Тень ищет своё место (История с фотографией, часть 5)

*** Охотничья удача сопутствовала Стурши: он быстро добыл молодого корнероя и пару белянок. Белянок съел сразу, всё ещё дивясь, как не распробовал живинку раньше? Тушу корнероя взвалил на плечи и вернулся к Повелителю. Страсть, как любопытно, что же один Иули делает с другим? А ничего! Нимрин лежит на алтаре-камне, до подбородка укрытый чёрным полотнищем: холодный, бледный, не дышит… Кабы Стурши не видел ауру, принял бы за труп. У этих Иули всё чуднó: хуже, чем у мудрых! Нимрин лежит-полёживает, а Повелитель Онга то ли пляшет по пещере, то ли сражается с невидимым противником. Оделся с ног до головы в чёрное: одежда, в точности, как сняли с Нимрина… Нанёс последний удар — остановился. Коротко похвалил Стурши за добытую дичь. Велел разделать и нарезать мясо, а готовить принялся сам, перетряхнув мешочки с травами и выбрав престранное их сочетание. Охотник такое бы в рот не взял, сгоришь ведь заживо! А Повелитель и приготовил, и съел, и облизнулся довольно. Немного поворожил над Нимрином, вновь облизнулся, как после вкусной трапезы. Спрашивать его, к чему всё это, Стурши не смел, пока Повелитель не заговорил сам. — Стурши, проведи меня туда, где ты оставил вот это, — указующий перст — на пустой кошель из-под улу на поясе Стурши. — Ты же помнишь, где? — Я помню, где последний раз держал этот нож в руках. Если я обронил его там, и никто не подобрал, мы найдём его, о Повелитель! — Веди! Онга сам обнял Стурши и закрыл глаза, утащить его на изнанку сна оказалось легко-легко. И ножик-улу никуда не делся из Дома Теней, где Стурши принёс в жертву неудачника Скундару. Стурши, не думая, потянулся к ножу — схлопотал оплеуху. Рыбкой отлетел к стене, сполз по ней и решил не вставать без приказа Повелителя. Только смотрел и слушал, как тот ворожит. А Повелитель чередовал песни, вроде охотничьих, с грозно звучащими колдовскими словесами, и длинные пальцы его стремительно выплетали в воздухе некий узор. Он притягивал обитающий в Доме Теней чёрный туман, и древний улу на полу будто дымился… Вот уже дым с туманом сгущаются, сгущаются, обретая очертания охотника… Охотницы! Прекрасная обнажённая женщина встала над древним улу, качнула тяжёлыми грудями, упёрла руки в бока. Глянула на призвавшего её Онгу снизу вверх, а всё равно дерзко. Повелитель обошёл женщину кругом, выпевая последнее заклятие. Остановился лицом к лицу, протянул насмешливо: — Ну, здравствуй, Нархана. — И тебе не чихать! — фыркнула прославленная ведьма, которую сотни лет никто не видал во плоти или призраком. Вот она, значит, какая! Высокая и стройная, серая, синеглазая — она могла бы оказаться родной сестрой Стурши. Так причудливо сплетаются порою родовые ветви… — Раз уж ты выжил и освободился, Онга. Раз не побоялся собрать воедино то, что от меня осталось. Раз так, то я, Тень Нарханы, буду вновь прислуживать тебе, о мой Повелитель, как служила живая… Да-да-да, я верно послужу тебе, любезный мой Онга. Я подожду, пока ты вновь повернёшься ко мне спиной! И женщина, миг назад горделиво-спокойная, расхохоталась: горько, страшно, навзрыд. Онга, с выражением холодной брезгливости на лице, отвесил ей оплеуху. Не такую сильную, как Стурши: Нархана устояла на ногах. Прекратила безумный смех, выпрямилась — плюнула в лицо Повелителю. Онга небрежно уклонился от плевка, погрозил ведьме пальцем. А потом вдруг шагнул вперёд и обнял её, прижал к себе, как