Россыпь драбблов по Лентяево

Когда Спортакус сваливается ему на голову (не буквально, разумеется), Робби хочется за голову схватиться. Он, собственно, и схватывается, а еще, кажется, снова делает какое-то выражение лица, от которого Спортакус начинает издевательски и немного покровительно улыбаться, и Робби хочется выключить свою мимику и умереть от смущения (не буквально, разумеется), но у него не то чтобы есть много опций. Робби хватается за сердце и кривится. — Что ты тут забыл, Спортосел?! Он падает в свое персиковое кресло и пытается дышать. Никого никогда не было в его доме, он никого не звал, он никого не собирался звать! Спортакус присаживается на ручку кресла, как будто это самое естественное положение для него, и упирается локтем в колено. — Дети готовят для тебя кое-что, — говорит Спортакус с улыбкой, и Робби меряет его подозрительным взглядом, немного отодвигая голову, чтобы вышло нагляднее и выразительнее. — Я зашел предупредить. Чтобы, ну, ты не попытался испортить подготовку. Знаешь, эти все твои "они слишком много двигаются!"-штуки. Робби мрачно сопит и складывает на груди руки, проваливаясь в кресло сильнее. Да за кого его принимают?! — Да за кого ты меня принимаешь?! — возмущенно издает он наконец звук, когда в голове перестает шуметь от того, что дети (д е т и) готовят что-то для него (н е г о). И, разумеется, он не пойдет. Нет. Хотя... Что значит он не пойдет куда-то, что делают для него (н е г о)?! — И ты совершенно не умеешь хранить секреты, — капризно и недовольно произносит Робби, надувая губы и отворачиваясь. Он поглядывает краем глаза на фигуру Спортакуса у себя на ручке кресла, и Спортакус, кажется, правда создан для этого кресла и этой ручки. Робби почему-то никогда не приходило в голову, какой Спортакус компактный. Возможно, думает Робби, это магия кресла. Оно уменьшает предметы, которые на нем оказываются. Он перекатывает эту мысль в голове и ему снова хочется умереть от смущения (не буквально, разумеется). Спортакус усмехается и откидывается на кресле, закидывая руку ему за голову. — А у тебя тут неплохо, — говорит он, и Робби закусывает губу, чтобы сказать что-то плохое, но не может придумать, что. — А так темно — от мигреней, да? Робби тяжело вздыхает и считает про себя от нуля до минус десяти. — Я просто тогда у себя буду свет приглушать, если, ну, ты решишь заглянуть. Я бы так не сообразил. Спортакус улыбается ему шире, и у него у глаз собираются морщинки, и Робби сводит брови к переносице, выглядывая на Спортакуса, пока тот сидит и почти что (не буквально, разумеется) приобнимает его — Робби чувствует тепло его руки, даже если не касается ее. Спортакус ждет ответа, но Робби пропускает этот момент, глядя на морщинки. — Ну, — говорит Спортакус немного неловко, и Робби отмирает, замирает, умирает внутри себя (не буквально, разумеется), — я пойду тогда? Помогать. — Ага, — говорит Робби. — А как тут... — Спортакус осматривается. — Ну. Выходить? — Вот труба, — говорит Робби и проваливается в кресло глубже и случайно касается затылком его руки. Спортакус мотает головой, глядя неверяще на трубу, из которой вывалился. — Прямо по ней? — спрашивает он возбужденно. — Но она же... Робби раздраженно закатывает глаза и даже перестает волноваться от того, что коснулся руки Спортакуса. — Да, прямо по ней, Спортахрен, — недовольным тоном, почти передразнивая его, произносит он, — уж извини, лестницы у меня не предусмотрены. И не забудь закрыть за собой люк. Спортакус встает и потягивается, делает это свое движение, разминаясь, и хихикает, вполне буквально, себе под нос. Робби только закатывает глаза, когда Спортакус немного неуверенно забирается в трубу.