Как выжить, если очень лень

Надо было все же взять вторую картошечку, а то деньги на ветер. Жлобство Алисы — это, конечно, хорошо, но далеко не всегда. Вот как сейчас. Мы хрен пойми где, хрен пойми как, хрен пойми зачем. Комната непонятная, только Алиса старается не паниковать. Обшаривает вот тумбочку, хотя руки дрожат. Маленькие руки. Да и сама мелкая. Как и я. Роста мы одного, а, учитывая, что Алиса выглядит лет на шесть-семь, я где-то также. Как мы узнали друг друга — вообще непонятно. Вернее, понять-то можно, но, как бы объяснить?.. У нас с Алисой всегда было много дурацких планов, включая внезапный зомби-апокалипсис и попадание в другой мир после смерти. Так вот, на тот случай, если мы разойдёмся когда-либо и потеряем друг друга, у нас тоже было решение. Пароль и отзыв. Пароль вообще можно было бы написать на чём-то большом по типу скалы и чтобы все видели, а там уже… В общем, смысл ясен, да? Если я подозреваю, что человек передо мной — Алиса, я ей этот пароль говорю. Не получаю отзыв — ладно, получаю — просто отлично. Вот и решила испытать судьбу: — Костя пидр. Алиса вылупила зенки на меня, открывает рот, закрывает, хмурится. Оглядывается. И отвечает: «Пидор». Как вы можете догадаться по паролю, одногруппника мы очень любили. Нет-нет, он не чей-то бывший парень, просто очень своеобразный человек. — Вась, у нас таки глюканы? Мы таки умерли или как? Вась, че за дрянь, а? — пожимаю плечами с офигевшим выражением лица: — Если ты не знаешь, откуда мне-то знать? — Алиса долго смотрит на меня, после чего коротко смеется. — А, логично, да, — кивает чему-то. Осматривает меня, хотя смотреть там не на что. Сама она не слишком поменялась, кроме роста и прически — с длинных волос до каре — другой стала лишь толщина щек. И одежка детская-детская, но тупенькая — розовая с сюрикенчиками японскими. Если бы я была дома, то обязательно бы сказала, что пижаму выбирал батя. Сейчас же я просто ничего не понимаю. Ради интереса смотрю на свою рубашку. Зелененькая. В черную полосочку. Хм. — Слышь, Вась, тут одежда какая-то японская. Как ее, хаори или кимоно? — подхожу к Алисе, та нервно перебирает майки и аккуратно сложенные японские укороченные халаты. Пожимаю плечами. Вот нашла у кого узнавать. — Я тебе лингвист японский или японовед, что ты меня спрашиваешь? Алиса смотрит на меня. Как-то непонятно выгибает брови, уставляется в окно. Качает головой, после чего кивает и начинает размахивать руками. Вздыхает. — Так. По порядку. Не знаю насчет лингвиста, но вслушайся в свою речь, — кручу пальцем у виска, на что Алиса закатывает глаза. — «Ваташи ва» и прочая херня, але. Или ты думаешь, что сказать але — это нормально? Хочу сказать, что нормально. Потом доходит. Алиса не говорит «але». Она говорит «мошимоши», что смотрится крайне странно и вызывает дисбаланс внутри. Тут не принято так выражаться. Тут не такого выражения вообще, это просто ответ на телефонный звонок без каких-то иных значений. По моим ощущениям. — И мы на втором этаже — в окно ветки дерева долбятся. — Стоп. Спальня на втором этаже? Спальня?! — подбегаю к окну. И правда, сквозь листья виднеется внизу ровный, не покосившийся, как у нас на даче, забор, мелкий дворик с парой клумб. Цветы простенькие, оранжевые и желтые. — Мне это не нравится. Очень. — Зато не поодиночке, — Алиса нервно хмыкает. Ну, в общем-то, верно. Тут слышится поскрипывание ступенек на лестнице, явно недалеко. Мы дружно оборачиваемся к японским же сдвижным дверям, седзи, если память не изменяет. Шаги раздаются все ближе, доски под неведомым человеком не скрипят, но самое движение слышно прекрасно. Седзи раздвигаются уверенной рукой, легко шурша. Женщина. Лет так чуть меньше тридцати на вид, рыжевато-блондинистые волосы собраны в неряшливый пучок, лицо