Мир прилип к холодной грани

Такого резкого пробуждения со мной не было давно. Сбитое глубокое дыхание в тишине ночи казалось просто катастрофическим, а ее нежные поглаживания по моему плечу раздражающе-назойливыми. - Милый, что случилось? Вновь кошмар? Вновь. Вновь… Я подергиваю плечами, не в силах даже ответить. Вновь. Месяц спокойного сна, без слез и оглушающих, высасывающих душу ночных видений, и я уже почти поверил, что сумею жить как все. Словно я обычный человек. Словно в душе моей не притаился черный зверь, имя которому – прошлое. Я смотрю в пустоту в тщетной попытке усмирить сбивающее ритм сердце, успокоить дыхание и каждой клеточкой ощущаю, как ее глаза встревоженно просвечивают меня. -Милый? В ее глазах плещется тревога. И в примесь к ней непонимание. Она ведь и впрямь не понимает, почему каждая ночь моей жизни воспламеняется бесконечным криком. А я и не хочу, чтобы она знала. Из года в год страшные картины рухнувшего мира преследуют меня. А я слишком сильно люблю ее, чтобы делиться с ней этим страшным наследством. - Все хорошо, милая, все хорошо... Голубые глаза тускнеют, я чувствую это даже в темноте. Меркнут они, гаснет и отдаляется пламень ее души. Как хочет она быть ближе ко мне, как хочет она услышать то, что таится за тонкой гранью сна, что не дает душе моей покоя. И вместе с ней ее душе. Но я не скажу. Никогда. Никогда… Я закрываю глаза, жмурюсь, будто могу выдавить из-под век видение, застывшее там навеки. Его лицо – мое отражение, тот город, что так похож на этот, и она, Девушка, которую я так любил… Мир, разлетевшийся на осколки, которые и по сей день летят по миру безудержным вихрем урагана времени. Они вонзаются в мое сердце, разрывают его изнутри на части. Каждая картинка, каждое мгновение моей жизни, такой долгой и такой бессмысленной. Я стою у окна и с ясной отчетливостью осознаю, как все это бессмысленно. И больно. Что я здесь делаю? С каких пор жизнь моя, когда-то такая счастливая, такая беззаботная стала этой иллюзией существования? О, семь Богов, ну почему так больно? Солнце поднимается медленно, словно нехотя. Неторопливо проплывают по стенам неясные очертания деревьев, танцующих под безудержными порывами южного ветра. В этом городе часто дует ветер. Его заносит к нам из других стран, из-за моря. Он приносит соленые слезы океана и таинственные песни русалок, которые напевает всюду, но его мало кто слышит. Только деревья, пускающиеся в безудержный пляс, при его первом появлении, да я. Я слышу, что шепчет мне этот ветер, что повторяет он из раза в раз. Слышу, хотя слышать не хочу. Море сегодня буйное, злое. Оно тяжело бьется в каменную насыпь берега, переваливается за борт набережной и с грудным плеском опускается обратной. Танцуют деревья, поет ветер, медленно поднимается солнце, окрашивая весь мир в цвета силы и страха. Вода в бескрайнем море становится густой кровью, небо – раскаленной добела сталью. Я вновь слышу его голос. Такой родной, такой чужой теперь, через миллиарды лет после… После чего? Что стало той гранью, за которой осталась моя, наша с ним жизнь? Наше счастье? Точка невозврата, где она? Иногда мне кажется, что так было предначертано с самого начала. Иногда, что и по сей день мир наш не рухнул. Он застыл, прилип к холодной грани невезения. И я могу его оторвать. Спасти. Спасти тебя и меня. Нас. Ты веришь мне? Ты слышишь? Когда их войско вошло в город, тот уже сдался. Заведомо приняв свою участь павшего, город даже не думал сопротивляться. Они прошли по главной улице, гордым парадом победителей, на статных стройных и мощных конях, сверху вниз глядя на выстроившихся вдоль кривеньких домиков горожан. Мужчины стояли чуть насупившись, а из-за их спин выглядывали женщины, рукой отгонявшие детей в дом. И, странное дело, никто не выглядел напуганным. Тяжелая печать спокойного безразличия застыла на лицах горожан. Они даже не попытались бороться. Генерал всегда презирал трусов и слабаков. За свое он готов был биться до последней капли крови. Иное – ложь, трусость и мрак. Иное – достойно лишь презрения. Шагая медленной