Как выжить, если очень лень

День начинался не так плохо (в сравнении с остальными), хоть это и был понедельник. Во-первых, из метро мы с подругой вышли ко второй паре, во-вторых, девушка из перехода обронила целых четыреста рублей, которые мы не преминули поднять (честно хотели окликнуть девушку, но руки уже потянулись к деньгам). В третьих... Но дальше мы совершили непоправимую ошибку: продолжили наш путь в колледж (на самом деле — обыкновенная шарага, однако учителя говорят об этом длиннее: «вы должны быть благодарны Б-гу, что имеете возможность ходить сюда бесплатно»). Казалось бы, почему не свалить с деньгами в тот же Макдональдс и спокойно пожрать вместо унылого просиживания еще трёх пар? Ответ прост: мы тупые. Или не так: тупенькие. Слегка. Вместо этого была лишь перспектива булок с яблочным джемом в столовке, не оправдавшая себя полностью. Их не было вообще, из-за чего пришлось есть ссохшиеся несоленые макароны с непонятными котлетами третьего дня разложения, гордо называемые поварихой бифштексом. Зато в салате из капусты и яблока затерялась целая крупная(!) долька морковки, что, вне сомнений, было лучшим знаком в нашей жизни. Знаком, что пора съебывать из этой сраной шараги. Знаком, гласящим: зря вы сюда пришли, неразумные дети. Мы вняли, однако наш куратор думал несколько иначе. Он стоял около входа, Он лучился улыбкой, Он был подобен зверю, ждущему свою добычу, и взгляд его выражал лишь «да нихуя, я знаю, куда вы намыливаетесь, твари». На самом деле он не такой уж и плохой человек. Однажды — на практике дело было — он запалил двух девушек, пытающихся незаметно проскользнуть к выходу. Со скорбным видом он наблюдал за их телодвижениями, не сделав и попытки преградить им путь. Сказать по-честному, он и с практики нас пораньше отпускал: слишком лень ему было возиться с нами последнюю пару часов. Ситуация осложняется тем, что следующая пара у нас именно у этого прекрасного человека, и убежать не вышло бы. Поэтому, подумав примерно с сотню раз, какие же мы идиотки, нам пришлось подниматься по лестнице через третий на второй этаж (потому что рекреация на втором закрыта, и на другую сторону второго, нам нужную, просто так не пройти). Параллельно лучший друган и просто замечательный человек Лиза, она же просто госпожа Лизон, увидевшая наши грустные лица, дала свое благословление на побег, ибо делать нам в шараге сегодня явно нечего. — Чего вам не свалить-то? Вон Настя собирается после технологии драпать. Снова. И мы прислушались к ее словам, потому что Настя — святая. Как-то раз она сказала свое веское: «Я валю отсюда нахер» в первый день после новогодних каникул, после чего мы не видели ее около месяца. Или полутора. Или двух. Да она до сих пор появляется настолько редко, что впору забыть вовсе её светлый лик. Сидя на паре и пытаясь записывать за куратором конспект, тему которого, судя по шепоткам, не понимала большая часть группы (но в ответ на вопрос «Всё поняли?» всё равно кивали с умными рожами), я решила спросить Василису, о чем она думает, потому что мои мысли слились в нечто из сна и еды, и ничего конкретного в них найдено не было: — Вась, ты че там думаешь? Вася ни о чем не думала. Она была озадачена проблемой переставшей писать ручки, хотя впереди виднелась еще половина пары. Так и не решив насущной проблемы, она отложила ручку и улеглась на парту. — Алис, ты же тоже не хочешь здесь находиться, да? — я задумчиво прохмыкала нечто согласное. Вася, как и обычно, сказала то, о чем я думала несколькими секундами ранее. Пересмотрев наш ряд и второй, услышав сакральное «Вано, эй, Вань, а ты знаешь, что я буду играть в Крокус Экспо?» от нашей школьной звезды (Ване явно было плевать, мы даже пожалели его, увидев ссутуленные плечи и загнанный взгляд, но Колян не собирался сдаваться, рассказывая Вано о великом себе), зыркнули ненавидяще на жрущих пацанов спереди, тусящих под колонки пацанов сзади, трындящих ни о чем баб… Мы нашли Настю позади нас. Настя задумчиво смотрела в окно. Если бы мы ее не знали, то подумали бы, что она наверняка думает о любви, но, зная Настю, она наверняка думала лишь о свободе. Мы решили ничего не таить и спросить в лоб: — Насть, ты же валишь после этой пары, да? Настя не стала отпираться: — Канешн, — Настя гневно сверкнула глазами в сторону куратора, трагично произнося: — Я надеялась на три сраных пары с девяти часов, а не на три с пол-одиннадцатого. Я слишком разочарована в жизни, чтобы оставаться здесь. Мы в который раз подумали, что это действительно святой человек. — Значит так, со звонком быстро собираем манатки и в раздевалку, пока Он не успел спуститься, — мы с Василисой тут же посмотрели на телефон в надежде на тот самый конец. Хрен нам. Что и озвучили Насте: сидеть нам перед Его ликом