Немногих удерживает рабство, большинство за своё рабство держатся. Луций Анней Сенека.
Кровь. Она стекает по запястьям и сливается с землёй. Ноги с противными чавканьем идут по земле, пока не проваливаются сквозь вязкие чёрные тени. Он чувствует, как его засасывает и даже не противится этому — Фенрис знает, что заслужил эту участь. Лица тех, кого он убил сливаются в одно, словно это естественная часть их сущности. Нечеткие черты лиц встают перед глазами, бессчётные количества ртов кривятся в едином хрипящем стоне. Фенрис порывается заткнуть уши, но чёрные ветви держат его крепко: бесплотными руками они трепетно обещают, что не отпустят. Он бежит. Стремительно, ощущая стопой каждый камень косой мостовой — они царапают его грубые пятки, но Фенрис не обращает на это ровным счётом никакого внимания. Он продолжает бежать, просто бежать сломя голову, даже когда позади него раздаются крики: "Он за тем углом! Лови его!". Напротив, эти возгласы, делящие ночь на две части, только подгоняют его. Фенрис сплевывает на ходу — всё его лицо чистое пренебрежение. Глупые охотники за наживой продолжают его преследовать. Он слышит, как крики становятся тише. Фенрис улыбается — он понимает, что засада всего лишь очередная бессмысленная затея, ведь ему убить их не стоит ровным счетом никаких усилий. Охотники для Фенриса — глупые овцы, Фенрис для них — скалящий в ночи зубы волк. Самое смешное, что хищник пытается спасти добычу от самого себя. Иначе, чего ради стоит ему бежать? Вырывать сердца живым существам не было сложно, сложно жить с последствиями и воспоминаниями, струящимися сквозь пальцы. Фенрис сожалеет, что людям, стремившимся догнать его, этого не понять. Сколько бы он не убегал — Данариус находит его. И Фенрису страшно от мысли, что когда-нибудь тевинтерец нагонит его. Чего ты боишься? Ты ведь больше никому не подчиняешься, верно? Данариус не оставит попыток добраться до эльфа, как Фенрис не перестанет ускользать из его рук снова и снова. Но с каждым разом Данариус подбирается всё ближе, а беглец начинает сдавать. Он понимает, что ему не скрыться, он понимает, что больше не хочет бежать. Фенрис оправдывается бессмысленностью попыток, которые не приносят ему никаких плодов. Ему хочется остановиться. Фенрис уже чувствует, как магия вокруг него собирается в сгустки энергии и готовится ударить, но гулкий крик рядом вырывает его из этой пелены — рука Фенриса входит в грудь охотника, выпрыгнувшего из жалкой темноты Киркволла. Он смотрит в глаза очередной жертвы жажды наживы: испуганные, растерянные, отвратительные в своей застывшей в зрачках беспомощности. Фенрис сжимает руку и тянет её на себя, пока сердце продолжает биться в его ладони. На охотника, повалившегося наземь с характерным бряцаньем доспеха он и не смотрит. Алая жидкость разливается рекой под ногами. Фенрис видит в ней своё отражение, в котором, всего на мгновение, появилось выражение обреченности. Он делает шаг и, не оборачиваясь, продолжает бежать. Кровь рассвета окрашивает город в новые цвета. Самые яркие воспоминание Фенриса всегда было неизменно красного цвета.***
Ансо говорит, что поможет. Нервный гном, дергающий себя за бороду, говорит быстро и сбивчиво: — Говорят, она лучшая в своём деле. Фенрис хмыкает — тела лучших обычно скидывают на свалки, но он доверяется Ансо, ведь это последний шанс перед рывком в бесконечную чёрную бездну. — Посмотрим. Эльф в который раз ухмыляется собственным мыслям — а хочет ли он быть спасённым? Он отбрасывает эти мысли, стряхивая их с себя словно дорожную пыль. Фенрис пьёт вино и ему кажется, что даже помои будут вкуснее. Он размышляет о том, что вкус в выборе вина у Данариуса был не так уж и плох. Мысль о тевинтерце приводит к запутанному комку воспоминаний, отчего-то Фенрис ощущает непонятную для себя вспышку ярости, и бутылка разбивается над головой какого-то доходяги, развалившегося на мерзлой земле. Ему кажется, что распивать вино возле какой-то захудалой таверны не лучшая идея, поэтому продолжает идти