округлое, уже подведены аккуратными стрелками серые глаза, одета в зеленое кимоно с накинутым поверх запачканным белым фартуком. — Встали, значит, — о этот гневный голос истинной матери, которая злится просто потому что может. Этот момент, когда лучше бы спрятаться и не отсвечивать, переждать бурю, но хрен там: праведная ярость обращена именно на тебя, сбежать не выйдет. А хотелось бы. — Встали, разворотили тут все вещи, а мне потом после вас их обратно складывать, что ли?! — на автомате мотаем дружно головами. Надо бы сказать, что мы и сами все сможем, но слова не идут — стремно как-то. — Кеши, а ну быстро дуй умываться! Сугури, ты старшая, ты и собирай! Кеши? Сугури? Хмм. Стоямба. Если это, теоретически, наши имена, то кто из нас кто? — Хорошо, ока-сан, — вау, Алисе даже удается противостоять ауре материнского гнева, в отличие от меня. Алиса отступает к седзи и нареканий не вызывает, а вот от меня явно ждут. Только не говорите мне, что я — Сугури. Не смешно. Не хочу быть снова старшей, за Алисой присматривать не нужно, но людям-то все равно, тыкать в это точно будут. Значит, Алиса — Кеши. Не знаю, с чего вдруг все это вокруг, но пока оно идет, пусть идет. Хуже точно не будет и… Ладно, я просто себя успокаиваю. — Давай-давай, быстрее, — под подбадривания этой женщины, как выразилась Алиса — ока-сан, кое-как складываю вытащенные ей рубашки, шорты, майки. Блин, рылась в вещах она, а убирать мне! Не честно. — Иди умывайся, а потом спускайтесь с сестрой к завтраку, — говорит эта мадам уже спокойным, даже дружелюбным голосом и треплет меня по голове, после чего плавно заворачивает, спускается по лестнице вниз. Что ж, ситуация другая, а характер матери пока один в один. Пипец как странно, ну да хрен бы с ним. В коридоре налетаю на Алису. Разницы до-после нет совершенно никакой, прическа растрепанная, взгляд охреневший. — Вась, в левую дверь не заходи — там пылища и явно спертый знак «проход запрещен», а в ванну — это следующая дверь, — Алиса специально тыкает в обыкновенную деревянную дверь, чтобы я точно уяснила, куда нужно идти. — Я не настолько тупая, чтобы не понять значение слова «следующая», — не то чтобы я особо злилась, тут скорее привычка огрызаться. Алиса отмахивается: — Ну, а вдруг. Ладно. Умылась. Сантехника привычная, краны стандартные, проблем нет. Хоть за это спасибо. Алиса уже успела переодеться, напялив бриджи и майку. Теперь открывает-закрывает ящики в столе, перекладывает вещи, осматривает листы и кисточки. — Тут кунаи валяются. Деревянные, — оповещает она, пока я снимаю пижаму. Выбор между двумя футболками может продолжаться вечно, поэтому надеваю черную. — И свитки с непонятной хренью. Кажется, кандзи. Или кана. Я ни одного понять не могу, кроме «но» и «и», потому что это вообще все, что я знаю об иероглифах. Вау. Она что-то знает об этом адском языке, Боже! — Мы можем говорить на японском, но не читать. Занятно, — Алиса не согласна со мной. Морщится и выдает обреченно: — Проблематично. В семь лет спокойно хоть что-то прочитать можно, а мы без знания этой фигни как-то выделяться будем. Особенно если нас до этого учили писать и читать. Молчим, пока она складывает свитки обратно. — Истерить будем потом, да? — на мой вопрос она кивает. — Да. Сейчас нас ждут, потому нужно прийти, отбрехаться и свалить обмозговывать всю эту… хуету, будем честны, — мысленно плюсую фразе, «хуета» — это то, что полностью отображает наше нынешнее положение. Маман, судя по всему, пыталась посадить нас на диету, ибо отварные брокколи с рисом на нормальную еду не походят. Как мы выяснили из ее причитаний, маман и так считала нас излишне пухлыми, оскорбляя заодно генетику нашего отца различными междометиями, вовремя зажимая ругательства. То, что все дети в таком возрасте несколько пухлые, ее