и наслаждаться Его речью еще сорок минут. Настя устремила взор в потрескавшийся потолок. — Что я здесь делаю? Почему не сделала как обычно, не подумала в метро о тлене бытия и не повернула к родному дому? Что сегодня произошло не так? Мы со вздохом разочарования поддержали Настю: хоть бы и подумали не показываться в этом убогом месте, да какого-то черта сунулись. Оставшееся время я пыталась таки дописать конспект, но на полях тетради все чаще возникали пометки типа «што ета???», в то время как Вася спала. К концу пары я тупо водила ручкой по руке, вырисовывая непонятную дичь, в то время как Настя давно спихнула все вещи в портфель и спрашивала о том, сколько же времени нам осталось. Святой Он затирал о жлобстве и о том, что хромированная проволока нам нахрен не сдалась, если даже ему лениво потратить на нее от пятисот до косаря рэ. Мы были целиком на его стороне. Трель звонка раздается вполне ожидаемо. Мы срываемся с места одними из первых, быстро чешем по лестнице и до первого этажа через все тот же злосчастный третий. Кроме Его есть множество дежурных учителей, так что нужно поспешить, пока они не пришли, о чем намекает Настя. — Идите за мной, если че я все решу, — хватаем куртки, бегом направляясь к выходу. На выходе стоит трудовик. Вообще не мировой мужик: остановил пацанов, мешая проходу и долгожданному перекуру. Мы пофигистично проходим мимо, парни, сами того не зная, прикрывают нас, потому, когда вслед несется «Вы из какой группы?!», приходится прибавить шагу. Он серьезно думает, что мы ему ответим, что ли? Сзади слышно непонятное «Эй!», сказанное не трудовиком, а мастером производственного обучения старческих лет. Бля. Поймает — завалит на практике. Плохо. Мы срываемся на бег. Долго ржем, пока — добежав аж до автобусной остановки — переходим на шаг, и думаем, что будем писать в объяснительных, если наше отсутствие вообще заметят. — Да мне похер. Скажут написать — ну и напишу, что я… что я вообще не должна была приходить, — в речи Насти сквозит презрением к нашей шараге. Вася ее поддерживает: — Я напишу, что вообще должна была сидеть с братом, но приехала только из-за Его пары, — в принципе, не такая уж ложь. Как-то Вася — еще в школе — ушла на уроки, забыв о младшем брате, которому было то ли два, то ли три года. Ей повезло, что маман послала ей смску с напоминанием покормить брата, и она рванула домой. Настя пфыкнула, мы еще раз поразились своей тупости, рассказали о девушке и деньгах как о Благословлении, которое мы пропустили мимо, после чего подумали о ближайшем Макдаке, картошечке фри с сырным соусом или Бигмаке. — Не, ребят, я домой, у меня денег нет, — на что мы и надеялись. — Ок, бывает. Удачи там, а мы жрать, — помахали ей около перехода и посмотрели некоторое время ради приличия в удаляющуюся спину Насти, облаченную в черную куртку. — Вась, го быстрей уже до Макдака, холодрыга же, — Вася, надевающая шапку, без которой до этого момента прекрасно обходилась, часто закивала. Я накинула капюшон — от ветра давно замерзло лицо и уши. Ох уж эта извечная привычка делать что-то, когда оно нахер тебе уже не сдалось. Ибо от перехода до шараги в двадцать раз дольше идти, чем до Макдака, и смысла утепляться ради минуты шага как бы нет, но нас данный факт не волновал. Зажав так нужные деньги, заказали среднюю картошку фри (одну) с сырным соусом (одним). Вася глубокомысленно замечает: — Может, стоило заказать две? — я внутренне ору «Да!», но природная экономичность против. Кратко замечаю: — Обожремся. Худеть надо. Что являлось вечной темой для нытья в нашем узком кругу. Весить на пять или десять килограмм больше нужного тебе веса крайне проблематично, особенно когда сбросить ненужный жир никак не удается. И вот прошли заказы 89 и 92, а нашего, 90, так и не было. Проплыли мимо чизбургеры с колой, фри с цезарем и рыбным бургером, но не наша картошечка. А потом мы узнали, что после сотого заказа в Макдаке счетчик обнуляется, и после 99 идет 00. — Слушай, вот почему у нас куча планов насчет всякой херни типа чем заняться, когда свалим с пар, но на что-то большее нас не хватает? — долго думаю, что же могу ответить Василисе. Ничего серьезного додумать не получается, поэтому выкручиваюсь как обычно: — А почему нет? — вопрос хороший, но рассматривать его как психическое отклонение мы, конечно, не будем. — Просто в жизни бывает все очень плохо, поэтому нельзя ничего продумать и на пару секунд вперед. Ну и вот чем мы будем заниматься через два года, когда закончим шарагу, мы до сих пор не разумеем. — Действительно. Выглядывая на подносах нашу картошечку, Вася радостно дергает меня за рукав куртки: — Алис, вон она! Бери давай! Сразу видно: человек хочет есть. Забираем пакет с подноса, уже на выходе вынимаю сырный соус, отдавая