вперёд, игнорируя настороженные шепотки и недовольные возгласы проснувшихся от шума битого стекла прохожих. Лучи закатного солнца освещают его белые волосы сквозь узкий проулок прежде, чем успевает скрыться за морем, словно гладя эльфа по голове. Он идёт в эльфинаж, крепко сжимая в руках рукоять тяжелого двуручного меча. Фенрис исподволь наблюдает за разразившимся внизу лестницы боем. В тенях он различил магические отсветы заклинаний и голос, гневно выкрикивающий их вперемешку с ругательствами. Фенрис считает, что ему показалось — не станет же Ансо нанимать мага? Ему кажется, что всё выходит куда более чем забавно, и он с удовольствием поучаствует в этом балагане. Кожу освещают неровные синие блики. Фенрис двигается слишком быстро, так стремительно, что в воздухе остаётся едва видимая белесая дымка, исходящая от его татуировок. Фенрис тяжело дышит, ему не нравится убивать, как бы не хотелось убедить себя в обратном. Но иначе нельзя. Убей или будешь убитым — самое просто правило, вплетающееся в жизнь любого, будь ты крестьянином или жрицей. Ладонь проходит легко сквозь доспехи, не встречая ни единого препятствия. Он с силой дёргает руку на себя, толкая охотника назад — тот падает на колени, из горла доносится неразборчивый хрип, словно тот силится что-то выговорить, но не может заставить язык шевелиться. Эльф смотрит куда-то в сторону, пока не падает, скатываясь по лестнице. Всё-таки смотреть на своих жертв эльф так и не научился. Голос Данариуса плещется ядом от смеха: всё так же слаб. Какая жалость. Несчастный мальчишка! Доспехи мертвеца скрежещут с отвратительным дребезжанием, от которого у Фенриса сводит зубы. Он уворачивается прежде, чем удару удаётся застичь его врасплох. Фенрис хватает руку с кинжалом, просвистевшим рядом с ухом. Рука охотника хрустит до удивительного прекрасно, когда эльф ломает её, перекидывая противника через плечо. Отнять очередную жизнь для него не стоит труда — заученная серия ударов и крик, который становится предвестником смерти. Перед смертью люди становятся плачущими банши. Данариус всегда смеялся над этим, но Фенрис не может. Человек кричит жалкое "Капитан!", пытается предупредить, но это становится бесполезно, стоит главарю попасть в поле зрения эльфа. Смерть улыбается чуть развязно, подбадривая его действовать дальше. Руки сжимают рукоять меча сильнее, они немеют, но Фенрис не обращает на это ровным счётом никакого внимания. Тот оказывается в его руках так быстро, что эльф просто не замечает этого. Он хочет чувствовать себя живым, но почему-то не получается. Фенрис смотрит на труп внизу, чьи руки и ноги кажутся сломанными — жалкое зрелище. Разве есть в том его вина, что мертвец не сумел победить его? Фенрис жалеет, что рука, всё ещё сжимающая своё бесполезное оружие, так и не прошлась по его шее последним, решающим ударом. Он отбирает жизни в надежде, что однажды кто-то сумеет забрать и его собственную. Фенрис протяжно вздыхает и лениво спускается по ступеням. Человек внизу замер, он боится пошевелиться. Фенрис видит в его фигуре неуверенность и желание скрыться прочь. — Прочь. И передай своему хозяину, что скоро придёт и его черед, — зеленые глаза полыхают ярость при воспоминании о магистре, но он держит себя в руках. Фенрис думает, что на нём достаточно крови, и он вволю потешил свою неизменную спутницу, чьи костлявые пальцы продолжают сжимать его плечо. Фенрис переводит взгляд на девушку чьи голубые глаза переливаются искрами озорного веселья и неподдельного интереса, который она пытается скрыть в своей неловкой усмешке. Он косится на её посох и старается, чтобы его отвращение было не столь очевидным. Всё же она смогла помочь ему сейчас, было бы глупо так отплатить ей. Нужно быть благодарным. Даром, что знакомая Ансо — маг. Они продолжают смотреть друг на друга, не испытывая никакого смущения. Фенрис изучает её и не может понять, почему он чувствует, как внутри рождается ненависть. Необъяснимая, злая, но такая настоящая, что он продолжает смотреть