Связь

«Он здесь. И он жив. Успокойся», - уговаривала себя Анна, невидящими глазами смотря на книжную страницу. Она ловила каждый звук, долетавший от стола, за которым разговаривали мужчины, и одновременно вспоминала. Три дня назад, уже ближе к вечеру, ее вызвал к себе Варфоломеев. - Анна Викторовна, около месяца назад я дал вам обещание, - сразу взяв быка за рога, начал он. – Я пообещал вам, что буду делиться малейшей информацией о судьбе Якова Платоновича, которая попадет мне в руки. Час назад я получил такую информацию. И даже больше. Я получил от него послание. В данный момент он находится в Вене и вовлечен в некую тайную операцию. Он просит о секретной встрече. К сожалению, письмо из соображений безопасности шло окольными путями и сильно запоздало. Отведенного времени осталось очень мало. Чтобы успеть, я сегодня же выезжаю в Вену. Мне нужен напарник. - Я еду с вами, - вскрикнула Анна. - Я ожидал этого ответа. Но прошу вас подумать и ответить самой себе на очень важный вопрос. Вы готовы ехать в Вену не как женщина, а как сотрудник службы охраны императора? В Вене на кону будут стоять жизни, в первую очередь жизнь Штольмана. За месяц службы в нашем ведомстве вы уже неоднократно демонстрировали свои незаурядные профессиональные и человеческие качества. Но мы оба понимаем, что тут случай особый. Так что, мне нужен ответ. Могу ли я, может ли Штольман в этой сложной ситуации положиться на вас как на коллегу? Спустя три часа на поезд Петербург-Вена сели солидный немолодой предприниматель Полонский с дочерью Анастасией. Встреча в венском кафе прошла как по маслу. Анна в зеркальце следила за Штольманом за своей спиной и встала из-за стола, чтобы столкнуться с ним, в самый удачный момент. Но вернувшись со встречи, она обнаружила, что надетая по этому случаю на лицо маска не желает спадать. Анна смотрела в зеркало и видела все то же светско-безразличное выражение глаз. Это было особенно странно, учитывая, что внутри нее бушевала буря, и она чувствовала, что еще немного и взорвется. Все дело было в Штольмане. Там в кафе был все тот же Штольман, ее Штольман. Но одновременно он был каким-то другим, каким она его еще не видела. И сейчас, наблюдая за их разговором с Варфоломеевым, она видела другого, незнакомого ей Штольмана. В Затонске она всегда, с самого первого дня, чувствовала в нем уязвимость. А последние их месяцы дома он был настолько открыт и незащищен перед ней, что даже в моменты размолвок, даже когда он злил ее и говорил что-то, что ее обижало, у нее не получалось сердиться на него по-настоящему. Сейчас же перед ней был Штольман, с ног до головы закованный в непробиваемую броню. Анна впервые испугалась, что может быть для него все переменилось за этот месяц с небольшим. И как будто защищая ее, ее собственное лицо отказывалось сбросить маску безразличия. - Ну что ж, Яков Платонович, значит, мы обо всем договорились, - поднялся из-за стола Варфоломеев и крепко пожал руку Штольману. - Ждем вашего возвращения в Петербург. Я так понимаю, это будет дней через десять. К этому времени мы подготовим все необходимое с нашей стороны для дальнейшей операции. Анна Викторовна, нам пора. У нас до поезда всего сорок минут. Полковник стремительно вышел из номера. Анна положила книгу в небольшую дорожную сумку, встала из кресла и, все так же не произнеся ни слова, двинулась к двери. - Анна Викторовна, - окликнул ее Штольман. Она остановилась. Он подошел к ней и произнес: - Я хотел сказать… Она, наконец, впервые за вечер взглянула ему в лицо, и он увидел ее вежливо-равнодушный взгляд. Яков вспомнил. Он вспомнил десятки раз, когда они стояли вот так же совсем близко, друг напротив друга, и Анна вот так же поднимала к нему свое лицо, и он в нем как в открытой книге читал надежду, ожидание, иногда даже мольбу сказать ей то, что хочет его сердце. И каждый раз это выражение сменялось разочарованием и болью, потому что вместо этого он говорил ей правильные слова, которые диктовал ему его разум. Он до сих пор не мог простить себе тот их разговор на кладбище, когда ей было так плохо после нравоучения священника. Вместо того чтобы сказать ей, что она нужна ему и обнять, он в очередной раз произнес выверенные пустые слова. Тогда на кладбище вдруг установилась такая звенящая тишина, как будто разбилось сердце, вот только он так и не понял, чье оно было – ее или его. И вот теперь он стоял перед ней и готовился сказать о том, как он благодарен ей за помощь, о том, что она должна больше думать о своей безопасности и не участвовать дальше в операции, о том, что… А она смотрела на него учтивым и пустым взглядом. И он сказал: - Я люблю вас, Аня. Она моргнула в недоумении, как будто не поняла, что именно услышала, и он повторил: - Я люблю вас. Вдруг как будто вуаль равнодушия сдернули с лица Анны, и под ней обнажился знакомый Штольману целый океан чувств. Радости, боли, страха и любви. Той самой огромной бесконечной любви, без которой он уже больше полутора лет и не знал, как жить. Анна вся потянулась к нему и прижалась виском к его щеке. Яков обнял ее, притянув к сердцу ее руку, и повторил еще раз: - Я люблю вас. Они стояли, обнявшись, остро чувствуя убегающие минуты. Яков вдруг понял, что Анна так и не произнесла ни слова. Но стоило ему только об этом подумать, как она заговорила. - Яков Платонович, у меня будет к вам просьба, - тихо сказала Анна, но таким тоном, что стало понятно, что речь идет о чем-то крайне важном для нее. Штольман отстранился и всмотрелся ей в лицо. - Обещайте мне, что, когда вам снова придется уходить от меня ночью, вы больше не уйдете без предупреждения, не разбудив меня. Яков поправил Анне завиток у уха и абсолютно серьезно ответил: - Обещаю.