Василисе, сама поудобнее перехватываю картошечку. — Куда пойдем? По домам или в метро по кольцевой покатаемся? — вопрос важный, по улицам сейчас ходить — все себе отморозишь, в Макдаке сидеть негде, и единственное теплое известное место — метро. И доступное. Можно было бы, конечно, подождать, пока какой-нибудь столик здесь освободится, но, зная нас, мы бы наверняка это место упустили бы, и на него уселась бы какая-нибудь тетка необъятных размеров или мамаша минимум с двумя детьми. Василиса успела открыть коробочку с сырным соусом и теперь прет потихоньку фри. Корю себя за тупость, вслед за подругой начиная наворачивать пищу богов и бедных студентов. — Не знаю. Вообще можно в метро, было бы что обсудить. Учитывая, что тема у нас всегда найдется, — и не договаривает, потому что за фразой следует взгляд из серии «ну ты же понимаешь». Как не понять, если оплевать ближнего своего всегда любо? Когда есть целая группа, чтобы покритиковать недостатки и целый колледж, чтобы вспомнить грехи учителей годовой давности или возмутиться оценкам, поставленным русичкой, поплакать о матане? Когда можно задвинуть тему об Апокалипсисе и смерти, о Боге нашем кураторе и Апостолах его, к которым и Настю заочно относим? О занудных родственниках, ближайших днюхах знакомо-незнакомых людей, на которые то ли придется идти, то ли так потащат, об отсутствии денег и надоевшем бате, который вечно ворчит и вечно ему что-нибудь не так? Людей в метро не слишком много — середина дня, большинство уже приехало на работу и еще не уехало, хотя народу все равно прилично: сесть в вагоне не получается. Медленно, с наслаждением вкушаем картошку фри. Парень напротив недоволен таким поведением. Делаю логичный вывод, что тоже хочет есть. — Знаешь, если бы вон то чмо красивое было, можно было бы и поделиться картошечкой, но оно слишком отвратительное. Василиса заинтересованно пырится на парня, но быстро разворачивается обратно ко мне: — Ага. Но эти косые глаза мне доверия не внушают. Вот если бы слегка поменять разрез глаз, изменить овал лица, цвет волос не этот жиже-непонятный… и пресс, обязательно пресс, — на этом месте синхронно вздыхаем. Если бы что-то прекрасное было рядом с нами, оно бы нас не заметило. Увы, на всяких красавчиков находятся свои мегеры, успевшие первыми к ним подкатить. И эти мегеры никак не мы. А жаль. — Хотя кому мы врем, мы слишком стеснительные для всей этой херни. В молчании хаваем картошечку. Поезд останавливается — не на станции, где-то между — запись голоса твердит оставаться спокойными и, мол, скоро мы вновь поедем. Обычная практика. Такое случается по пять раз на дню, особенно когда едешь чуть ли не с одного конца ветки на другой. Наконец поезд, резко стартуя, начинает движение вперед. Мне это почему-то не нравится, и сердце начинает биться быстрее. — Ща помрем, — с косой улыбкой говорю Василисе. Та отвечает смехом и машет рукой с зажатой в ней картофелиной. — Если бы. Наш дурацкий юмор. Нет, мы не эмо и не готы, умирать не хотим, но о желании этом, тем не менее, можем говорить часами. Аргументированно. Собственно, это есть та тема, благодаря которой мы решили заговорить друг с другом на первом курсе. Не упомяни Шура некромантов, не вякни я в продолжение о них, не подхвати тему Вася, не узнали бы мы друг друга. Так что держим марку несколько отбитых людей. Ну и вообще прикалывает нас это дело. Хотя со стороны смотрится стремно, не спорю. Когда свет начинает мигать, не могу придумать ничего более умного, чем высказать: — Все, демоны пришли за нами. Точно сдохнем, — на что Вася пожимает плечами и хватается за поручень — вагон резко дернуло, от чего она чуть не полетела на старичка сзади. Я вспоминаю о совершенно дурацких фактах по ходу течения Ада и Израиля, о чем с диким ржачем сообщаю: — Слушай, если мы умрем, Алёна презентацию сдать не сможет, флешка с ней у нас же, — Вася смотрит на меня как на дуру, практически спокойно реагируя на происходящее: — Жри картошку пока не умерли, тут немного осталось, — либо этот человек не верит в нашу смерть, либо… А, какая разница, все равно от меня ничего не зависит. — И правда. Свет мигает. Картошку мы доели, вагон шатает, люди визжат с испугом, мы визжим в истерике и кое-как цепляемся друг за друга, не желая падать. Потом, кажется, был удар. И мы все же грохнулись на пол. Уже не помню, отключается ли свет или мое сознание. Помню резкую боль в голове, мне еще чудится, как куратор с болью в голосе проговаривает: — А объяснительную они уже не напишут. После чего я перестаю чувствовать и боль в затылке, и сам затылок, и тело вообще. То была рыжая ветка, за пару дней до весны и месяц до моих семнадцати лет. Таким образом, в-третьих, мы умерли. А что было дальше, мы с вами попозже узнаем © передрали у Лунтика