не волновало. Обломский облом. А потом нас выпихнули из дома с напутствием далеко не уходить и вернуться к обеду. Притом половина квартала точно слышала её крики, посвященные целиком и полностью всяким маньякам и как мы должны дать им хоть в коленку, после чего бежать. Надо сказать, на улице довольно тихо. Никто не кричит, не бегает, машин тоже не видно. Странно как-то. — И куда мы пойдем? — Алиса пожала плечами, махнув прямо перед собой. — Нам не все ли равно? Куда пойдем — туда дойдем. Ща лучше полянку найти какую-нибудь или еще что. И подумать о насущном без чьего-либо внимания, — соглашаюсь, предложение логичное. Спустя пару переулков мы не смогли найти даже скамейки и сделали вывод, что идем куда-то не туда. — Алис, я устала, — не это главное, главное — поныть. Ненавижу молчать. — А я нет. И нам все равно некуда приткнуться. Или хочешь посреди дороги стоять? Еще через некоторое время показалась непонятная арка, но вот хоть какой-нибудь закуток, где мы могли бы сесть и обсудить непонятки и вообще нашу нынешнюю проблему, не находился. — Че? Идем в арку или сворачиваем обратно? — Алиса нервно смотрит вперед. Я мотаю головой: — Ага, мы столько зря прошли, что ли? Нет уж, шагай. Идем. Становится все громче, людей — больше, здания возвышаются над нами сначала двумя, потом тремя этажами. Громоздятся вывески на японском, мы явно прошли мимо рынка — в такую рань торговцы расставили ящики с продуктами и на всю улицу расхваливали товар. Потом, похоже, ближе к центру, здания стали как бы надстраивались над зданиями, крыши стали гораздо шире. Я не обратила сначала внимание, на это, зато потом… — Алис, там люди бегают, — тыкаю пальцем на ближайшую крышу. У неё зрение не очень, минус три, и, похоже, это не изменилось: она подслеповато щурится, после чего недоверчиво спрашивает: — Так, стоять, посмотри: они в зеленых жилетах, синих трениках как у бати и шлепках на босу ногу? — чисто ради противоречия замечаю: — Крутые мужчины должны носить шлепки на носки, — но Алиса права в своих подозрениях. Не крутые мужики, не очень мужики подросткового возраста и даже парочка девушек скакали в одном им известном направлении. — Ты думаешь, мы правда?.. — Не исключено. Вернее, а где еще? — молчим. Перевариваем новость. — Ну, все не так плохо, да? — Ты просто предлагаешь плыть по течению и не париться, вспоминая о прожитом, если кратко, потому что «Наруто» — это тоже неплохо? — смекаю, к чему ведет подруга почти сразу же. Ситуация странная, но пока ничего ужасного не происходит. В конце концов, мы умерли, потому о чем еще нам жалеть? А то, что придется адаптироваться к нынешним реалиям, нас не очень волнует: в пекло нас не кидают, не заставляют что-либо делать, кормят вот даже. Надеюсь, обед, кстати, будет нормальный. — Нам все равно нечего вспоминать, кроме сваливания из шараги и шатания от БургерКинга к Макдаку и обратно, — Алиса пытается посмеяться. Имеется в виду, что наша жизнь не была особо важной, чтобы сильно о ней жалеть. Особых впечатлений о ней нет, родители-друзья-знакомые, если специально о них не задумываться, на мозги не давят. К тому же, ничего страшного пока не происходит. Всё относительно в порядке. Слегка больно, конечно. Но психовать не тянет. Вокруг что-то интересное, вокруг — часть того мира, о котором мы только слышали. Думать, что этот мир гораздо важнее нашей мелкой проблемой, легче (чтобы не сойти с ума). — И что ты предлагаешь делать дальше? Она щурится, все еще разглядывая скачущих по крышам шиноби. — Для начала — вернемся домой. Время обеда, наверное, подошло. — А че потом? Пожрать — это замечательно, я не спорю, но потом-то, а? — То же, что и всегда… Сугури-нее-чан, — довольно улыбается Алиса. Я подхватываю: — Упарываться и нести сложнопонимаемый бред? — Конечно.