на женщину, чья кожа кажется алебастровой в тусклом свете фонарей Нижнего Города. Ему нравится это чувство, вырывающие его из холодного озёра безразличия. Эта женщина — пламя, которое он хочет потушить. — Раб! Ты пойдёшь со мной! — отчаянный голос глупца нарушает хрупкое перемирие. Охотник трясётся от страха, его руки нервно сжимают меч в руках, наставленный на эльфа. Ярость с новой силой выворачивает нутро Фенриса и гнев застилает его глаза алым маревом — он бьёт резко, а не ожидавший удара капитан все ещё пытается бежать, но не может сдвинуться, потому что Фенрис крепко держит связующую нить его жизни в своих руках. Острые концы железных когтей впиваются в трепещущее сердце, ещё живое, ещё не убитое чёрным гневом, опаляющим Фенриса своим зловонным дыханием. Капитан тихо шепчет слова прощения, молиться Создателю и просит Фенриса о спасении, но тот лишь рывком вырывает его жизнь и передаёт её смерти. Она улыбается мягко, забирает дыхание капитана и, уходя, целует Фенриса в лоб на прощание. Смерть — его единственное благословение. Он с напускным пренебрежением отпихивает ногой холодное тело и делает шаг ближе. Женщина вальяжным движением направляет посох на Фенриса, но он не чувствует ни враждебности, ни опасности, что должна исходить от неё. Спутники её волнуются, но никто не говорит ни слова — она знает их слишком хорошо, им нет нужды открывать рот. Фенрис думает, что это неплохо, вот только отступник косится уж слишком неприязненно, но эльфу нет до этого дела. — Хоук, — уверенный голос заставляет Фенриса вскинуться и слегка склонить голову в приветственном уважении. Она молчит в ожидании, Фенрис не остаётся ничего лучшего, чем как представиться в ответ. — Прошу прощения за это... Недоразумение. — Не стоит. Это было весело, — она улыбается ему, пока взгляд взгляд её бледно-голубых, почти серых глаз скользит по рукам Фенриса — они словно объяты жидким пламенем. — Они ждали тебя? Он мнётся, не зная, стоит ли говорить. Фенрис смотрит на неё и вспоминает то, как яростно она сражалась. Он думает, что ничего не потеряет от этого разговора: сейчас у него нет иного выхода, как выложить перед Хоук все карты. Фенрис скосил взгляд на мертвое лицо капитана. Эльф склонился к нему и вытянул из-за кожаного ремня бумагу с договором, под которым стояла знакомая подпись. Фенрис чувствует панику, бьющую его пальцы иглами невидимой дрожи. Эльф поднимается с колен и сминает бумагу в руках, разрывая её на части. Он пытается представить на её месте Данариуса, но не может. Он понимает, что если убьет его, то неизвестность поглотит его. Даже в мыслях. Фенрис игнорирует эту мысль, отгоняя куда подальше. Он должен, и он сделает это любой ценой. В зеленых глазах загорается лихорадочный блеск, который в то же мгновение гаснет. Фенрис не может дать выйти себе из равновесия сейчас. — Всё так, как я и думал. Мой хозяин прибыл в город вместе с ними, — слово "хозяин" слетает с языка слишком легко. Он даже не замечает того, что продолжает называть Данариуса так. Фенрис трепещет, но списывает всё это на волнение перед предстоящей схваткой. — Я знаю, у тебя много вопросов, но мне нужно перехватить его, пока он не удрал. Фенрис смотрит на неё, но не видит в ней жалости. За это он благодарен. Он делает глубокий вздох и требовательно произносит: — И мне понадобится твоя помощь. Хоук улыбается вызывающе. Она протягивает ему руку и пожимает ладонь Фенриса. Пальцы Хоук становятся красными от крови, но ей, кажется, всё равно.***
