Взломщица

        У каждой норы есть свой обитатель. Кролик, лиса, барсук, а если нора большая и каменная, то, возможно, это вход в гномье подгорное царство, и обитают в ней гномы. В норе под Холмом обитала Яснотка Бэггинс. Дочь почтенного Банго Бэггинса и не-настолько-почтенной Белладонны Тук.         Быть дочерью Белладонны Тук не так-то просто, скажу я вам.         Нет, Белладонна не ввязывалась в Приключения и не делала других сумасшедших вещей, которых добропорядочные хоббиты подсознательно ожидают от Туков. Но, однако, эти подсознательные ожидания сами собой перенеслись на её дочь. Яснотка прилагала все усилия, чтобы не оправдать их. И какое счастье, что её батюшка сумел убедить её матушку, очень хотевшую сына, не давать новорожденной мужское имя! Именуясь как-нибудь вроде Бильбо, Лотто или и вовсе Изенгрим, было бы гораздо труднее выглядеть респектабельной хоббитянкой.         Сейчас от окончательной респектабельности Яснотку Бэггинс отделяло только отсутствие мужа. Она числилась завидной невестой, но не торопилась отдавать кому-то руку, сердце и ключи от закромов Бэг-Энда. Пухленькая, в некоторых местах даже кругленькая, с улыбчивым лицом, тёмно-русыми кудряшками на голове и очаровательно курчавыми густыми волосами на ногах (которые она мыла лучшим шампунем и дважды в день расчёсывала!), она не была идеалом хоббитской красоты, но достаточно к нему приблизилась. Так что желающих добиться её руки и сердца (также не стоит забывать про ключи) было достаточно. Прошло бы ещё несколько, ну, может, десяток лет, и в Бэг-Энде наверняка появился бы хозяин, а то и пара кругленьких розовощёких хоббитят…         Если бы не один Волшебник со своими планами и идеями. Ох уж эти волшебники!         Старик в сером балахоне подошёл к калитке Бэг-Энда как раз тогда, когда Яснотка возилась в палисадничке, подрезая розы. Она очень гордилась своими розами, как, впрочем, и всеми остальными цветами. Цветоводство считалось в Хоббитоне подходящим занятием для благовоспитанной барышни, так что нет ничего удивительного в том, что она не избегла этого увлечения.         Знай Яснотка, к чему её приведёт разговор с этим стариком, она, несомненно, немедленно ойкнула бы «у меня пирог подгорает!», убежала бы в нору, заперла покрепче дверь и не выходила пару дней. Благо, запасы в кладовых позволили бы просидеть «в осаде» и месяц.         Но, увы, унаследовать дар предвиденья мисс Бэггинс было не от кого. До такой странности не дошли даже Туки. Так что, не испытывая никаких дурных предчувствий, она поприветствовала визитёра вежливым: «С добрым утром!»         И это утро, несмотря на получившийся достаточно неловким (подумать только, какие-то Приключения!) разговор с Гэндальфом, осталось добрым. И следующее было таким же… но вот вечер, увы, сложился уже в другом ключе.         Белладонна Тук к концу своей жизни стала несколько рассеяна, так что завела обыкновение делать заметки обо всех планах и событиях. Яснотка переняла от матери эту привычку, и что не было записано — рисковало быть забытым по простому рефлексу «раз не записала, значит, это неважно». К сожалению, то, что она, торопясь отделаться от Гэндальфа (не слишком хорошо звучит, но, если быть честной — всё произошло именно так), пригласила его на чай в среду, записано не было.         Поэтому звонок в дверь, раздавшийся ровно в тот момент, когда она садилась за стол, чтобы употребить обильный ужин, оказался полной неожиданностью.         Перебирая в уме фразочки вроде «я сейчас как раз ужинаю, не желаете ли присоединиться ко мне?», призванные замаскировать её прискорбную забывчивость, Яснотка кинулась к двери. И распахнула её, даже не спросив «кто там?». Кто ещё там мог быть, кроме старинного друга её дедушки Тука? Хотя, надо признать, мог и кто-то из соседей заглянуть на огонёк…         За дверью обнаружился совершенно незнакомый гном.         