Выбор

К вечеру синоптики обещали похолодание до минус пятнадцати со снегопадами и метелями. Но, выглянув к полудню в окно и, увидев солнечные блики в растаявших лужах, я оделся как обычно, надел осенние ботинки и демисезонную куртку. Правда, я быстро пожалел о том, что так легко оделся, и по дороге к вокзалу на электричку натянул капюшон на голову и сунул озябшие руки в карманы, отворачивая лицо от ледяного обжигающего ветра. В вагоне электрички тоже было холодно. За те полчаса, что мне пришлось ехать до своей станции, я не только не согрелся, но и продрог окончательно. За окном, крупными хлопьями, повалил снег, скрывая под стерильной белизной пожухлую, почерневшую траву. Притулившись в углу на скамье, я думал о том, скорей бы приехать к моим дедам - к бабушке с дедушкой. Мне не терпелось увидеться с ними, расцеловать их обоих, напиться горячего чая с медом, потом завалиться спать на перину с подушками из лебяжьего пуха и нырнуть под теплое одеяло. Погода портилась на глазах и, когда электричка прибыла к пункту назначения, мне пришлось прыгать на нечищеный перрон, прямо в снег. До дома можно было дойти по разъезженной машинами дороге, но, чтобы сократить свой путь, я свернул на еле протоптанную тропинку к лесу. В лесу было тихо. В воздухе висела морозная пыль и я, оскальзываясь и проваливаясь в снег, вскоре замерз так, что не чуял ни рук, ни ног. Мало того, следы тропинки полностью замело, и через полчаса я понял, что заблудился. Я становился, чтобы позвонить деду, но телефон был мертв, батарея разрядилась. Меня охватило смятение. Но мысль о том, что я здесь вырос и знаю каждое дерево в этом лесу, приободрила меня. Я убрал телефон и долго грел руки, согревая дыханием пальцы. Потом, не попадая от холода зуб на зуб, побрел вперед, озираясь по сторонам, в надежде увидеть проход к дороге. Но лес становился все гуще, на каждом шагу темными стволами преграждал мне путь и враждебно колол костлявыми сучьями. Стылый воздух обжигал горло и ледяными щупальцами проникал в легкие. Смеркалось. Внезапно, в очередной раз, осматриваясь, я увидел сквозь переплетение черных веток блеснувший огонек. Возликовав, я бросился по направлению света, поскользнулся и кубарем скатился в овраг. На секунду я потерял сознание, а когда очнулся, был уже дома. Я лежал на постели, укутанный бережными руками бабушки в теплое одеяло. В комнате было темно и вкусно пахло свежеиспеченными булочками, за стенкой слышался приглушенный говор деда, скорее всего, он вслух читал бабушке заметку из газеты. Я сел на постели, нашарил ногами шлепанцы и уже собирался встать, чтобы пройти на кухню за булочкой, но то, что я увидел, заставило меня замереть на месте. Сквозь дверной проем просачивался свет, слабо освещая темную фигуру, стоявшую у двери. Капюшон скрывал голову незнакомца, вместо лица, у него была средневековая противочумная маска с длинным заостренным концом. Я боялся пошевелиться. За дверью снаружи послышались грузные шаги, так могла ходить только бабушка. Видение исчезло, а я повалился на подушку и мгновенно заснул. Проснулся я на дне оврага. Я в ужасе подскочил и задрал голову вверх. Сквозь качающиеся ветви деревьев темнели проплешины далекого неба. А как же мои деды? Или это был сон? Сердце кольнуло и сжалось в тревожном предчувствии. Приступ паники охватил меня с такой силой, что первое время я не мог собраться с мыслями. Овраг был глубокий, из-под снега там и сям проглядывали следы бурелома, обледеневшие стенки, с торчащими скользкими корнями деревьев, круто поднимались ввысь, не оставляя мне ни шанса выбраться наверх. Но что-то во мне неуловимо изменилось. Мое тело вдруг приобрело необычайную невесомость. Это пугало и радовало одновременно, потому что я с легкостью выкарабкался из оврага. За ним