Ежедневные споры с Андерсом входят у него в привычку, как и смотреть на неё и видеть то, что он старался в себе изничтожить — нестерпимую жажду, сжигающую нутро. Оглядываясь назад, Фенрис думает, что избавиться от страха потери было несложным испытанием, сейчас эльф смотрит на Хоук и думает, что до этого он не имел ничего из того, что мог бы действительно потерять. Привязанность проникает в него вместе с язвительными смешками Хоук и печальным серебром её глаз, когда она смотрит на беглого раба, словно видела не того, кто мог постоять за себя, а беззащитного ребенка, того, кто нуждался в её опеке и защите. Это глупо. Он не нуждается в опеке, ведь для этого необходимо доверие, а оно.. Оно — новая цепь. Сколько можно себя привязывать? Фенрис отмахивается снова и снова, запивая горечь губ вином. Инстинкты, неизменно заставляющие эльфа бросаться вперед, чтобы укрыть и защитить, чтобы выслужиться и получить похвалу, убивают его самого снова и снова. Он говорит себе, что просто пытается отплатить долг, но так ли это? Фенрис старается не думать об этом. Он продолжает бежать. Хоук не сводит глаз с эльфа, окруженного ореолом магии Андерса, смиренного терпящего все злые слова и ругательства на тевене, срывающие с губ Фенриса с каждой вправленной костью. — Прекрати напарываться на мечи. Если ты пытаешься заслужить моё внимание, то таким образом ты получишь его скорее от Андерса, чем от меня. Неужели жажда смерти так сильна в тебе, а? Фенрис хранит молчание, оглушенный её словами. Хоук увидела то, что он так старательно пытался вырвать с корнем. Он надеялся, что это необъяснимое чувство, сплетенное надеждой и вожделением исчезнет из него вместе с кровью, щедро разливающейся по закоулкам Нижнего Города. Он смотрел на напряженное лицо мага, творящего заклинания, пока из его рук, словно из кремневых камней высекается искра, становящаяся волной, что дрожью проходит по его телу. — Это не так. Он смотрит на старающегося отступника и понимает, что тот тоже стремится заслужить внимание Хоук, но всё, что он получает — вежливый хлопок по плечу. Андерс скрывает своё разочарование под маской старания, но Фенрис видит чуть дальше, глубже, чем надо, и от этого ему хочется зажмуриться. — Совсем не так. Мысль быстрее и поздно метаться, Фенрис уже знает, что они с Андерсом одинаковые. Он глубоко вдыхает, от чего в груди начинает нестерпимо болеть. Фенрис краем глаза наблюдает за смеющейся Хоук. Она поворачивается и ловит его взгляд — она больше не улыбается.***
— Он не раб! — голос Хоук твёрд, а в пристальном взгляде плещется уверенность, но Хоук знает, что лгать самой себе — бесполезно. Мощная вспышка молний сбивает жадных до плоти работорговцев с ног, но Хоук не чувствует к ним жалости. Посох наносит методичные и расчетливые удары, выбивая из ублюдков дух. Фенрис не испытывает желания замечать её обман, сейчас Хоук идеальна, сейчас она покровительствует ему, а большего и не нужно. И всё же что-то шевелится на его сердце — сомнение — грязным червем опоясывает оно чувства, гложет его, мешает трезво мыслить. Мутными глазами Фенрис смотрит на силуэт Хоук, он плывёт перед глазами и Фенрису отчаянно хочется потерять сознание, чтобы завладеть её вниманием, но эльф держится и наотмашь бьёт очередного работорговца с искаженным от бессильной ярости лица. Эльф снова оглядывается, пот застилает глаза, но он видит, как стремительно девушку сшибают с ног, как над её головой заносят длинное остриё, но Фенрис упорно продолжает стоять на месте: Хоук сказала — Фенрис обязан выполнить. Посох свистит в воздухе, он не успевает уследить, как из тела грузного мужчины уже торчит его же оружие. Хоук отряхивает руки, на лице её застыла брезгливая маска. Она отворачивается и, замечая Фенриса, улыбается ему немного нервно. Хоук не говорит, но он слышит "спасибо". Андерс фыркает и называет его "собачкой". Хотя, кажется, он сам готов стать таким же.***
В поместье холодно и грязно: пыль серым покрывалом обнимает вещи, делая их очертания ещё более нечёткими в этой уютной полутьме, к которой привык Фенрис. Она нравилась ему тем, что не позволяла увидеть себя — воспоминания не докучали, они, словно испуганные крошечные мошки, разлетались прочь, стоило ему коснуться их; мысли, в которые Фенрис погружался точно под толщу воды, лежали на поверхности на расстоянии одного шага, но у него не было ни сил, ни желания делать его. Легкий стук костяшек по дереву двери, слетевшей с петель, тревожит его сильнее, чем он думал. Татуировки вспыхивают синим, но гаснут