Посиделки с вином в восточных кварталах Синдзюку

      — Ой, сорри, чувак, — расхохотался первый.       Смех, разрывающий тёплый воздух с лёгким привкусом ещё не рождённой весны. Запах поездов. Место, в котором никто не останавливался надолго. Таким было начало координат.       — Простите-простите-простите, — бормотал второй, не поднимая глаз, сидя на корточках, поспешно собирая выпавшие из пакета книги.       «Ты-то почему извиняешься? — весело подумал Кен. — Это же я тебя толкнул».       Почему это воспоминание завязло в густой глазури той вишнёвой поры, в которой принято фиксировать только знаковую первую влюблённость, светлые моменты школьной дружбы и другие однообразные кадры «как у всех»? Вроде бы совсем будничная сценка, такое случается ежедневно. Просто задел какого-то мальчишку на станции возле терминала, толкнул по касательной, когда возвращался с приятелями после уроков. Они уже проскочили вперёд, а Кен по инерции наклонился, чтоб помочь. «Филип Дик», — прочитал он на обложке, прежде чем вздрогнуть от удара статического электричества. Пальцы соприкоснулись по случайности, потому что незнакомый пацан на него не смотрел, не угадал движение. Секунда — и два взгляда сошлись в одном тёмном тоннеле, как два мчащихся друг на друга поезда. Мальчик в больших наушниках был болезненно худым и печальным, как вымирающее животное. Не от мира сего — так говорят про таких, как он. Душа общества — вот каким был Кен.       — Чего расселись тут? — раздражённый голос сверху не дал поездам столкнуться. Предотвратив неизбежное крушение в вымышленном мире, на них злобно накричал солидный мужчина в возрасте: — Людям пройти мешаете!       — Простите, простите, — тихо продолжил повторять парнишка, тут же нырнувший взглядом себе под ноги. И что он там увидел? Отобрал книгу у Кена, поспешно обхватил всю стопку в обнимку, и так и сидел на корточках.       — Дяденька, вообще-то мы ни в чём не виноваты, да и потом, вон ещё сколько терминалов. — Кен встал, широко улыбаясь и заслоняя собой мальчика. — Проходите в любой! И вообще, чего это вы к детям цепляетесь? Может, у вас мысли какие нехорошие? Ай-ай, на школьников заглядываетесь? — нарочно громко, нагло и бойко.       Прохожие стали на них оборачиваться. Мужчина обозвал его хамлом и поспешил ретироваться. Кен победно хмыкнул, хотел разделить своё торжество с тем, за кого заступился… Но того и след простыл. Рыцарь растерянно почесал затылок, вздохнул и побежал догонять друзей. На станции он безотчётно разглядывал толпу, но так и не увидел чудака в наушниках. На нём вроде была форма другой школы, интересно, откуда он ездил учиться в Осаку?       Сколько ещё раз после Кен ловил себя на том, что, возвращаясь домой или, наоборот, отправляясь в школу, он искал в общей массе пассажиров эти глаза-пропасть, глаза-провал, тёмные воронки торнадо. И хотел ощутить специфический кокон из холодного вакуума, в который нырнул тогда, коснувшись чужих пальцев. Это было совсем не его, как противоположный заряд. Но Кену было интересно. Как звали этого антипода? Где он жил? Почему такой зашуганный? И что же за иностранная фамилия была на обложке его книги? Из головы вылетело и периодически мучило, как слово, которое вертится на языке, но ты никак не можешь ухватить его за хвост.       Книга об андроидах была куплена на накопленные подарочные и карманные деньги. Юкихиро позволял себе подобную радость не часто. Он был бережливым и рациональным, сколько себя помнил, составлял списки и алгоритмы. Как странно было встретить того болтуна именно в день, который был выделен им самим на личные удовольствия. Совпадение. Хотя Юки не верил в совпадения, от теории вероятности веяло чем-то потусторонним и нерациональным, его это пугало и отталкивало, как всё, что нельзя разложить по ячейкам и подписать точные определения. Слово «удовольствие» в день удовольствий непонятным образом отлично подходило к облику круглощёкого смешливого подростка, который оживлённо трепался с другими мальчишками и так шустро вертел головой по сторонам, что, казалось, она может отвалиться.       «Joy», — Юки мысленно подобрал красивый английский аналог, пока следил за Кеном, вжавшись в каменную перегородку рядом со скамейками на перроне, прячась за другими людьми. На шумном мальчике была школьная форма, не такая, как у Юки, значит учились они в разных местах. По какой-то причине это расстраивало не меньше, чем раздражающая болтливость румяного парня. Это было совсем не его, он не любил таких. Полярность, отторжение, в спокойной галактике имени Юкихиро не было места буйным и весёлым искривлениям пространства. Но почувствовать себя защищённым было так приятно. Никто никогда не вступался за Юки. «Глупость, какая же глупость!», — ругал себя Юкихиро, пока ехал домой и удивлённо смотрел на свою правую руку. Казалось, подушечки пальцев ещё ощущают электрический заряд.       Годы мелькали железнодорожными станциями. Какие-то Кен пролетал на безумной скорости, а где-то останавливался, будто бы выходил на перрон покурить, прежде чем поезд тронется дальше. Одной из таких условно насыщенных пауз была студенческая пора. От него тогда пахло попкорном и сигаретами. Тошнотворная смесь, которая выделяла его в любой толпе. Сам Кен почти не замечал этот запах, ставший частью его личности, как глупые яркие футболки и цветные рубашки, распахнутые на груди. «Ты что, бандит? Застегнись и вынь сигарету изо рта!» — так, со вздохами и без всякой надежды, отчитывала его мама. У тех, кто не знал Кена, глаз дёргался от нелепости этих тряпок, а друзья, родные, ребята на подработке в кинотеатре и даже преподаватели в университете давно привыкли. «О, вот идёт наш Кен, видно за километр». И неизменный смех, так встречали его в каждой компании.       А он никогда и не претендовал на то, чтобы выглядеть серьёзным, с детства творил всё, что ему нравилось, и улыбался миру так, будто горя никогда не знал. Так сияют только маленькие дети, которые ещё не растеряли доверия к окружающим или самые заласканные хозяевами собаки, не ведающие голода, побоев и предательства. Кен любил всех, и все, кажется, любили Кена — шумного, доброго, подмечавшего оттенки настроения других. Если на вечеринке находился хоть один загрустивший человек, Кен это чуял и никогда не спрашивал причин печали, не доставал. Просто подходил, приносил пиво, курил рядом и пошло хохмил, будто бы сам с собой, не влезая в душу. И это помогало. С Кеном было хорошо и просто. Улыбка опять же. Перед такой улыбкой было не устоять.       Юкихиро, напротив, не улыбался почти никогда. У него не было повода. Как не было повода и для общения с другими людьми. Даже когда он повзрослел, поступил в университет, мама всё равно не стеснялась рассказывать гостям, что её Юки заговорил только в четыре года, причём сразу выдал сложное предложение: «Пожалуйста, снимите чайник с огня, будет пожар». А до того вся семья боялась, что он с отклонениями, если вообще не немой от рождения.       Юки носил тёмную или серую одежду и снимал свои большие наушники только на парах или в кино. Даже спать ложился в них. Юки существовал внутри себя, выбираясь наружу к людям лишь в случае крайней необходимости. И он не пах вообще ничем. Так ему сказала девушка, которая нравилась ему на первом курсе. У них случилось всего одно свидание, на которое она пошла, видимо, потому что больше никто не звал. Весь вечер — на прогулке, в кафе и в кино — Юкихиро молчал. И настолько боялся сделать что-то не так, что по ощущениям даже не дышал, пока не проводил её до станции. На прощание она сказала: «Ты как мертвец, Юки, даже не пахнешь человеком. Ты живой вообще?» С тех пор у него периодически возникали сомнения в том, что он жив. С Юкихиро было очень сложно.       — Боже, когда же эта смена закончится, — сам себе жаловался Кен и давил улыбку всем, кто протягивал ему билет на проверку.       