поступью по каменной брусчатке улицы , он даже не смотрел по сторонам, зная: куда не посмотри – все его. Это его город. Пусть даже и город трусов и слабаков. Свое Генерала не интересовало никогда, ровно до тех пор, пока не наступала угроза это свое потерять. Тогда его не способна была остановить даже смерть. И все это знали. Все знали его, Великого Воина, не имеющего ни дома, ни семьи, ни имени. «Ни сердца» - добавляли те, что некогда стояли на его пути. Те, кого он снес ураганом своего могущества, кого распластал своей силой и заставил забыть о счастливом прошлом и свободе. Он покорил полмира, силой и только силой. И он не собирался на этом останавливаться. Впереди еще полмира, года крови и сражений. А дальше? Генерал старался об этом не думать. Что может быть кроме дурманящего чувства победы? Казалось, лишь это могло заставить его сердце биться. В этом было его пусть не счастье, но его подобие. Все, что мог он найти в этой никчемной жизни одинокого воина. Это случилось, когда процессия победителей уже подходила к самой Ратуши, символу власти, оплоту павших. Никто не заметил, как он выбежал на улицу. Никто не знал, зачем он это сделал: быть поближе к творящейся истории ли, случайно ли, в окрыляющей детской наивности и бескрайнем желании показать свою храбрость Но он выбежал на самую улицу, выскользнув из-под оберегающей руки отца и оставив у стены каменного домика пораженного брата. А через мгновение мир рухнул. Второй раз день. Дико вскричали люди и рванулись вперед, в тщетной попытке схватить мальчика. В голос с ними заржал конь, взнузданный суровой рукой Генерала. Он дернулся, пытаясь избежать уже неизбежного. Эквадор, умный, несущий на спине своей самого Великого успел резко свернуть вбок. В стенам домов рванулись и идущие следом два тяжелых черных коня, тянущие подводы с раненными. А мальчик упал. Подвод плавно скользнул вперед, двигаясь по инерции, и сквозь общие вопли и суматоху, звонче выстрела, громче всего мира прозвучал этот хруст. Руки и нога Сантьяго попали под колеса, а лицо, искаженное, какое-то небывало застывшее, восковая маска, резко вскинулось вверх, встречаясь глазами с глазами Генерала, синими, словно небо счастливой страны, не потонувшей под толстой пеленой фабричного дыма. Синее небо было безмолвно, ни отголоска чувств не увидел маленький мальчик в этих глазах, и, словно в ответ им, он плотно сжал губы. Ни слезинки из глаз, ни вскрика с детских губ не сорвалось. Бывает ли такое? Все, что стояли вдоль домов, думали, что он умер. Удар за ударом, билось сердце Эла и вдруг замедлило ход. Холодная испарина выступила на лице мальчика. - Сантьяго! Ни впредь, ни после никто не слышал подобного крика. Так кричит человек, под ногти которого вгоняют иглы. Генерал спрыгнул с коня бесшумно и быстро широким чеканным шагом подошел к мальчику, лежавшему посреди улицы. Кровь и осколки кости торчали из разорванной рубашенки. Бережно, словно драгоценный и очень хрупкий сосуд, поднял Генерал маленькое тельце и внимательно посмотрел в помертвевшее лицо. Человек без сердца? - Лекаря. Тот уже подбегал к своему Генералу, и следом за ним двое солдат с носилками. - Кто отец этого мальчика? - Бережно укладывая ребенка в носилки и, кажется впервые, оглядывая улицу спросил Генерал. - Я, - непослушными губами прошептал Вильно, - он всего лишь ребенок. Простите его, о, простите… Прошу! Синее небо подернулось дымкой. - Повесить. Вильно обмер. - Он ребенок! Прошу! - Вас. Человек без сердца отвернулся и пошел к своему коню. Ратуша ждет. Пора кончать с этим городом. Еще двое солдат приблизилось к Вильно, посеревшему от охватившего сердце ужаса. Чего боялся этот молчаливый, вечно насупленный мужчина своей кончины или того, на что это обрекает его сыновей? Кричал маленький Эл, проваливался в забытье Сантьяго, плакали люди, солдаты уводили Вильно, так и не успевшего ничего сказать сыновьям. А парад победителей продолжался, только торжественность момента была омрачена горьким привкусом утраты, напоминанием которой стала лужица крови на главной улице маленького города.