так быстро, как только могут, потому что Фенрис видит Хоук, а значит, что бояться ему не стоит. Её шаги нарушают тишину, поселившуюся здесь в каждом уголке и тёмном закоулке. Кажется, что разъяренное молчание обрушит на голову Хоук свой гнев, но та просто продолжает улыбаться, подходя к Фенрису ближе. Он сидит в кресле и сжимает в руках бутылку — одну из таких он когда-то держал на подносе, наливая из неё бархатистую янтарную жидкость в бокал Данариуса — без желания откупорить и осушить её до конца. — Не похоже, что ты празднуешь, — вежливо подмечает Хоук и садится на полуразвалившееся кресло напротив, закинув ногу на сломанную ручку. Пыль поднимается и оседает на гладкий мраморный пол танцующими частичками. — Что мне праздновать? — эльф мысленно усмехается, но и тень этой усмешки не смеет коснуться его лица. — Смерть... хозяина? Обретение свободы? — тяжёлый взгляд зелёных глаз поднимается к лицу Хоук, вскинувшей бровь, и вновь опускается на янтарную гладь вина. Женщина хотела что-то сказать, но промолчала, ведь она знала его уже слишком хорошо, чтобы спрашивать. Фенрис должен был чувствовать злость на себя из-за этого, но не мог: всё, на что его хватало — это тупое чувство потерянности, не желавшие исчезать. Оно мешает. Со смешком Фенрис думает о том, что в бездонных сумках Андерса для него не найдётся зелье, сумевшее бы избавить его от этого глупого ощущения. Оно не нужно. Фенрис был точно оставлен в незнакомом месте, пустыне, без каких-либо спасительных маяков, за которыми можно следовать, не задумываясь, зная, что тот путь правильный. — Он заслуживал смерти, — Фенрис снова и снова повторяет это, словно это молитва Создателю, — но, знаешь, Хоук, я больше не уверен, что это то, что было нужно мне. Ощущение собственной бесполезности становилось во сто крат сильней. Оно накатывало волнами, топило его в собственной безмятежности. Зелёные глаза с затаённой надеждой разглядывали Хоук, внимательно следившей за ним в ответ. В её взгляде, как буря, смешались отвращение и сострадание — и Фенрис не желал понимать, чего видит больше. Он не понимал её так, как она его. — Дурак. Ты думал, что убийство решит твои проблемы? — едко интересуется Хоук и тут же жалеет об этом, видя болезненное выражение на лице эльфа. — Я не знаю, чем тебе помочь, — неуверенно начинает Хоук, ставя ноги на пол, — но... Он обрывает её почти сразу. — Ложь. Ты знаешь. Даже я это понимаю. Хоук порывисто встаёт с кресла — у неё нет ответа. Или она не хочет произносить его вслух, потому что если она решится сделать это, то он станет реальностью. — Ты настолько глуп, что не понимаешь, чего просишь. — Ты нужна мне. — Как новый Данариус? Фенрис провожает её взглядом и небрежно поднятой кверху бутылкой вина. На его дне плещутся остатки самообладания Хоук, с шумом закрывшей дверь в его дом. Она чертовски права. Фенрис тяжело вздыхает, отставляя бутылку на пол, где та, неловко повалившись на бок, покатилась от него прочь. Фенрис не знает, как Хоук стоит, прижавшись спиной к холодным кирпичам дома. Её напущенная бравада слетела, обнажая стремительно алеющие от смущения бледные щёки, покрытые редкими крапинками веснушек. Она прижала тонкие узловатые пальцы к лицу, надеясь, что это сможет унять головную боль, продолжающуюся не первый день. Боль начинает заменять ей все чувства, перекрывая обычный яркий спектр эмоций одним единственным предложением, эхом звеневшим в ушах: «Ты нужна мне». Какая глупость. Хоук кусает потрескавшиеся губы и выпрямляется, опираясь на старый посох — ноги сами ведут её в Висельник, чтобы хорошенько надраться.***