Пока опешившая Яснотка пыталась выговорить хотя бы «Добрый вечер, чем я могу вам помочь?», гном заявил:         — Двалин, сын Фундина, к вашим услугам, — коротко поклонился и, отодвинув её с дороги, уверенно прошёл в прихожую, как будто его уже пригласили войти.         — Яснотка Бэггинс, к вашим, — растерянно отозвалась хоббитянка и всё-таки уточнила: — Чем могу вам помочь?         — Еда, — лаконично ответил гном, закидывая на вешалку свой плащ, а на подставку для зонтиков — некоторое количество предметов очень острого вида, которые не понравились Яснотке с первого взгляда.         — Что, простите?         — Он сказал, здесь будет еда.         — Кто?.. — попыталась прояснить ситуацию девушка, однако гном уже направился внутрь Норы, так что благоразумие вперемешку с хоббитским гостеприимством возобладало: — Я сейчас как раз ужинаю, не желаете присоединиться ко мне?         Присоединиться гном желал. При этом он нагло заграбастал тарелку самой Яснотки, на которую уже была положена еда, почти мгновенно опустошил её и потребовал добавки. Отложить порцию для себя хоббитянка просто не успела. Вдобавок снова зазвенел колокольчик у двери.         «Ну уж это-то должен быть Гэндальф!» — думала Яснотка, торопясь открыть.         Однако единственным сходством нового визитёра с ожидаемым волшебником была седая борода. И это оказался очередной гном!         — Добрый день, барышня, — вежливо поклонился он. — Балин, сын Фундина, к вашим услугам.         — Яснотка Бэггинс, к вашим, — так же вежливо, пусть и совершенно машинально, ответила она.         — Могу я увидеть хозяина этого дома?         — Я и есть хозяйка.         — О, даже так… — пробормотал седобородый, после чего, не дожидаясь приглашения — так же, как предыдущий! — прошёл в прихожую. Заметил: — Вижу, наши уже собираются, — и прибавил к плащу на вешалке свой.         «Наши? Собираются?» — Яснотке совсем не понравилось, как это звучит. Эта фраза намекала на появление новых визитёров, причём, очевидно, гномов, а два незнакомых гнома в её фамильном гнезде — это было уже вполне достаточно. Даже чересчур, учитывая, как бесцеремонно они себя вели и сколько шума производили, приветствуя друг друга! И ни один даже не подумал вытереть ноги. И они уже успели добраться до кладовки!         Хоббитянка кинулась в кладовую, то ли пытаясь спасти свои припасы, то ли желая, наконец, добиться объяснений, что означает это нежданное нашествие. Однако прежде, чем она успела сказать хоть слово, в дверь снова позвонили.         — Фили и Кили, к вашим услугам! — синхронно поклонились два молодых гнома, как только она открыла. И, не слушая попыток хотя бы у них выяснить, а с чего они, собственно, взяли, что им сюда (на вежливый ответ «Яснотка Бэггинс, к вашим» её уже не хватило), ввалились внутрь.         Ещё два плаща на вешалке, груда острых предметов, сваленных ей на руки (подставка для зонтиков, конечно, не для того, но уж лучше бы на подставку!) — и визитёры понеслись здороваться с первыми двумя гномами, совершенно игнорируя хозяйку дома. Потом все четверо начали двигать стол, окончательно напугав её комментариями вроде «иначе все не поместятся»… а потом снова зазвенел колокольчик, причём на этот раз так, будто кто-то вознамерился оборвать его. Звон сопроводили несколько гулких ударов, точно кому-то он показался недостаточно громким.         — Ну кого там ещё принесло?! — это, конечно, было уже совсем не по-хоббитски, но гномы в доме — кажется, похуже мышей и тараканов! Кто бы ни стоял за дверью, видеть его или её Яснотка уже не хотела. Ну, если только этот «кто-то» не сможет выпроводить незваных гостей. Или хотя бы призвать их к порядку, чтобы они перестали растаскивать продукты и мебель.         