начиналось поле. Посреди снежной пустоши, словно разделив поле на две половины, стоял одинокий фонарь и слабо освещал тусклый кружок у своего подножья. Моя сторона была погружена во мрак. А за фонарем поле сияло таким притягательным светом, что я, увязая в снегу, оскальзываясь и падая, заторопился к фонарю. Я только собирался переступить разделительную черту, как из света, прямо на меня, вынырнула знакомая пугающая фигура. Передо мной стояло нечто в образе человека, в черном плаще до пят, с низко надвинутым на лоб капюшоном и в той самой страшной противочумной маске, полностью скрывающей лицо незнакомца. Я так был напуган, что не мог пошевелиться. Слова застревали у меня в горле, и я стоял перед ним, беспомощный, обливаясь холодным потом. - Возвращайся назад, - глухо произнес человек в маске. - Твое время не пришло. Я машинально оглянулся. Позади меня клубилась тьма. Тоска охватила меня с такой силой, что я, схватившись за грудь, повернулся и, преодолевая спазмы в горле, прохрипел в ответ: - Нет… я не пойду туда… - Как хочешь, - было слышно, что незнакомец ухмыляется. - Я дам тебе еще один шанс. Он отступил, растворившись в свете. Я шагнул за ним в молочно белую пелену. Вначале я ничего не мог рассмотреть. Мне было так хорошо, как никогда в жизни. Я ощущал лишь умиротворение и покой. Глаза мои, наконец, привыкли к свету, и я увидел перед собой сияющую дверь. Я долго не решался открыть ее, лелея в себе это необыкновенное ощущение покоя, но, наконец, дрожащей рукой коснулся двери, и она моментально открылась, впустив меня в большую комнату. В комнате не было мебели, она была пуста, ее углы терялись в полумраке, а неясные очертания лестницы, ведущей куда-то наверх, еле проглядывались в плотной тени. Возле единственного в этой комнате окна стояла женщина. Я смотрел на нее с недоумением и не двигался. Что это за место, черт возьми? Женщина направилась ко мне. «Лет сорок, - мысленно подумал я, а когда она подошла совсем близко, так же мысленно добавил: - Она симпатичная». Незнакомка стояла передо мной и внимательно меня рассматривала. Ее большие серые глаза тревожно перебегали с моего лица на лестницу, затем на дверь и снова на меня. - Такой молоденький, - жалостливо проговорила она. - Такой красивенький… но я… должна… Не договорив, она смолкла. В уголках ее глаз появились слезы. Меня охватило непонятное волнение, словно от ее слов зависела моя участь. - Такой молоденький, а уже седой, - вновь заговорила она и, подняв руку, погладила меня по голове. Я невольно отступил. - Подожди, ты не седой! - воскликнула женщина. - Это же снег! Ты весь в снегу! Шагнув ко мне, она обеими руками взъерошила мне волосы, но ни одна снежинка не упала с моей головы. - Где ты замерз, миленький? - выдохнула женщина и вдруг прижалась ко мне и заплакала. - У тебя есть родители? Мама? - Мама умерла… - как эхо откликнулся я. - Может, это и к лучшему, - всхлипывая, она потянулась к моему лицу. - Прости меня… Но я уже сделала свой выбор… Я отнял ее ледяную руку от щеки. Ее запястье было глубоко изрезано. Кожные покровы разошлись, обнажая зияющую рану. Я взял ее за вторую руку, она оказалась так же покалечена. - Теперь ты понимаешь? - прошептала женщина и еле слышно добавила: - Теперь твой черед… - Что? Какой черед? – я вопросительно вглядывался в ее, вдруг ставшее отчужденным, окаменевшее лицо, на котором, казалось, жили только глаза. Но она не ответила, отвернулась от меня и торопливо пошла к выходу. Дверь открылась сама. Незнакомка обернулась и, прежде, чем уйти, с болью проговорила: - Прощай… Дверь за ней закрылась. Я стоял, как истукан, силясь осмыслить ее слова, затем ринулся к двери, но она оказалась запертой. Я обернулся, обреченно осматривая комнату. Чувство необъятной тоски и одиночества