Он который день бесцельно бродит по Нижнему Городу, отчаянно выискивая среди пыльных и грязных улиц свою панацею. Изредка заворачивает в грязные проулки, где спят бездомные, слепыми глазами протягивающие ему руки в немой мольбе. Фенрис с отвращением смотрит на них: в этих протянутых пальцах, гноящихся, почти чёрных от нароста грязи на них, он видел себя. Руки бродяг тянулись к узкой полосе света, танцующей на крыше золотым сиянием. Он не видел их глаз — лица были скрыты сальными спутавшимися волосами и бородами. Всё, что удалось ему увидеть, так это широко раскрытые рты, продолжающие неустанно кричать о спасении. Будущее смотрит на него их глазами. Фенрис бежит прочь, стыдя себя за эту глупую вспышку страха, но заставить себя остановиться не может. Хоук больше не приходит к нему. Не пишет. Не посылает весточки через Варрика, который ненароком решил заглянуть к Фенрису одним вечером, чтобы в этот же вечер спешно удалиться, сославшись на незаконченный роман. Фенрису не нужно спрашивать, чтобы знать, куда направился гном. Он изнывает от внимания Хоук, напоминая себе пса, добровольно запершего себя посреди четырех голых стен; пса, который ждёт, пока придёт тот, кто сможет потянуть его за болтающийся поводок. Фенрис ненавидит Хоук с каждым днём ещё больше. Он мечется, ищет, но каждый раз попытка найти или встретить её оборачивается неудачей. Фенрис чувствует себя дураком, потому что несмотря на бурлящий гнев, он продолжает спать на том кресле, где сидела она, и вдыхать аромат кожи магессы. Терпкий, сладкий, от которого его желание содрать с себя кожу живьём исчезало на пару мгновений, чтобы зажечься с новой силой, погребая Фенриса под собой. Он думал, что ненавидит Хоук потому, что она маг. Правда в том, что его чувство — ненависть лишь отчасти. Он не переваривает то, что Хоук — живое напоминание того идеала, которым он не смог стать. И это бесит эльфа сильнее, чем ему того хочется. Гнев слепит сильнее, он быстрее проникает в кровь, дразня Фенриса ощущением собственной беспомощности. Он разбивает руки в кровь, когда его кулак проходится по челюсти Андерса. Волосы цвета плавленого золота растекаются по лицу, смешиваясь с кровью, стекающей по подбородку мага. Врач с трудом садится, чувствуя, как мир продолжает вращаться против своей оси. Он пытается нащупать посох рукой, не глядя, потому что сконцентрировать своё внимание на каком-либо объекте у него просто не получается. Фенрис оказывается быстрее, наступая на руку Андерса, слыша, как что-то неприятно хрустит в запястье соперника. Посох так и остаётся лежать рядом с ним всего в нескольких сантиметрах. Андерс стонет, пытаясь вырвать руку из стальной хватки, но Фенрис давит лишь сильнее, выворачивая пятку. Андерс кричит ещё громче, пытаясь как-то сбить Фенриса с ног, но тот просто отходит, слыша знакомый топот сапогов. Многочисленные испуганные крики пациентов, в ужасе исчезающих за широкими дверьми импровизированной больницы, только сейчас начинают слышаться Фенрису. Ему было откровенно плевать. Маг вынудил Фенриса. Его вины в том нет. Он оборачивается, но не успевает увидеть что-либо, потому что ударная волна воздуха сбивает его с ног и буквально приклеивает к стене на пару секунд. — Какого чёрта вы творите?! — крик Хоук перекрывает все голоса разом. Бледно-голубые глаза полыхают яростью, а губы продолжают плести парализующее заклинание. Фенрис скатывается на грязный пол, покрытый сеном, каплями свежей и засохшей крови, бинтами и ещё чем-то, чему название он просто не может дать. Эльф лежит, он не в силах пошевелиться, но Фенрис и не делает ни единого усилия ради этого. С губ Хоук продолжает срываться ругань даже тогда, когда она помогает Андерсу подняться на ноги. Тот продолжается держаться за женщину, крепко вцепившись усталыми пальцами в кожаные складки её жилетки, чтобы не упасть. Она аккуратно ведёт его к выходу, заботливо поддерживая плечо, чтобы передать Авелин. Рыцарь хмурится, глядя на эльфа, раскинувшегося на полу. Женщина склоняется к Хоук ближе и что-то тихо говорит ей, кивком указывая на раскинувшегося на полу эльфа. Хоук лишь твёрдо мотает головой в знак протеста. Она знаком указывает Авелин на Андерса и, устало улыбаясь, просит её так, как никогда прежде: «Пожалуйста». Авелин протяжно вздыхает, выражая своё недовольство, но принимает Андерса из рук магессы, уходя прочь. За дверьми слышится её громогласный голос, велевший толпе