Пятнашки

1. Ло набивает первое тату в пятнадцать, и это его Веселый Роджер на спине. Сердце глухо бьется в груди, Ло метит себя, боль от иглы, вводящей под кожу черный пигмент, рвет стальные нити, впившиеся в глотку, отрезает от прошлого в подчинении другого капитана, от людей, которых он начал называть накама. Это кажется нормальным, правильным, необходимым. Теперь Ло сам по себе, у него своя команда из трех идиотов, за чьи жизни он ответственен. Через год Ло набивает знаки родного острова, чтобы не забыть совсем, потому он уже почти забыл. В этот раз колоться совсем не больно. Ло с равнодушной досадой осознает, что чувства от сожженного Флеванса, убитых родителей и сестры притупились давно, безбожно быстро вытеснились другими, что впились в подкорку мозга и настойчиво скреблись изнутри обломанными ногтями о черепную коробку. Поэтому Ло отдает для них свои руки, чтобы даже если очень захочет (а он не захочет), он не смог бы забыть окончательно. Когда ему исполняется двадцать — он набивает сердце на груди. Оно большое: линии идут по всей грудной клетке, задевают соски, змеиными хвостами ползут по ключицам и плечам. Колоть грудь больнее, чем руки, Ло хмурится, когда игла прокалывает кожу на сосках, но не издает ни звука. Он считает, что эта татуировка необходима, потому что Росинант хотел, чтобы Ло стал человечнее, чтобы у Ло вновь появилось сердце. Ло думает, что так он докажет: старания Росинанта не были напрасны. К двадцати четырем у Ло смерть на пальцах обеих рук. Он проводит Кид вглубь подлодки, не боясь подставить ей спину на своей территории. Он знает, что Кид идет за ним и, как она думает, незаметно ведет подушечками пальцев по металлической стене, мягко обводит попадающиеся по пути шапочки болтов. Любой другой бы испугался лезть на подлодку, набитую чужой, не самой дружелюбной командой под завязку, но не она. Ло мог бы побиться об заклад, что ебанутая Кид текла как сука, запертая на его субмарине, в этой огромной металлической коробке, балдея от удовольствия. От этих мыслей у него тяжелеет в паху. Ло сворачивает в узкий коридорчик, открывает первую дверь после поворота, входит в комнату, впуская Кид за собой. Комнатка маленькая, без иллюминаторов, пустая, если не считать стола у противоположной от двери стены. Кид приближается к нему, останавливается, не доходя пару шагов. У нее по виску стекает капелька пота. От стен отражаются тихие, едва слышимые ритмичные удары, как будто тикающие поломанные стрелки часов. Ло подходит к Кид вплотную, прижимается со спины, трется щекой о левое плечо, не скрытое шубой. Он ныряет рукой ей под кушак, пытаясь добраться до штанов. Костяшки пальцев покраснели вокруг выбитых букв, только на правой не хватало последней «А». — Ты бессердечный уебок, Трафальгар, — голос у Кид немного хрипит, и в нем чувствуется плохо скрытое удивление. Сердца на столе продолжают хаотично биться, сложенные ровными стопками, скованные в эластичные кубы, как в банки с формалином. Собственное сердце равнодушно стучит под ребрами. Ло улыбается, пропихивает правую руку в штаны Кид, скользя между влажными губами, проталкивает в нее средний палец. Внутри охренительно горячо, а на ладонь тут же натекает. Глупая мокрая Кид не понимает, что у Ло есть сердце. Целых три чернильных сердца. 