обнимают очень-очень желанных после долгой разлуки. И дерзкая ведьма неожиданно покорно к нему прильнула! Что, прямо тут и закувыркаются, позабыв былые распри? Ой, нет! Стурши глазам своим не верил: Онга просто вмял Нархану в себя, как слепляют два снежка. Миг, и нет больше никакой ведьмы, только Повелитель стал на полголовы выше, шире в плечах, величественнее и грознее. С коротким смешком подобрал с пола жертвенный нож — ахнул о стену, так что камень разлетелся мелким брызгами. Стурши обмер! Этим ножом Скундара принёс его в жертву. Но с тех пор, как Стурши заполучил ножик в свои руки, старый улу казался ему родным и почти живым. Да и ведьма… — Запомни, Стурши: отныне так будет с каждым, кто встанет против меня, будь то живой, призрак или тень. Я никому не позволю наносить мне новые раны, причинять боль. Идём дальше, я заберу другое своё имущество. Стурши сглотнул внезапный страх и сообщил: по праву, по долгу слуги: — В этом Доме Теней имеется прекрасная кладовка, о Повелитель. Не желаешь ли взглянуть? Онга соизволил осмотреть колдовские припасы и велел Стурши забрать с собой кое-что. А потом, когда Стурши под завязочку набил котомку, Повелитель сам утянул Тень на изнанку сна и вывел в пустой квадратной комнате со стенами гладкими, как в логове мудрых при ярмарке. Здесь царил уже привычный мрак: Стурши перестал удивляться, что видит без света, и для Повелителя Онги это было в порядке вещей. А ещё в комнате было душно, как не бывает ни в диких пещерах, ни в домах охотников. Казалось, сам воздух здесь давным-давно умер, и тлен его иссох. Онга осмотрелся, недовольно хмыкнул. Пробормотал что-то, шевеля пальцами. В одной из четырёх стен, на вид, совершенно глухих, возник дверной проём. Тяжёлая дверь отворилась сама собой, плавно, беззвучно. Повелитель шагнул в комнату, заметно больше первой. Снова огляделся — разразился руганью на незнакомом Стурши языке. Однако никаких сомнений, что поминает он щуров на двести пятьдесят шесть щуровых колен! Закончив браниться, Онга зажёг яркие колдовские искры и медленно прошёлся вдоль стен. Два круга: то простукивая гладкий камень, то напевая, то шепча заклятия. Закончил — покачал головой. Шагнул на середину, к большому, странного вида металлическому столу. Взял единственный лежащий там предмет: кусок тонкой кожи вроде той, что натягивают на барабаны. Вгляделся в знаки, начертанные на коже — одним рывком разодрал напополам, испепелил огнём из глаз. Перевёл яростный взгляд на Стурши, который так и замер на пороге комнаты, не смея войти. Беззаконник уже попадался под руку Великому во гневе, потому не ожидал ничего хорошего. Ужас, почти неведомый прежде, скрутил ему потроха. Накажет Повелитель — или сразу поглотит, как Нархану? Однако Онга глубоко вдохнул, выдохнул… Улыбнулся. Расстегнул одежду: от пояса вниз. Поманил Тень к себе. Опускаясь на колени перед Повелителем, Стурши был безмерно счастлив, что снова уцелел. *** Ромига проснулся от запаха еды. Где-то рядом готовили шуркь! Немного странноватый набор незнакомых приправ… Приправ? Он вспомнил, как отключился после похлёбки, пережил очень неприятный миг запоздалого испуга и сосредоточился на внутренних ощущениях. Удивительно, однако… Сейчас он чувствует себя просто превосходно! Только голова тяжелая, мутная, а всё остальное настолько в порядке, насколько на Голкья у него, пожалуй, ещё не бывало. Сердце работает, как часы, дышится легко, нигде ничего не болит. А