испуганных, но любопытствующих зевак расходиться. Лицо Хоук — бесстрастная маска. Шаркая ногами, она подходит к ближайшей кушетке и усаживается на неё, подминая под себя ногу. Кушетка немилосердно скрипит, и этот скрип больше напоминает стон, протяжный, усталый. Хоук не обращает на это внимания — всё её внимание сосредоточено на Фенрисе, распластавшемся на полу. Она устало смотрит на него. Фенрис подмечает тёмные круги под глазами магессы. — Сколько можно? — она почти шепчет, выдавливая из себя эту пару слов. — Тебя разве мама не учила, что драться — плохо? — Хоук вздыхает и потирает пальцами бледную шею. — с друзьями, во всяком случае, — тут же добавляет она, поправляя себя. Фенрис хрипло смеётся, усаживаясь рядом с кушеткой. — Ты ведь знаешь, что я не помню. Да и помня мою сестру, с семьёй у меня отношения были так себе. Кажется, она меня ненавидела. Хоук проводит пальцами по его волосам и фыркает. — Она любила тебя. Разве ты не видел благодарности в глазах сестры, когда она говорила о том, чем ты пожертвовал? Фенрис поднимает на неё тяжелый взгляд. Хоук не по себе от холода его глаз, от этой странной отчужденности, окружавшей эльфа стеной. — Это была зависть. Они замолчали. Руки Хоук продолжали гладить Фенриса по голове, а тот незаметно придвинулся ближе, кладя голову ей на колени. Хоук вздыхает и понимает, что бороться бессмысленно. Она вспоминает слова Андерса, который неустанно пытался мягко убедить её в том, что Фенрис всего лишь убийца, ненавидящий магов; что ему плевать на всё, кроме собственной шкуры; что эльф однажды убьёт её. Хоук смеялась над словами целителя, потому что знала — это ложь. Если приручить волка, то разве сможет он перегрызть глотку своему хозяину? Вспоминая труп Данариуса, Хоук думала, что может. — Из-за чего началась ваша драка? — Андерс сказал, что ты ненавидишь меня, потому и стала избегать. Твоё отвращение пересилило добродетель. Так он сказал, ха, — Фенрис усмехнулся и сплюнул кровь, пряча свой страх, вырвавшийся наружу вместе с его кулаком несколько мгновений назад. Стук сердца отдаётся барабанами в висках. Он смотрит на грязный пол опустевшей лечебницы, пытаясь сконцентрироваться хоть на чём-нибудь лишь бы не слышать навязчивый звон в ушах. Рука Хоук замерла. Фенрис боялся повернуть голову. Она не решалась. Фенрис нуждается в покровителе, сколько бы не отрицал этого. Хоук надеялась, что потерянность в его взгляде пройдёт, если она отдалится. Его желание исчезнет, перестанет быть, потому что осуществить его для Хоук казалось невозможной задачей. Быть для кого-то центром мира... отвращало её. Она смотрела на Фенриса, на то, как он тянет руки и мысленно продолжала бить его по этим рукам, потому что боялась не выдержать. Стать новым Данариусом страшно. — Ненавижу? — Хоук улыбается так, как и при первой их встрече. — А знаешь, пожалуй, в этот раз Андерс прав. — Женщина склоняется к эльфу. Он может различить на её лице любую веснушку, украсившую переносицу, тёмный синяк на скуле и бездонные круги под глазами от бессонных ночей. Фенрис закрывает глаза, зная, чего ожидать. Ужас накатывает новой волной. Неизвестность, от которой он так настойчиво скрывался, раз за разом настигала его: сначала с сестрой, развязавшей непонятный клубок воспоминаний; убийство Данариуса, лишившее его почвы под ногами и, наконец, Хоук, чьи руки стали для него опорой, но почему-то оставившие его. Фенрис забывает, как дышать. Руки чуть заметно трясутся в тревоге, а паника скапливается в горле. Он ломается. Фенрис закрывает глаза, принимая судьбу, какой бы она ни была. Он больше не станет ей подчиняться, даже если та грозится убить его снова. Хоук мягко касается губами его губ и думает, что всё-таки её рабство отличается от рабства Данариуса. Невидимые оковы под одеждой Фенриса защёлкиваются. Он не смог измениться. Управлять людьми надо не с помощью страха — это временно, любовь же — вечное рабство. Хоук принимает решение, закрывая глаза на будущее. В большем ни она, ни он не нуждаются.