Он уже три года дежурил по вечерам и по ночам при входе в коридор с дверьми, ведущими в разные залы. В тот день он был жутко усталым, не стоило бухать всю ночь на вечеринке перед парами и перед работой. Прозевал от усталости и тот момент, когда к нему подошёл очередной зритель. Взгляд на билет, протянутая рука и… холодный ожог через бумажку. Удар, от которого оба инстинктивно отдёрнули руки. Кен поднял глаза и открыл рот. Уверенности, конечно, быть не могло, но он был уверен. Будто в подтверждение догадки прозвучало робкое:       — Простите, простите, простите…       Парень перед ним был тот самый. Ужасно худой, ещё более худой чем в школе, разве что вытянулся, стал шире в плечах и волосы отросли почти до плеч, это ему невероятно шло. Опущенный взгляд, наушники. Может, он и не услышит? Интересно, какая у него там музыка, по ту сторону мембраны динамиков? Но Кен всё же сказал на свой страх и риск:       — За что простить? Ты же не специально меня током ударил? Или у тебя есть сверхспособности?       Это было не удивление. Неподходящее обозначение. Юкихиро посмотрел на Кена, как на упавший в кинотеатре метеорит, как на сошедшую из прошлого в будущее лавину. Секунда — и Кену показалось, что он сейчас ослепнет. Парень в наушниках улыбнулся смущённо и очень по-доброму, ничего подобного Кен в жизни не видал — в этой улыбке были годы накопленной, бережно припасённой энергии, которую совершенно точно не тратили по пустякам. Будто сокровищем одарили, идёшь по улице, а тут тебе — бах! — и миллион йен с неба.       — Билет, — глупо сказал он, протягивая руку. Не нашёлся, что ещё произнести. Что узнал? Что помнил ту детскую встречу на протяжении всех этих лет? Разве это не было бы странно?       Мгновение было ускользающе страшным. Юкихиро улыбался с непониманием, потом кивнул и протянул бумажный квадратик. Второй раз электричества не случилось. Кен механически назвал ему зал, ряд и место, улыбка погасла, и парень, опустив голову, ушёл в темноту по заданному направлению.       Юкихиро любил туманные сюрреалистичные фильмы, те, что не собирают кассу, их крутят в маленьких зальчиках, преимущественно по ночам, не чаще одного-двух сеансов за сутки, иначе нерентабельно. И всегда ходил в кино один, да ему, собственно, и не с кем было разделить своё увлечение андеграундом. Согруппники ходили на мировые премьеры большой орастой компанией, пару раз звали и его, но он не соглашался, извиняясь в ответ. Ему это было неинтересно. А вот нелинейное повествование, визуальные символы, саундтрек, который обычному человеку было бы тяжело воспринимать — всё это Юки впитывал с жадностью и любовью. Будто бы ненормальные вещи, обретающие плоть на экране, как клей скрепляли рваные края его души, такой же чудной и бесприютной, ненужной никому, как не нужны были миру эти фильмы. Обычно он испытывал радость, упиваясь вычурностью кино «не для всех». Но в тот день произошёл сбой.       Юки сидел в темноте и разрывался на части. Никакого отклика на происходящее на экране. Ему хотелось быть не здесь. Ему хотелось быть не таким… странным. Пахнуть попкорном и сигаретами, уметь шутить и ловко, без стеснения говорить о том, что приходит в голову. Например, о том, что он узнал Кена. И вот, когда диссонанс достиг той степени, что голова была готова лопнуть от боли, в зал проскользнул тёмный силуэт. По лестнице вверх — Юкихиро всегда сидел на заднем ряду, если, конечно, кто-то другой не покупал там место до него. Юки удивился, когда чёрная фигура стала подниматься. Он был в шоке, когда она добралась до его ряда. Поражён, когда завернула в проход. И чуть не заорал, когда Кен плюхнулся на соседнее кресло.       Они почти не разговаривали. Просто вместе смотрели кино каждую пятницу. Юки любил смешные выпученные глаза Кена, которые сверкали недоумением, когда в зале включали свет. Любил его неозвученное: «Тебе что? Правда это нравится?» и его живой тёплый запах. Любил то, что Кен стал приносить алкоголь вопреки запретам, которые существовали в кинотеатрах. По бутылке пива. А зимой он в первый раз принёс фляжку с виски одну на двоих. Прикасаясь к горлышку после Кена, Юкихиро думал, что умрёт от страха и радости. Но он не умер. Зато почувствовал привкус чужих губ. Иллюзорный электрический заряд прошил всё тело, ото рта и ниже. А потом терпкий алкоголь разлился огнём по груди. То, что происходило, было невероятно.       