разрывало мое сердце на части. Я еле дышал, дрожа всем телом, и в этот момент из темного угла появился знакомый силуэт в плаще и маске. Как всегда вид его вызвал у меня приступ панического страха. - Кто ты? - я с трудом шевелил одеревеневшими губами. - Зови меня Хароном, - ответило существо. - Я умер? - в ужасе отпрянул я. - Ты между жизнью и смертью, - бесстрастно пояснил Харон. - Твое окоченевшее замерзшее тело нашли в овраге, а твоя душа здесь, в Чистилище. У тебя в запасе сутки. Если за это время заблудшая душа придет сюда, ты можешь сделать свой выбор - или уйти туда, - он махнул рукой на запертую дверь. - Ты уйдешь в темноту и вернешься к жизни ценой жизни заблудшей души. Или… Он замолчал. - Или? - поторопил я его. - Я же говорил тебе, это твой шанс, - глухо сказал Харон. - Зачем тебе выбор? - Скажи мне все, - попросил я. - Ты можешь подняться по лестнице и зайти в другую дверь, - помолчав, заговорил Харон. - Там свет, но ты умрешь. Мое сердце заколотилось в груди и, казалось, вот-вот выпрыгнет наружу. Я еле перевел дух и, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, спросил: - А заблудшая душа? - Душа вернется в темноту, к жизни, - голова Харона качнулась вперед, чуть не задев клювом маски моего лица. - А я могу подняться по лестнице прямо сейчас? - продолжал допытываться я. - Можешь, - Харон отступил ближе к тени. - Ты даже можешь попросить о последнем желании. «Мама…» - пронеслось у меня в голове. - Я понял, - Харон кивнул. - Прощай. Он отступил в угол, полностью растворившись в темноте, а я, оставшись один, не двигался с места и тупо смотрел в то место, откуда он появился. Внезапно снаружи раздался детский плач. Сердце мое упало. Я словно окаменел, с ужасом сознавая, что мне придется выжить ценой смерти заблудившегося ребенка. Дверь открылась и в комнату зашла маленькая девочка лет пяти. Ее платьице было прожжено в нескольких местах, волосы опалены. Ее скривившееся в плаче лицо было покрыто ярко-розовыми пузырями ожога. Всхлипывая, девочка огляделась и прямиком направилась ко мне. - Хочу к маме! - потребовала она. - Отведи меня к маме! Мне страшно… - Я отведу тебя к маме, - пообещал я малышке и присел перед ней на корточки. Ее почерневшие руки с алыми язвами привели меня в ужас. - Что с тобой случилось, дорогая? - спросил я, гладя ее по спутанным волосам. - Не помню… - ее огромные карие глазищи уставились куда-то вдаль, мимо меня. - Я была в комнате… все горело… я звала маму, а она так и не пришла… Девочка навзрыд заплакала. - Все хорошо, милая, успокойся, - я обнял ее. Мысли о возможности выбора вихрем закружились в моей голове. Мне было страшно. - К маме… - жалобно проговорила девочка. Я крепче прижал ее к себе и скороговоркой прошептал: - Сейчас… сейчас… я соберусь с мыслями… - Хочу к маме… - еще раз попросила она и доверчиво прижалась ко мне. Я поднял ее на руки, отнес к двери и осторожно опустил на пол. - А теперь слушай меня внимательно, - придав голосу строгость, сказал я. - Видишь лестницу? Как только я поднимусь по ней, перед тобой откроется эта дверь. Снаружи будет темно, тебе будет страшно, но ты должна шагнуть туда, там тебя ждет мама. - Я хочу с тобой, - заупрямилась малышка. - Мне в другую дверь, - покачал я головой и, подчиняясь порыву, крепко ее обнял, прощаясь. Медленно-медленно я шел к своей судьбе. Я ступил на нижнюю ступеньку, и вся лестница вдруг осветилась ярким светом. Разноцветные огоньки, украшавшие перила, переливались всеми цветами радуги. Каждая ступенька, на которую я ступал, разбрызгивала снопы серебристых искр. Дверь наверху распахнулась настежь и волны ослепляющего света ринулись изнутри, наполняя мою душу каким-то праздничным чувством. Я обернулся. Входная дверь была открытой, но девочка стояла перед порогом