Сборник про сборную

«Я рассказал бы тебе всё, что знаю, Только об этом нельзя говорить». Сплин

Нет бывших вратарей – к добру или к худу, но Сергей Овчинников знал это по себе. Вратари воспринимают пространство иначе: не так, как обычные люди, не так, как полевые игроки, с каких-то странных углов, под невообразимыми ракурсами, с игнорированием фона, концентрируясь на главном в ущерб прочему. Для них и время течёт по-другому, то предательски ускоряясь, то растягиваясь, позволяя и увидеть больше, и принять нужное решение, и сделать три движения вместо одного. Чуйка у Овчинникова не выключалась и практически не сбоила – и внутренний индикатор опасности с вечера пищал не переставая, вызывая головную боль, сверлящую в висках. Пусть и с учётом того, как все суетились накануне последнего матча группового этапа, Сергея Ивановича реально потряхивало. Он поймал чью-то чужую волну и потому был на взводе. Это было явно не его беспокойство, а чьё именно, ему не удавалось ощутить. Разве что он чувствовал, что точно не Игорь – Акинфеева он знал прекрасно – и не Слуцкий. На кого из команды настроился его радар тревожности, понять было трудно, но этот кто-то очень нервничал. И был совсем рядом. Потому что толком уснуть Овчинников так и не сподобился. Даже грешил на шумы аэропорта… В общем, когда в начале шестого в коридоре раздался шорох, Овчинников отреагировал инстинктивно, совершенно без участия мозга. Он на автопилоте подскочил из кресла, распахнул дверь своего номера и уже раскрыл рот, чтобы по-дежурному рявкнуть на нарушителя священной тишины вокруг сборной России в столь неурочный час. Однако за дверью обнаружился не кто иной, как Сергей Семак. Он с не меньшим, чем у Овчинникова, возмущением воззрился на него, но быстро перевёл всё в шутку: - Что, Серёжа, утро добрым не бывает? - Ходят тут, блин, всякие, – недовольно пробурчал Овчинников. Семак осмотрел полностью одетого Овчинникова и понимающе усмехнулся в бороду, и тогда Сергей Иванович перешёл в контрнаступление: - Ты куда это лыжи навострил, Богданыч? Семак пожал плечами и наигранно-равнодушно повёл бровями: - Что-то мне, Серёжа, прогуляться захотелось. На этих словах на лице Семака особенно ярко проступили скулы и морщины на лбу, отражая его усталость. Овчинников засопел, сообразив, как он сам сейчас выглядит после бессонной ночи. Возможно, Семак подумал о том же: - Ты чего не спишь? - Уснёшь тут… Не могу, – пришлось признаться Овчинникову. - Составишь мне компанию? – внезапно спросил Семак. - Здесь и пойти-то некуда, – ответил Овчинников. Вчера он маялся от тошнотворной напряжённости и после ужина пытался развеяться на свежем воздухе, но максимумом, который отель в пригороде смог ему обеспечить, оказался занюханный теннисный корт, зажатый на пятачке между трёх гостиниц. Ещё была небольшая лужайка с куцей травкой и одиноким деревом с видом на рыжеватый закат и идущие на посадку самолёты. Проветриться было негде – ни земли, ни неба. - Найдём. Нам что, много надо, что ли? – Семак лениво упёрся рукой в косяк. – Мы – народ неприхотливый… Овчинников замялся – предложение звучало соблазнительно, хуже-то ему ведь не будет, – в секундном размышлении привалился боком к тому же косяку и, случайно дотронувшись до Семака, дёрнулся как от удара электрическим током. Получается, что мучительно ноющее в груди волнение, издевательски пилившее его часов десять кряду, шло от Семака. Под высокой плотиной уверенности и безмятежности тёк крошечный ручеёк отчаяния, тихое журчание которого Овчинникову до дна душу выело, и прикосновение словно вынудило эту стену обвалиться, обнажив и обрушив на него всю мощь и глубину этой горечи. Даже дышать стало тяжело. Удивительно, что это никак не проявлялось – внешне Сергей Семак был в порядке. Если бы не мимолётное касание, Овчинников никогда бы не догадался. Теперь же в ушах гудело от безысходного бешенства, справедливой злости и липкого стыда. Лейтмотивом в этой пессимистической какофонии было осознание грядущей трагедии, которую нельзя предотвратить. Неужели всё действительно так плохо?! Семак заметил его жест. - Извини, – мягко проговорил он. - Серёж, с тобой всё хорошо? – Овчинников буравил глазами его насмешливое лицо, ища подтверждение своему открытию, и не находил. Только снова осмелившись положить руку на ладонь Семака, он опять почувствовал этот водоворот эмоций. Чистый психоз. - Да как сказать… – прошептал Сергей Богданович. Овчинников поплыл, захлёбываясь в этой невыразимой боли, и переплёл с ним пальцы. Семак опустил взгляд и не отнял руки. Он стоял, потупившись, и уже не улыбался. Его ладонь была сильной и тёплой, и её было приятно держать. - Как-нибудь скажи, – вполголоса попросил Овчинников. Умиротворяющая близость помогла ему прийти в себя и перестать трястись. Семак тоже чуть-чуть расслабился. Он вздохнул и медленно покачал головой: - Нет, Серёжа. Не стоит. Разорвать контакт оказалось сложнее, чем это можно было бы представить. Тела будто окаменели, не желая лишаться последней надежды – друг друга, и они, наверно, так бы и стояли на пороге номера Овчинникова, взявшись за руки, но в конце концов Семак прижался сухими губами к тыльной стороне его ладони и осторожно поцеловал. В этот момент Овчинников успел подумать, что не хочет его отпускать, и – отпустил. Тут и его самого всё-таки отпустило. - За завтраком встретимся, – Семак посмотрел ему в глаза. Овчинников кивнул: - Пойду посплю. - Правильно, – согласился Семак, развернулся и едва слышно пошёл к лифту. Сергей Иванович закрыл дверь и, не раздеваясь, упал на кровать. Ему хотелось плакать от облегчения, но он почти мгновенно заснул.