Кен обожал уличных котов. В этом он видел некое корявое объяснение своей привязанности к Юкихиро. Как замечал где-нибудь в подворотне облезлую кошку, не мог устоять. Громко мяукал, как дурак, и кошка, наверное, так же считала — идиот невозможный. Но животные не боялись его, подходили, обнюхивали, давались в руки. Кен не тащил их в дом, считая, что тем самым отберёт у них свободу, важную часть кошачьей индивидуальности, однако устоять перед общением не мог. Тут было что-то похожее.       Раздолбай, бабник и весельчак влип по самые уши в эти «свидания-не свидания» с инопланетным худышкой и молчуном. Ладно бы Юкихиро был девушкой, тут бы было понятно, что делать. С женщинами у Кена всегда легко получалось наладить контакт и довести всё до логичного завершения. А с Юки он даже не знал, что да как. Но совершенно не мог противостоять искушению проводить с ним время. Это было как открывать новые планеты. Никогда не знаешь, что на самом деле в себе таит каждая следующая. Да и не факт, что поймёшь что-то, когда откроешь. Оставалось только ставить флажок — вот, ещё одна пятница вместе.       После совместных просмотров андеграундного кино ничего не прояснялось. Только ещё больше запутывалось. Кен знал одно: он любил потусторонний слегка расфокусированный взгляд Юки, направленный на экран, любил его умное красивое лицо, изящные и при том сильные пальцы, сжимающие подлокотники, любил его удивлять. Однажды перед сеансом, сидя на соседнем кресле, снял с Юкихиро наушники, надел и стал слушать. Связанные одним проводом, они замерли. Юки боялся, что Кену не понравится его музыка. А Кен боялся того, насколько ему понравилось. Он же не хотел приручать кошек, никогда прежде не желал сделать нечто прекрасное и свободное своим, почему же тогда с Юкихиро было не так?..       Было пугающе и чудесно, несвойственная Кену нерешительность в чём-то даже доставляла удовольствие. Было приятно растягивать их прелюдию, затяжной прыжок узнавания друг друга. А потом страх. Куда от него денешься? А ну как спугнёшь — и Юки исчезнет? Сбежит, точно кот в подворотню. Кен не хотел, чтоб он сбегал. Они даже номерами пока не обменялись, Кен позорно трусил. Думал, что всё ещё успеет…       Не успел. Однажды Юкихиро просто не пришёл. И в следующую пятницу, и в другую. Как найти человека в большом городе, если знаешь лишь его имя? Ну да… Ещё его музыкальный вкус, его любимые фильмы, книги, запах его губ, да и то… только опосредованно через горлышко фляжки. Кен не знал даже, жив ли Юки. А вдруг… Он нервно проглядывал новости об автомобильных авариях, криминальные хроники и прочее, прочее… Непонятно, что было хуже — то, что Юкихиро погиб, или то, что он сбежал.       «Спугнул кота», — с горечью думал Кен, напиваясь на съёмной квартирке дешёвым японским виски, купленным про запас для их совместных сеансов.       Кен ошибался. Что в общем-то было не удивительно. С логикой у него были сложные отношения. Юкихиро был жив. И его ничего не спугнуло. То, что он испытывал, никак не было связано со страхом. Впервые с рождения его, спокойного и уравновешенного, душил гнев. Ярость, которую он никогда не знал, рвала клетки миллионами миллионов ядерных взрывов. Они всё-таки были антиподами. Положительный и отрицательный заряд. Глупо было надеяться на взаимность. А Юки почему-то размяк и надеялся. Неуверенный, замкнутый и скромный до болезненности, он так запал на Кена, что решился на первый шаг. Неприятно. Ужасно. Больно…       Затмевающие разум чувства заставили его прийти в кино не в обычный день, не в привычное время. Он знал, что по четвергам Кен работает не в ночную, а в вечернюю смену. Ну и припёрся. Сейчас уже и не вспомнить, что там была за идея: «Позвать в кафе в пятницу? Выпить вместе? Сходить на концерт?» Да. Вроде бы хотелось на концерт, посмотреть на выступление знакомых ребят, у которых была классная начинающая группа. Но всё это было неважно. Юки даже холл не пересёк. Увидел Кена у стойки кино-бара, болтающего с парнями и девчонками. Ничего такого, он ни к кому не клеился, ни с кем не флиртовал. Просто хохотал до слёз и веселил других. Юкихиро постоял с минуту, наблюдая за ним со стороны, потом прибавил громкости в плеере, развернулся и вышел на улицу.       