось легче пуха, боль от пары ранений ушла на задний план. Чуть наклонить корпус, бинты на левой руке размотало порывом ветра, кунай скользнул в ладонь, четкое движение кисти и отточенный кусок стали, уже в другой руке, а я сам в неистовом рывке несусь на оппонента. Попытка блока вызвала у меня усмешку, ведь моя рука уже скользит вдоль его распарывая предплечье, другая выхватывает из разжавшихся пальцев меч, ноги вновь совершают рывок назад. Быстрым движением перехватываю рукоять катаны двумя руками, а затем словно накалываю его на холодную сталь, словно бабочку на булавку. «Я спокоен, чувств нет, ничего нет», — словно мантру беззвучно шепчу себе под нос.