что лежит он на тёплом, твёрдом и ровном, источающем тёмную энергию… Угадайте с трёх раз, что же это такое? Лежит он на этом совершенно голый, заботливо укрытый пледом… И голова… Ой, нет, после нормального сна здоровая навская голова так гудеть не может! Только после снадобий и арканов: хорошо, если целительских. Кто-то рядом произнёс по-навски: — Ромига, шуркь стынет! Ты думаешь, я буду ждать, пока ты размышляешь, просыпаться тебе, или нет? Вставай, ешь! Улыбающийся Онга удобно расположился в кресле за низким столиком, сервированным на двоих. Второе, свободное, кресло поджидало Ромигу. Традиционная навская мебель странновато смотрелась среди сталактитов и сталагмитов, однако Онгу это нисколечко не смущало. — Сперва отдай мне одежду, — сказал Ромига, садясь на своём каменном ложе. — И вообще, Онга, я не понял, что это было? — Осложнение от плохо зажившей раны. Ты перетрудил себя и провалился в регенерационный анабиоз. Я счёл долгом залатать тебя, как следует. Как самочувствие? — Спасибо, хорошо. А давно я? Сколько времени прошло? — Да кто ж его знает! В этом месте время течёт, как ему вздумается, — рассмеялся Онга, глядя на кутающегося в плед Ромигу. — Не стесняйся, маленький нав, чего уж я там не видел, пока тебя лечил. Иди скорее есть. Ромига замотался в плед, как в саронг, следуя минимальным застольным приличиям и оберегая особо чувствительные места от случайных брызг соуса. Шуркь оказался хорош, и некоторое время Ромига молчал, утоляя здоровый голод здорового навского организма. Но мяса — много, доедали уже не спеша, под разговор. Вопросов-то накопилась… — Слушай, Онга, а как я набрал мышечную массу, если валялся тут в глубочайшем беспамятстве? — спросил Ромига, разглядывая свои руки. Онга ласково улыбнулся: — Тени кормили тебя. Мне грустно было смотреть на твои обтянутые кожей косточки, и я велел им. Скажу больше: я полюбопытствовал, поможет ли тебе то, что помогает мне? — Ну, и как, удовлетворил любопытство? — Да, вполне. Тебе помогает. Я разучился благодарить словами, но не разучился — делом. Ты вылечил меня, я — тебя. Теперь, если захочешь, Стурши проводит тебя в любое место на Голкья, куда ты скажешь. Но сперва я хочу расспросить тебя кое о чём. — Спрашивай, — нахмурил брови Ромига. Результат лечения ему, без сомнения, нравился, а вот методы… И как-то слишком сладкоречив стал Онга: не язвил, не подкалывал, даже «маленьким» почти не называл, но вряд ли оттого, что внезапно проникся уважением. Что у него на уме, как раз и можно понять из его расспросов. А Онга вальяжно развалился в кресле и держал паузу, пока Ромига не поймал его взгляд, не заёрзал нетерпеливо. — Ромига, кроме нас с тобой, на Голкья побывал ещё какой-то нав. Ты что-нибудь знаешь о нём? Неожиданный вопрос, но любопытный. Почему бы не обсудить? — Я слышал про некого Иули без имени, но не встречал его. Говорят, он куда-то сгинул. Уже давно, а я здесь меньше луны. Ты-то откуда узнал, лёжа тут? — Мне кажется, я чувствовал его присутствие в мире, а потом перестал. А откуда узнал ты? — Один голки обещал показать мне его дом. — Ромига, а голки не сказал, давно ли тот нав сгинул? — Лет пятьдесят или сто назад, по местному счёту. Онга молчал довольно долго. Прочитать его эмоции Ромига не мог ни магически, ни по выражению лица. Лишь уши нава, острые кончики, торчащие из-под волос, выдали бурю внутри… Онга резко подался вперёд, сверкнул искрами в зрачках и возвестил: — Ромига, ты