Он ненавидел тех, кто был рядом с Кеном, до такой степени, что мысленно расчленил каждого. Ни в чём не повинных людей, которым было легко жить, общаться, смеяться, в отличие от него. Разве они были в этом виноваты? Что было бы, будь Юки там рядом с Кеном? Он бы молчал, пугливо улыбался и отводил взгляд. И всех бы раздражал, наверное. И мешал. Досадное пятно, помеха. Это была какая-то ошибка, с самого начала. Кошмар, который не стоило допускать. Да, он ревновал. Да, понимал, что это беспочвенно. Схемы и алгоритмы говорили о том, что Юкихиро допустил просчёт. А, нет. Пока не допустил. Надо было только убрать из уравнения лишнюю цифру, и всё стало бы на свои места. Поезда бы не сходили с рельс.       И снова — станции, перевалочные пункты, незапоминающиеся перерывы и передышки в долгом путешествии. Кен закончил университет, прошёл собеседование, получил работу в хорошей компании и почти женился. Причём не один раз «почти». С женщинами ему было так здорово, он наслаждался ими без всяких проблем. Но до определённого момента. «Ты такой ненадёжный», — говорили ему постоянно. «Я тебе неинтересна, я это чувствую», — звучало как приговор. Но Кен особенно не расстраивался, они ведь действительно были неинтересными. Так что, пожалуй, девушки были правы, и он это признавал.       Стал старше, поэтому безудержное веселье давалось уже не так легко, как прежде. Похмелье по утрам в субботу переживалось всё хуже, друзей было всё меньше. А коллег он не мог назвать друзьями, разве что собутыльниками. С самыми близкими Кен, наоборот, почти не встречался. Это причиняло ему боль. Но отговорки: «Некогда», «Прости, брат, давай через недельку», «Вот закончим проект, и…» почти перестали быть отговорками. Чем дальше, тем больше он чувствовал, что станций почти не осталось, жизнь утекает без всякого вкуса и смысла, скорость растёт, и, кажется, поезд вообще мчится под уклон, в пропасть.       О Юки он старался не вспоминать. Хотя и забыть не получалось. Иногда он будто бы видел худощавую высокую фигуру в толпе. Если был трезв, смаргивал — и всё пропадало. Если пьян — смотрел во все глаза, пытаясь понять: Юкихиро ли это или шинигами, пришедший по его душу. Ответа не было, призрак исчезал, оставляя ноющую боль в груди и желание нажраться ещё больше.       Как-то Кену, к его большому удивлению, позвонил старый приятель — Хидето. Они не виделись с университета, так что предложение сходить куда-нибудь было неожиданным. Тем более странным было место для встречи — молодёжный ночной клуб.       — Слушай, нам как-то не по возрасту, не думаешь? Уже тридцатник скоро! — рассмеялся Кен. — Может в бар сходим просто? Там хоть поговорить можно.       — Нет, мне надо не поговорить, Кен-чан, мне надо надраться и оторваться, а с кем, если не с тобой? Ты всегда был в этом непревзойдённым мастером. Я женюсь, представляешь!       — Честно? Не-а, не представляю. Ты — и вдруг женатик. А ну как дети пойдут? У ребенка дети! Чума! Но так уж и быть, ради такого случая… Пойдём тусоваться, вспомним молодость.       И поначалу всё у них отлично получалось: текила за текилой, реальность уплывала из-под ног, голова пустела. Заведение было пафосным и очень шумным, к тому же в этот вечер там было чересчур много людей. Ближе к ночи Кен догадался спросить Хидето, почему так много народу. Ответ обдал таким холодным электрическим душем, что Кен мгновенно протрезвел.       — Сегодня тут будет местная звезда. Модный диджей, Юкихиро. Я, знаешь ли, больше люблю рок-музыку, но даже у меня есть пара его пластинок, а некоторые сеты из интернета скачивал. Он что-то нереальное творит.       — Юки… — тихо повторил Кен, почему-то даже не сомневаясь, что это его Юки, а не какой-то другой.       — Ну да, знаешь его? У него такой образ крутой, холодный, но я считаю, он милый, на панду похож, — рассмеялся Хидето. И Кен не смог не согласиться внутренне, а на словах отбрил приятеля:       — Ты бы лучше жену свою с пандой сравнивал, а не чужих мальчиков.       — Чего? — хитро улыбнулся потеплевшими от алкоголя глазами Хидето. — Чужих?       