2. Соулмейт Кровь пачкает руки, брызгает на подранные штаны, заляпывая колени. Кид дышит тяжело, пальцы дрожат от напряжения, с глаз спадает злобная алая пелена. До нее медленно доходит, что парень под ней больше не шевелится. Она проломила долбоебу, который пытался ее прирезать, светло-русую башку. Абсолютно случайно. Кид обмирает внутри за долю секунды, вскакивает на ноги. Быстро подсыхающая кровь стягивает ей ладони, застывает бородовой корочкой под ногтями. Она забывает, как надо дышать, смотрит вниз, в глаза тупому идиоту, так неудачно подвернувшемуся под руку, в его пустые остекленевшие глаза с бесцветной радужкой, на ошметки проломленного черепа, костяную крошку в перемешку с серыми мозгами и кровью. Кид смотрит, считает секунды и молится Морскому Дьяволу. Киллер за ее спиной, кажется, занят точно тем же. И именно в тот момент, когда она думает, что все обошлось, спину будто ударяет кнутом, впиваясь в плоть, разрывая кожу, вспарывая мышцы. Кид орет, падает обратно на колени, на труп с потекшими мозгами. Она визжит от боли, гнется в спине, вцепляется в плечи ладонями, раздирая на себе майку. Из нее будто голыми руками вырывают позвоночник, медленно, выкручивая позвонки, разрывая нерв за нервом. Из глаз неконтролируемо брызжут слезы. Кид воет и чувствует, как кто-то, наверное Киллер, пытается разжать ее пальцы на собственных плечах. Боль стихает так же резко, как и пришла. Кид возвращается способность соображать, и она понимает, что Киллер поддерживает ее поперек груди, не давая упасть, а по голым плечам струится горячее. Майка валяется под ней, прикрыв стремную рожу мертвеца. — Меня прокляли, блядь, — Кид не узнает собственный сорванный голос. — Да? Она утирает слезы и натекшие сопли, чувствуя, что размазывает кровь с грязных рук по лицу. Киллер отвечает не сразу, молчит с минуту, а потом выдыхает обреченно: — Тот, кем тебя прокляли, имеет отвратительный почерк и дерьмовое длинное имя к нему. Кид в ответ каркающе злобно смеется. *** Она надеялась, что ей повезет так же, как и Киллеру. Того проклятье обошло стороной, он убивал людей, ломал им шеи, вспарывал лезвиями животы, и никаких знаков на его теле не выжигалось. Он был благословлен Морским Дьяволом на убийства, а Кид пометили в четырнадцать, написали на всю спину корявым неразборчивым почерком имечко какого-то мудака, с которым ее связала судьба, дала в наказание за убийство, за то, что она всего лишь грохнула другого мудака. Кид срала на судьбу и прятала имя под шубой. За все время в Саус Блу и на Гранд Лайне она так и не встретила владельца имени на ее спине, и почти забыла, что метка вообще существует. Это было довольно легко сделать — свою спину в зеркало случайно не увидишь. А потом они доплыли до Сабаоди. Киллер принес ей свежие листовки всех тех, кто, вроде как, присутствовал на острове. А когда Кид просмотрела все, положил сверху еще одну. Метка на спине зажгла, заколола иголками, кровь прилила к ней, Кид чувствовала, как пульсирует кожа. Старая злоба всколыхнулась, поднялась к глотке, почти срываясь с губ с рыком. Но потом внезапно отпустила, схлынув обратно. — Ты уверен? Имя… Не совсем то. — Ты думаешь, что у Дозора всегда есть доступ к полным именам? Я бы не меньше твоего хотел, чтобы это было простое совпадение, но… — К черту, — Кид скомкала листовку, зашвырнула ее в окно, выбрасывая в море. — Хуй я ложила на вот это вот все. Кид до последнего верила, что не напорется на него. Что он уплывет раньше, что его грохнет скучающий Тенрьюбито или что-то в этом роде. Но ебаная судьба думала иначе. Она встретила Трафальгара Д Ватер Ло, — по листовке, кстати, почему-то просто Трафальгара Ло, — на аукционе, сидящего со своей свитой на лавке в центре зала. Кид сразу увидела на смуглой коже идущие вертикально, сбоку по шее буквы. Ровные, чертежные буквы, какими она подписывала свои наброски, эскизы механизмов и карты. «Юстасс» с уходящим под черный ворот реглана «Кид». Тот будто почувствовал взгляд, — о, Кид была уверена, почувствовал нестерпимо жгущей меткой, — посмотрел прямо на нее, словно оценивая, а потом улыбнулся широко, жутко, по-уродски растягивая уголки губ, и показал ей средний палец. Кид не удержалась и оскалилась ему в ответ. Кажется, не одна она привыкла посылать судьбу на хуй.