понимаешь, что пока мы здесь, нам надо прояснить судьбу этого Иули? Вдруг, голки сделали с ним то же, что и со мной? Вдруг, он так же нуждается в помощи? Ромига сам думал об этом, но возразил: — Насколько я понял, жертвоприношения Камням у них очень давно под строжайшим запретом. Онга зло рассмеялся: — Кому и когда это мешало? Вон, Стурши стал Тенью милостью одного из шаманов, сугубых поборников этого, так называемого, закона. Ромига склонил голову, соглашаясь. — Онга, если я побываю в его доме, возможно, я найду какие-то следы и пойму, где искать. И голки я расспрошу подробнее. А что собираешься делать ты? Онга фыркнул, очевидно, успокаиваясь: — Лечиться дальше. Пока я не регенерирую полностью, я не покину это убежище. Как видишь, не так уж сложно его благоустроить. — Онга, а позволь мне тоже полюбопытствовать? Как ты собираешься попасть на Землю? К твоему сведению, порталы Большой Дороги перестали открываться ещё до моего рождения. По крайней мере, на Землю этот путь закрыт. Я сам не помню, как меня занесло на Голкья, и понятия не имею, как отсюда выбраться. Голки обещали помочь, и не похоже, чтобы они лгали. Но провести кого-то из мира в мир во плоти, им тоже, вроде, не просто. — Да. Таких, как моя Нархана, всегда было мало. Однако не бойся, маленький нав, способы я знаю. Пока буду долечиваться, как раз всё обдумаю и подготовлю. — Кстати, о долечиваться. Онга, скажи, после твоих манипуляций аура у меня такая же хвостатая, как у тебя? — Уже не должна. Но встань-ка, дай, я проверю. Ромига встал из-за стола, поддёрнул обёрнутый вокруг бёдер плед — чёрная ткань дематериализовалась, туманом утекла сквозь пальцы. Нав подавил желание прикрыться ладонями: правда, чего уж теперь. Встал прямо, уставился на Онгу с угрюмым недоумением. Тот обошёл кругом Ромиги, панибратски хлопнул его по плечу. — Не вижу у тебя никаких хвостов, кроме того, которым Тьма наградила при рождении, — ухмылочка, и взгляд — сальный-сальный. — Онга. Верни. Мою. Одежду, — отчеканил Ромига. На самом деле его страшно влекло к Онге. Хотелось слушать и слушаться, склониться перед харизматичным древним навом, признать его безусловное главенство… Тьма-прародительница, да просто ему отдаться, как отдавался Стурши! Только ни разу ещё Ромигины дурные предчувствия не вопили так громко и внятно: если позволишь себя поиметь, если станешь ключом от силы на этом Камне — пропадёшь. — Ромига, ты такой смешной, когда сердишься — просто умора! Но тебе следует знать. С тех пор, как я встал на ноги, в этом Доме Теней всё творится по моей и только по моей воле. Конечно, я желаю навью… Или нава. Кого угодно живого, нашей крови. Но я не унижусь до принуждения и не унижу тебя. Я подожду, пока ты дозреешь. Ждать мне осталось совсем не долго. — Не сегодня! — выдохнул Ромига, холодея внутри от жесточайшего разочарования собственным упрямством. Онга небрежно взъерошил ему волосы — и сунул в руки свёрток одежды. — Иди искать Иули. Куда мой Стурши должен отвести тебя? — В Пещеру Совета, откуда привёл… Онга, если это возможно, позволь мне разговаривать с тобой безмолвной речью? — Присылай зов. Ты — не живой голки, у тебя получится. Ромига проснулся, лёжа «звёздочкой» на чём-то твёрдом и ровном… Подскочил, как ошпаренный — спросонок померещилось, что его сейчас будут приносить в жертву. Как Онгу и Стурши… Стурши! Конечно, это он, поганец, притащил Ромигу в Пещеру Совета, но не разбудил сразу, а заботливо