Чем закончился этот диалог, Кен не помнил. Он, кажется, что-то грубое наговорил, а может и нет. Может, просто соврал, что пойдёт в туалет. А сам ломанулся через танцпол к пока ещё пустующей сцене. Конечно, Юки не видел его, когда выходил, и когда обращался к бушующим от восторга зрителям. Слишком много любви было в зале, залитом красными и синими огнями. Как разглядеть один взгляд в толпе, единственный личный, правильный, отличающийся от всех других? Как отыскать тот самый уникальный тоннель в путанице подземных лабиринтов? Пути, на которых два поезда могут столкнуться, и будь что будет. Шанс ничтожно мал, особенно если заранее просчитать вероятность, стремящуюся к нулю, и смириться.       Юкихиро стоял за пультом в океане обожания и пульсирующей страсти танцующих. Всё такой же холодный и далёкий, словно невозможная слепящая звезда из другой вселенной. Его чёрные волосы стали такими длинными, струились вниз, делая его похожим на самурая. Какой-то нездешний странник из фэнтезийных легенд, сосредоточенный и хмурый, он играл что-то своё, миксовал совершенно вроде бы нестыкующиеся треки, но в итоге создавал гармонию — общую историю признания, одиночества и недовольства собой.       Кен слушал, как заворожённый, от начала и до самого финала, впитывая звуки, и понимая, почему Юки тогда сбежал. Даже сейчас, на сцене, в центре внимания сотен фанатов, он был одиноким и неуверенным. И всё же, было в нём что-то, восхищавшее и притягивающее людей, внутреннее электричество, о котором Юкихиро, кажется, не знал и никогда не узнает, если…       Наушники, очки, зажатая в зубах сигарета, простая выцветшая футболка вместо странного готического одеяния с рваным подолом, в котором Юкихиро выступал на сцене. Именно таким Кен встретил его у чёрного входа. И не признаешь того тёмного принца, холодно общавшегося с танцполом в лучах прожекторов, в этом скромном ботанике с опущенным взглядом.       — Прости, — сказал Кен, выбрасывая свою (уже, наверно, сотую) сигарету в сторону.       — А? — Юки испуганно вскинулся и распахнул глаза в удивлении, окурок выпал у него из губ.       — Прости, говорю, — улыбнулся Кен, подходя ближе.       Юкихиро неосознанно сделал шаг назад и забегал глазами из стороны в сторону. Такая паника, такое волнение. И будто бы не было других станций, и страха за него и обиды на исчезновение. Кену дико хотелось смеяться от счастья. Он встал вплотную и вдруг боднул Юки носом.       — За что ты извиняешься? — едва слышно проговорил Юки. — Это я должен…       — За это, — ответил Кен, крепко обнимая его и ныряя в поцелуй. Сначала безнадёжный и безответный.       Юкихиро просто открывал рот и дрожал всем телом в ответ на горячий поток нежности, незаслуженно обрушившийся на него. А Кен упивался податливостью прохладной кожи, сухих потресканных губ, которые впускали с отчаянием и болью, виновато, будто не веря. Потом холодный вакуум заискрил, Юкихиро не заметил, как с силой вцепился в плечи, как прижался теснее бёдрами, животом, грудью. Он толкался в ответ языком, он поглощал и его поглощали, обмен противоположностями бил по нервным окончаниям постоянным током, и оба уже не обращали внимания на электричество, жгущее, текущее по языкам и венам, потому что так должно было быть. Не по случайности, а по желанию. Именно так надо было высечь искру.       Съехавшие вбок очки, сминающиеся щёки, влага, поцелуи, укусы, смешно и радостно.       — И правда на панду похож, — кивнул сам себе Кен и вытер пальцем потёкшую подводку под глазами Юки.       — Я? На панду?       — На курящую панду. Зачем начал курить?       Ну как было признаться, что сделал это потому, что скучал по чужому запаху? Сначала просто прикуривал и держал сигарету в руке, пока тлела, потом стал курить взатяг. Странная привычка, тоска, выраженная в обонянии. Обычно ведь за компанию начинают, а он так. Для себя, вспоминая Кена.       — Может, сходим куда-нибудь?       — В кино? На твой любимый заумный ужас?       — Давай лучше в бар.       Ему столько хотелось рассказать, но Юки знал, что будет молчать и слушать. Потому что ну как же передать большое в словах? Они слишком малы, недостаточно ёмки. А главное — Кен, кажется, это понимал.       — Я соскучился по твоему запаху, — сказал он неожиданно.       — Что? Разве он у меня есть?       — Ага. Такой, знаешь… Так пахнет морозный день в середине зимы, Юки. Так пахнет электричество.