Будучи в смятенном состоянии духа, она распахнула дверь так резко, что все, кто столпился за ней, кучей повалились внутрь. Было их, надо сказать, немало. А позади кучи возвышался усмехающийся в густую бороду Гэндальф, опираясь на посох, и прав был бы тот, кто посчитал, что именно удары посоха о дверь только что слышала Яснотка.         Что ж, по крайней мере, теперь она знала, кому обязана таким количеством гостей.         Новоприбывших гномов она затруднилась даже сосчитать: уж больно они мельтешили, — не то, что запомнить имена, когда они называли себя, каждый вежливо добавляя «к вашим услугам». Впрочем, один оказался слишком важной особой для того, чтобы представляться самостоятельно. Торина, сына Трайна, Гэндальф представил как командира этой компании. Гном был крайне недоволен тем, что на него рухнули его товарищи — включая толстяка Бомбура! — и потому, в отличие от них, услуг не предлагал. Только сердито уставился на сбивчиво извиняющуюся Яснотку, которая, что бы ни думала о гостях, но ронять их на пороге считала очень неловким. Однако извинения всё же возымели эффект (а может, ему просто надоело их выслушивать), и он коротко отмахнулся:         — Забудьте, — после чего обратился к Гэндальфу: — Здесь ли взломщик, которого ты обещал найти?         — Разумеется, здесь. Это она.         Если бы Яснотка не отвлеклась на то, что разбредшиеся по Норе гномы творили с её вещами и едой, она, несомненно, была бы очень заинтересована продолжением этого разговора. Ну, и выражение лица гномьего командира, когда он услышал «она», просто стоило того, чтобы на него посмотреть.         Но, увы — или к счастью — спасти из рук гнома-в-ушанке бабушкин сервиз ей сейчас казалось важнее.         Шумная компания, похоже, рассматривала суетящуюся хоббитянку как неизбежное зло, успешно избегая её попыток хоть как-то взять под контроль процесс организации застолья. Не то, чтобы Яснотка была против застолий, но предпочитала, чтобы в её доме они происходили с её разрешения и ведома, а не организовывались толпой незнамо откуда явившихся гномов, даже не потрудившихся вытереть ноги у входа. Кстати, вымыть руки перед едой они тоже и не подумали.         И, сколь бы диким с точки зрения воспитанного хоббита не было то, как гномы накрывали на стол, их поведение за столом было ещё ужаснее. В сапогах! По скатерти! Хотя такое учудил только самый младший (судя по почти отсутствию бороды) из них. Впрочем, скатерти, на которую капали соусом, расплёскивали пиво и эль, роняли жирную колбасу, и которой вытирали руки, сильно хуже стать уже не могло. «Передайте, пожалуйста, хлеб» в исполнении гномов превращалось либо в попытку дотянуться до него самостоятельно, при этом опрокинув локтем кружку соседа и получив за это в лоб, либо в перебрасывание его через весь стол (и хорошо, если это был именно хлеб, а не что-то жирное или липкое). Яснотке такие штуки совсем не казались забавными, но гости считали иначе, и её всё ещё никто не слушал.         Торин Дубощит сидел во главе стола, и, хоть и не хохотал вместе со всеми — волны буйного веселья будто аккуратно огибали его — но устранился от происходящего так, что присутствие мрачного лидера не мешало остальным устраивать шумное застолье. Гэндальф только посмеивался, невзирая на шум и гам обсуждая что-то с командиром отряда.         