уложил… Гадай теперь, что это было: чёрный юмор, предостережение, угроза? А голова всё ещё тяжёлая, соображает туго. И все чувства, эмоции, будто примороженные, кроме отчаянного желания стелиться под Онгу. Но легче, легче, легчает стремительно! И что-то до боли знакомое есть во всём этом комплексе ощущений… Вспомнил! Примерно так отпускает «поцелуй русалки»! Что-о-о!? Навы же не могут? Это же специфически людский аркан? Ромига, скрипя зубами от закипающей ярости, сел в медитацию. Срочно изучить следы воздействия, пока не простыли! Так, энергия — исключительно тёмная. Но по структуре — да, кое в чём похоже на «поцелуй». Может, современные навы утратили нечто из умений древних? А они, безусловно, многое утратили. Может, Онга научился этой пакости где-то во Внешних Мирах. Может, изобрёл сам. А может, это вообще не Онга, а его Камушек!? Ромига взвился на ноги и обежал комнату кругом: пол — стена — потолок — вторая стена — пол — снова стена — сальто с приземлением в исходную точку. Ярость клокотала в груди, тянуло что-нибудь разнести к асуровым щурам, но в каменном мешке — нечего, а рушить потолок себе на голову… Нет уж, Ромига обойдётся! Несколько вдохов-выдохов, короткая разминка — он всё ещё в ярости, но уже способен мыслить холодно и здраво. Об Онге, чтоб его! Об алтаре-камне. О них обоих. Разорвать бы их странный симбиоз, вытащить Онгу из норы — многое стало бы яснее. Если Онга это переживёт! Ромига встречал разумных, попавших под власть могущественного артефакта. Думал, навы достаточно сильны, чтобы избегать подобного. Но только не в обстоятельствах Онги! Ему и без Камня было, от чего спятить. Но без Камня он не выжил бы. Навская психика — устойчивая и гибкая, с такими же способностями к самоисцелению, как навское тело. Плюс, каждого нава, смолоду, обучают приёмам самопомощи. На крайний случай, учат различать признаки зарождающегося безумия у себя и у других. Учат вовремя обращаться к целителям разума, они же — специалисты по особо тонким ментальным воздействиям. Потому истинных, клинических безумцев в Цитадели нет. Навы слишком сильны физически и магически, слишком опасны, чтобы позволить себе такую сомнительную роскошь. Навь тысячелетиями искала баланс между свободой личных причуд и безопасностью для всех и каждого. Нынешнее положение дел устраивает даже любителей походить по грани. Да, но Навь — очень далеко. Онга — давным-давно вне её. Когда Онгу изгнали, навы были пассионарны и могущественны, однако ещё не додумались до многого, что «потомку неудачников» — само собой разумеется. Умеет ли Онга вправлять вывихи собственной психики? Считает ли нужным работать над собой в эту сторону? Сознаёт ли, что с ним что-то может быть не так? А Ромига — сознаёт? После всех своих приключений, Ромига уверен лишь, что сам нуждается в обстоятельном разговоре с мастером Шагой. Как минимум! Для диагностики другого нава он сейчас — кривое зеркало, негодный камертон. А лечить перекосы чужой психики Ромигу попросту не учили: это не грубое хирургическое «отрезал — зашил». Так что Онга либо выправится сам, либо не выправится. На этом следует подвести черту. Ради собственной безопасности, держаться подальше от возможного психа и раба артефакта. От самого артефакта — тоже. По крайней мере, пока. А вот идея поискать третьего нава — очень здравая и заманчивая. Если тот Иули найдётся живым, то разбавит их с Онгой сомнительную компанию. А если нет, может, он хотя бы записку