и не решалась ступить в темноту. - Шагай вперед! - крикнул я ей и ступил сам в ослепительно-белый свет. Когда сияние перестало слепить глаза, я оглядел, пустую комнату, наполненную серебристым колыхающимся светом. Посреди комнаты, на полу, сидел игрушечный медвежонок. Он сиротливо завалился на бок, безглазый, с оторванной передней лапой и надорванным животом, из которого наружу вылез поролон. Меня словно ударило током! Я узнал его, своего верного друга детства, подаренного мне на день рождения мамой. Тогда она была еще жива… Ощущение большого праздника вмиг улетучилось. Я вдруг понял, что умру, если возьму своего медвежонка в руки. Ужас окатил меня с ног до головы. Я боялся пошевелиться. Но перед глазами у меня мелькнул образ обожженной девочки. Сделав над собой неимоверное усилие, я шагнул вперед. Все во мне кричало и звало вернуться, но я шел, шел мучительно медленно, чувствуя, как от страха во мне трясется каждая жилка. Я нагнулся к медвежонку и в эту минуту услышал за спиной частый топот быстрых маленьких ног. Я выпрямился и оглянулся. Ко мне бежала моя малышка. - Мишка! - в восторге взвизгнула она и в один миг очутилась рядом со мной. Она была проворнее меня и уже потянулась к игрушке, чтобы первой схватить ее, но в этот момент в комнате появился еще кто-то, и время будто остановилось. Непреодолимая сила сковала наши члены, и мы с девочкой молча наблюдали за приближением туманной фигуры. - Мама? - выдохнул я. - Возвращайтесь… - прошелестели ее бескровные губы. Мама наклонилась и потянулась к медвежонку. Я зачарованно смотрел на ее тонкие бестелесные руки, на прозрачное лицо и слезы горечи закипали у меня в глазах. Когда медвежонок очутился у мамы в руках, свет померк. На мгновение в моем мозгу, ярко вспыхнув, загорелся тот самый фонарь, что освещал снежное поле, и я вновь погрузился во тьму. - Ну, как он, доктор? - услышал я из темноты надтреснутый родной голос бабушки. - Все хорошо, - это уже был голос молодой женщины. - Он сутки пробыл в коме. Завтра мы переведем его в общую палату. - А та маленькая девочка, которую вчера при мне принесли с ожогами, она жива? - с беспокойством поинтересовалась бабушка. - Жива-жива, вы не волнуйтесь, - ответила доктор. - Мы ее выходим. И с вашим внуком, и с девочкой все будет в порядке. Счастливый я открыл глаза и первое, что увидел - отвратительную противочумную маску Харона, уставившуюся на меня своими мертвыми впадинами глаз. Надо мной горело тусклое око фонаря, а в руках я держал что-то невероятно тяжелое. - Нет… - взмолился я, пятясь назад и прижимая к себе свою тяжелую ношу. - Не может быть… Я выжил… Мы вместе выжили… Я разжал руки и почувствовал, как что-то мягко шлепнулось к моим ногам. С трудом, оторвав взгляд от Харона, я посмотрел вниз. В снегу лежал медвежонок. - Нет! - со всей силы закричал я, срывая связки. – Не-е-ет! - Тише-тише, мой дорогой, - раздался в ответ голос бабушки. - Не бойся, тебе снятся кошмары, но ты не один, я с тобой. Я не сразу открыл глаза, страшась опять увидеть маску Харона. Но родное морщинистое лицо бабушки прогнало видение без следа. Бабушка погладила меня по голове, потянулась к пакету, что стоял у меня в ногах, суетливо раскрыла его и, радостно улыбаясь, проворковала: - Вчера я прибиралась на чердаке и посмотри, что я там нашла. У меня больно застучало в висках, когда я увидел, что она достала из пакета и положила передо мной. Старый, с облезшим мехом медвежонок вздымался и опускался на моей груди в такт дыханию и таращился на меня пустыми глазницами. Я пошевелился. Игла капельницы в руке дрогнула. - Что? Выкинуть? - всполошилась бабушка. - Я подумала, вдруг… Я отрицательно качнул головой и, от слабости еле шевеля губами, прошептал: - Отнеси его той девочке, что с ожогами… Она поймет…