Наконец, Торин встал из-за стола, отходя в сторону, Гэндальф последовал за ним, продолжая вполголоса свой рассказ — и для всех остальных это послужило сигналом к тому, чтобы начать убирать посуду. Но это была совсем не та уборка посуды, которой вас учила ваша почтенная матушка. Двое младших гномов грянули разухабистую песню, похоже, сочиняя слова прямо на ходу, к ним быстро присоединились и другие. Тарелки громоздились неустойчивыми башнями, ложки, вилки и ножи мелькали в воздухе, как стрелы в какой-нибудь битве, а поймать кружку, брошенную товарищем через половину коридора, видимо, не считалось даже особым достижением — по крайней мере, гномы это делали постоянно.         Ясноткино «осторожно, разобьёте!» и «не надо, не беспокойтесь, я сама!» просто никто не слышал. Однако, несмотря на состояние, близкое к панике, девушка достаточно быстро заметила, что единственная разбитая чашка получилась тогда, когда она сунулась под руку лысому Двалину (кажется, его звали именно так, хотя поручиться за это она не могла). Так что хоббитянка последовала примеру Гэндальфа и Торина, убравшись с основной траектории движения посуды и убирающихся гномов. Хотя чтобы наблюдать за творящимся безобразием, не делая даже попыток что-то предпринять, требовалась изрядная крепость нервов.         Однако оно того стоило. Кроме той одной чашки, гости больше ничего не разбили. Изумление Яснотки при виде горы чистой, и, о чудо, целой посуды могло сравниться только с тем, какое испытывает садовник, видя, что пробравшиеся в палисадник дети чинно играют под яблоней в чаепитие, а не вытаптывают сортовые розы в своей обычной беготне.         Вымытые тарелки и кружки начали рассовывать по шкафчикам, даже, в виде исключения, прислушиваясь к указаниям хозяйки дома, что куда. Хотя процесс всё равно сопровождался пиханием друг друга и прочими рискованными манёврами (ну, рискованными, если у тебя в руках стопка из двух десятков тарелок, увенчанная заварочным чайником).         Среди суматохи внезапно раздался голос Торина:         — Пора поговорить о деле. Полагаю, не всем здесь присутствующим известны все необходимые детали.         Гномы, мгновенно обретя сосредоточенную серьезность, снова заняли места вокруг стола. Можно было ожидать, что говорить будет их предводитель, однако первым начал Гэндальф.         — Яснотка, будь добра, добавь немного света.         И, когда хоббитянка вернулась с масляной лампой, он развернул на краю стола карту. Карты Яснотке нравились независимо от того, что за местность была на них изображена, так что она, пристроившись на скамье рядом с волшебником, тут же принялась разглядывать рисунок.         — Это — Одинокая гора. Эребор, наше потерянное королевство, — почти с благоговением произнёс Торин Дубощит. Однако дальше рассказ повёл всё-таки Гэндальф. Поначалу история про подгорное королевство, его жителей и его сокровища, про прекрасный город Дейл под сенью Горы казалась Яснотке красивой сказкой. Потом, с появлением дракона — сказкой страшной. А когда слово всё-таки взял Торин, говоря о предстоящем походе, о трудностях и опасностях, о возможной встрече с этим самым драконом, и его товарищи не поскупились на обсуждения, чем такая встреча может кончиться… тут Яснотка, осознав, что её полагают участником этого мероприятия, из которого вполне можно и не вернуться, просто хлопнулась в обморок. Хорошо, что со скамейки падать было невысоко.         Она пришла в себя в кресле в соседней комнате. Гэндальф — очевидно, именно он поднял её с пола и перетащил сюда, потому что ожидать такой воспитанности от гномов выглядело бесполезным — тут же сунул ей в руки стакан с вином, и, не терпящим возражений тоном предложив приходить в себя и вернуться к общей беседе, ушёл обратно к столу. Там гномы уже успели углубиться в обсуждение только что приключившегося эпизода, и даже не подумали понижать голоса, хоть и высказывали мнения, не слишком приятные для обсуждаемой особы.         — …эта девочка больше похожа на бакалейщицу или кухарку, скажу я вам, — говорил пышнобородый Глоин. — Взломщик? Не смешите мой топор. Вот если бы нам требовалось испечь пару десятков булочек, она бы была подходящей кандидатурой.         И, судя по тому, как кивали другие гномы, они разделяли такое мнение.         — Я поручился за неё, — весомо произнёс Гэндальф, усаживаясь на своё место. — Вам этого мало?         Гномы молчали, однако это молчание получалось каким-то уж больно недоверчивым. Кажется, даже авторитета волшебника тут было недостаточно. Яснотка, вернувшаяся в комнату почти сразу следом за Гэндальфом (после того, как услышала, в каких выражениях её обсуждают, она решила, что достаточно пришла в себя), откашлялась, привлекая внимание.         — Я не знаю, считаете ли вы, что я ни на что не гожусь, потому, что я женщина, или потому, что я хоббит, и вообще мне кажется, что вы ошиблись домом, но можете считать, что не ошиблись. Моей матушкой была Белладонна Тук, а дедом — сам Старый Тук, а это кое-что да значит. Я до сих пор не понимаю, к чему эти карты, ключи и подобное, но, если мне кто-нибудь внятно это объяснит, я постараюсь выполнить то, что там от меня нужно.         Слова Глоина почему-то нешуточно обидели её. Она ничего не имела против выпекания булочек, и, более того, любила это занятие. Но доставшаяся от Туков половинка возмущалась тем, что её считают способной только на это, причём считают таким пренебрежительным тоном, как будто выпекать булочки — занятие совершенно недостойное. И для того, чтобы доказать обратно, она была даже готова, — о ужас! — спать на жёсткой земле, обойтись без второго завтрака и находиться в обществе гномов.         — Предки — это, конечно, дело хорошее, но речь не о них, а о тебе, — Глоин запустил пальцы в окладистую бороду. — И мы не ошиблись домом, на двери был особый знак, а такой знак говорит о том, что здесь обитает взломщик, готовый предложить свои квалифицированные услуги. Только вот сомневаюсь я, не по ошибке ли…         Ясноткино «нет на моей двери никакого знака!» (ведь она сама всего лишь неделю назад заново выкрасила дверь прекрасной травянисто-зелёной краской) перекрыл ответ Гэндальфа:         — Конечно, там был знак, ведь я сам его нарисовал, и никакой ошибки в этом нет. Повторяю, я ручаюсь за то, что мисс Бэггинс — это та особа, что вам нужна. Хоббиты могут передвигаться совершенно бесшумно, а что касается дракона, то, пусть он и хорошо изучил гномов, но запах хоббита узнать не сможет.         Эта фраза, похоже, хоть чуть-чуть, да изменила мнение собравшихся за столом воинов. И, усадив чуть-чуть ошарашенную что своим собственным выступлением, что происходящим в целом, хоббитянку на скамью, они принялись объяснять ей детали грядущего похода. Яснотка ощущала, что её судьба решается уже совершенно без её участия, и запоминала хорошо, если треть сказанного.         Тем временем Торин вполголоса обратился к волшебнику:         — Гэндальф, неужели ты серьёзно предлагаешь мне взять в поход эту домохозяйку?         — Ты не знаешь, на что она способна, Торин Дубощит. Она и сама пока не знает. Ты просил меня найти вам взломщика, я выбрал её — и довольно об этом! Либо ты соглашаешься с моим выбором, либо я умываю руки, и отправляйтесь втринадцатером, и получите всё, что причитается этому числу.         Торин, король в изгнании, терпеть не мог, когда на него пытались давить. Но лишиться поддержки волшебника в таком непростом предприятии, которое им предстояло, было хуже, чем слегка поступиться своей гордостью.         — Хорошо. Я положусь на твои рекомендации. Но я не буду нести ответственность за её судьбу и присматривать за ней.         — Пусть так, — после кратких раздумий согласился Гэндальф. Создавалось ощущение, что он это и ожидал, и просчитал.         И хорошо, что Яснотка, которая уже совершенно потерялась в вываленной на неё куче географических названий, этого не слышала. Ей бы, определённо, не понравилась такая постановка вопроса.         Разговор затянулся ещё надолго, но, однако, всё когда-нибудь подходит к концу, даже длинные обсуждения. Яснотка уже хотела намекнуть гостям, что время позднее, так что не разойтись ли им спать, но седобородый гном — Балин, кажется, хоббитянка так и не запомнила все тринадцать имён — что-то вполголоса сказал своему командиру, и тот кивнул:         — Да, несите инструменты.         Хоббитянка, которой пришли в голову инструменты то ли столярные, то ли кузнечные, растерялась, не понимая, что незваным гостям взбрело в голову теперь. Было даже как-то боязно уточнять.         Однако инструменты оказались музыкальными, и гномы необычайно тихо и быстро собрались у камина. Яснотка, забившись в дальний угол, смотрела на поблескивающие в свете огня бронзовые струны арфы, на тёплые отблески на мягких изгибах виол, и пыталась хоть как-то совместить в голове буйную компанию, швырявшуюся тарелками, и… это. Пока звучала только арфа: Торин Дубощит задумчиво перебирал струны, а остальные ждали в почтительном молчании. Эта арфа, небольшая, лёгкая — походная — наверное, уступала в богатстве звука своим большим эльфийским сёстрам. Но тихие аккорды в чуть разбавленном отсветами пламени полумраке почти зачаровывали. Ещё даже не мелодией — намёком на неё, тонким и хрупким ростком, видя который, не знаешь, распустится ли он нежной лилией или колючим чертополохом. Впрочем, глядя на гномов, пожалуй, стоило ожидать скорее чертополоха.         Наконец, к перезвону струн арфы присоединились голоса скрипок в руках младших гномов, поддерживая зарождающийся мотив. Зазвучали, низко и тревожно, виолы двух братьев, Балина и Двалина, откликнулись звонкие флейты. Музыка была совсем не похожа на ту, что можно услышать в Хоббитоне на празднике середины лета или конца жатвы, и даже в день середины зимы. Она почти пугала, и в то же время — уносила далеко, по-ту-сторону-реки и дальше, туда, где благовоспитанной хоббитянке совсем не место, но куда, говорят, иногда уходили безрассудные Туки.         Первая строчка песни вплелась в хор инструментов почти неслышно; голос короля в изгнании показался просто ещё одним оттенком мелодии. Потом — проступил чётче, к нему присоединились другие голоса, уже не разобрать, чьи именно. В словах старинной песни вздымались недоступные вершины, бились о камни подземные реки и звенели капли воды, срывающиеся с потолка пещер. Тайные тропы уводили к горным озёрам, ясным, как само небо, и ступить на эти тропы уже не казалось чем-то ужасным, скорее — отчаянно притягательным. Неприступны были стены твердынь, а самоцветы в руках искусных мастеров могли сравниться с сияющими звёздами… И стеной вздымалось пламя, и до боли в ушах гудел набат, и казалось, что в низком звучании струн виол можно различить яростный рёв дракона.         Яснотка поняла, что её бьёт дрожь. Туковский азарт куда-то выветрился, и при взгляде на камин о драконьем пламени думала уже благоразумная мисс Бэггинс, которой оно совершенно не нравилось. Впрочем, драконий огонь, наверное, не нравился и самим гномам.         Дальше были ещё песни, но она их уже почти не слушала. И, когда Торин Дубощит сказал своим товарищам: «Хватит на сегодня. Завтра встаём рано», и первым убрал арфу в чехол, она восприняла это с облегчением.         — А завтрак? — внезапно спохватился младший из гномов. Кажется, Фили. Или Кили. Кроме того, что гномских имён было многовато для одного раза, некоторые из них были ещё и возмутительно похожими. — Перед дальней дорогой непременно нужно хорошо поесть! Мисс Бэггинс, вы ведь приготовите нам завтрак? — попросил он с непринуждённым нахальством. — Например, яичницу с беконом.         «Рано вставать» и «готовить для гномов», надо сказать, звучало для хоббитянки не слишком приятно. «Рано вставать» означало начало путешествия, а сейчас она уже совсем не была уверена, что собирается в нём участвовать. Усталая и слегка ошарашенная дочка почтенного Банго Бэггинса не хотела никаких Приключений.         Однако возразить — хотя бы то, что они изрядно подчистили кладовую, и не факт, что там вообще осталось, из чего готовить — она, как и не единожды ранее за этот вечер, не успела. Гномы покивали, одобряя идею товарища, добавили ещё своих «заказов» (включающих бутерброды, кофе и почему-то овсянку, причём кому она понадобилась, Яснотка не уловила) и, желая друг другу доброй ночи, начали неспешно разбредаться по Норе. Яснотке больше всего хотелось уже, наконец, лечь спать и забыть про всё это безобразие (и, разумеется, не вставать ни свет ни заря, чтобы готовить для этих… бандитов!), но вместо этого, поминутно напоминая себе, что она Бэггинс, а Бэггинсов ещё никто и никогда не мог упрекнуть в пренебрежении к гостям, она начала обустраивать их на ночлег.         Когда спален явно меньше, чем гостей, это создаёт хозяину дома определённые трудности. Будь визитёры ей чуть более знакомы и приятны, Яснотка, пожалуй, даже уступила бы свою спальню (впрочем, не сильно бы это помогло; четыре плюс один — пять, никак не четырнадцать). Не поместившихся на кроватях гномов пришлось раскладывать по диванчикам и скамьям. Двое самых младших без её участия и не спросив разрешения соорудили себе лежанки из стульев и… «Немедленно верните занавески на место!». После этого чернявый завернулся в скатерть, и вытряхивать его ещё и из неё Яснотке уже не хватило запала.         «Парадная» гостевая спальня была сперва предложена Гэндальфу, но волшебник отказался, сказав, что хоббичьи кровати для него коротковаты, и уступил её предводителю гномов. К сожалению, эта спальня располагалась рядом с хозяйской, и нельзя сказать, чтобы стенка хорошо заглушала звуки. Нет, Торин Дубощит не бился головой о стену (хотя с таким отрядом, казалось бы, могли возникнуть подобные стремления), не швырял в неё сапоги и даже не храпел. Но вечера у камина ему, похоже, не хватило, и Яснотка имела возможность слушать, как «король в изгнании» продолжает вполголоса напевать что-то про синие горы, туманные тропы и золото. Куда ж без золота! В принципе, у него даже был приятный голос… Но Яснотка, уже несколько лет живущая одна, привыкла засыпать в тишине (те гости, которых она приглашала, обычно не имели склонности не спать по ночам). А песня — всё на одну и ту же мелодию, но при этом без повторения слов — оказалась очень длинной. Наверное, её сочиняли многие поколения гномов. На пятом десятке куплетов хоббитянке надоело, во-первых, их считать, во-вторых, ждать, пока они кончатся. Прямо хоть подсвечником в стену стучи. Но это было бы совершенно неприлично, даже по отношению к одному из незваных гостей.         Песня звучала достаточно заунывно, чтобы сойти за колыбельную. Вот только колыбельная, в которой упоминаются огонь (много раз), дракон (всего один, правда), отрубленные конечности (не подсчитанное количество) и месть — это как-то не по-хоббитски. А для того, чтобы просто отключиться вне зависимости от окружения, Яснотка устала всё-таки недостаточно. Скорее наоборот, после суматошного вечера она была на взводе. Куда уж тут нормально уснуть.         Что случилось раньше: её всё-таки сморил сон, или Торину, сыну Трайна, надоело вспоминать фольклор своего народа — она в итоге не поняла.