какую черкнул, для идущих по следу сородичей? Да мало ли интересного и полезного найдёт один нав в жилище другого? «Мудрый Латира, здравствуй! Ты меня слышишь?» «Иули! Нашёлся! Слышу тебя, и очень рад!» «Латира, я в Пещере Совета, Стурши вернул меня на прежнее место. Сейчас я тут один, и мне очень нужно поговорить с тобой. Срочно!» — И видеть тебя я тоже рад! — воскликнул пожилой, низкорослый серенький голки, улыбаясь во все свои потёртые клыки. Присмотрелся к Ромиге — нахмурил густые брови: — Ты изменился, Нимрин. И мне кажется, не к лучшему. Ромига нахмурился в ответ: — Мудрый Латира, ты сам отправил меня туда, где со мной это произошло. Кстати, что произошло? Что ты во мне узрел, что тебя так перекосило? Латира помолчал, вглядываясь. — Был бы ты охотником, я бы сказал, ты мечен Тенями. Не Повелитель и не Тень, однако мечен. В охотнике я бы не сомневался, но ты сам по себе — тёмный. Вдруг, для вас это в порядке вещей? Тьма-прародительница, да кто же знает, кроме тебя! — Латира, ты наблюдал меня и другого Иули. Довольно долго. Хочешь сказать, раньше ты подобного не видел? — На тебе — нет, до сего дня. А мой старый друг Иули изменился примерно так… Перед тем, как исчезнуть. — Латира, отведи меня в его дом! — Сегодня? Сейчас? — Да. По праву и долгу сородича! Я не могу откладывать! Если у тебя нет срочных дел… — Срочных — нету. Отведу. Только давай споём с тобой вместе одну песенку. — Какую? — От навязанной воли, от чужих глаз и ушей. Ромига зло рыкнул — и согласился. Лишним не будет. Спели, потом Ромига привычно приготовился к путешествию по изнанке сна, грузом. Он проснулся, лёжа «звёздочкой» на твёрдом и ровном. Померещилась погань — вскочил, как ошпаренный… Стоп, это уже один раз было! Вот в этой самой комнате Ромига метался по стенам от ярости. Потом позвал Латиру, они говорили, пели, собрались в дом Иули. Почему опять та же комната в Пещере Совета? Почему он тут один? Где мудрый? Или весь их разговор был Ромигиной галлюцинацией? Мороз по хребту… «Мудрый Латира, здравствуй! Ты меня слышишь?» Нет ответа! Ромига не умеет различать оттенки молчания в безмолвной речи. Просто, нет ответа — и очень поганое предчувствие. Нав тщательно просканировал комнату. Нашёл следы присутствия: свои, Латиры, Стурши, ещё каких-то голки. Следы старые, следы недавние — и совсем свежие. Нет, не привиделось! Литира был здесь, не более часа назад. Но потом-то куда он делся? Впрочем, на изнанке сна бывают ловушки, иногда даже смертельные. «Вильяра! Ты меня слышишь?» «Да! Нимин, наконец, ты нашёлся! Я сейчас…» «Стой, опасно! Никуда не ходи, ничего не делай, сначала выслушай.» «Где ты?» «Я в Пещере Совета, и со мной пока всё хорошо. Только не ходи ко мне изнанкой сна. Попробуй позвать Латиру.» Даже очень здоровое навское сердце частит, отсчитывая время ожидания. «Нимрин, Латира не отвечает мне. Я вообще его не слышу. Он либо закрылся наглухо от мысленной речи, старый умеет… Либо он в такой же щуровой заднице, как побывал ты. Ты хоть знаешь, сколько дней тебя искали?» «Нет. А сколько?» «Пять дней. Правда, я их почти все проспала. Мы же с тобою связаны. Мне привиделось, как поганый Онга усыпил тебя зельем глухого сна, а потом заворожил почти насмерть. Я сама тогда чуть не умерла. Если бы не Латира… Старый добудился меня совсем недавно. Я сейчас в Латирином логове. Помнишь? Найдёшь?» «Помню и найду. Я пойду пешком, так что, жди. Вильяра, пожалуйста, дождись меня там.»