UCHIHA

Вот бы забыться во сне, но что-то не позволяет. Что-то хочет, чтобы эти воспоминания остались со мной навсегда, чтобы как свежие шрамы истекали кровью и не заживали, пока меня самого не закидают рыхлой землей. Надо дотерпеть до конца. Жду. Скоро? Сколько ждать? Когда я смогу смотреть на дорогу, без страха, что из кустов на меня не набросится враг? Когда над городом перестанет веять запахом разложения? Когда я смогу вновь любоваться весной, слушать птиц, а не крик агонии? Больно. Чертовски больно. Даже легкие болят. Не могу больше. Терпеть невыносимо. Я как в огне. Кто поможет, когда другим тоже нужна помощь? Город опустел. Небо плачет. Оно чувствует нашу утрату. Дождь накрапывает, пытаясь смыть боль и грязь, кровь и пот. Капли смешиваются в алых лужицах. Люди жмутся друг к другу под продырявленными крышами. Вода медленно стекает по черепице, затем, падая, впитывается во влажную почву. Сыро. Половицы скрипят под ногами, кости хрустят под ударами. Разруха. Зачем так много вложено усилий в создание, если война неизбежна, и она уничтожит все. Человек – в тебе слишком много противоречий. Ты хочешь мира, но слепо следуешь инстинктам и прешь резать глотки, хочешь держать в руках розу, но втыкаешь шип кому-то в глазницу. Зачем нам дается время, если все равно умирать? Зачем откладывать? Почему обязательно что-то рушить, чтобы что-то построить? Новый виток у спирали. Я думаю, что мне еще повезло, что я не узрел всех ужасов, что ад рядом со мной еще не разверзнулся. Многие не вернулись и многие так и не дождались. Кто они? Каким был их последний миг? В пыточных? В канаве или болоте? Что они чувствовали, о ком тогда думали? О чем жалеют? Сколько книг осталось так и недописанных? Слов не высказанных? Сколько желаний искромсанных? Звезд погасших? Уверен в точности – равно слезам выплаканным. Солдат. Ты не знаешь его, он не знает тебя. Он отдал жизнь, чтобы ты не опробовал на своей шкуре значения слова «война». Он был лучшим из целой сотни, лучшим из бесполезной оравы. Таких как он забирали на передовую. Их было сотни, остались десятки. В ком жила отвага, но не хватило умений, силы, а может и попросту удачи, тот погиб. Какая-то незначительная деталь может сгубить все и всех. Смирись. Это как вирус – думаешь: «Само пройдет», но он распространяется и жрет и жрет тебя изнутри. Любая оплошность дорого стоит. Спасибо тем людям, которые дали мне возможность существовать дальше. Когда-нибудь, я надеюсь, зарою прошлое в своей памяти, что бы превратить это существование в здоровую жизнь. Стою за углом. Наблюдаю. Вижу – девушка. Красивая. Ее не портят даже лохмотья, даже излишняя худоба, даже опаленные волосы. Она задумчиво смотрит на туманный горизонт. В глазах отражается пустота. Я понимаю, что она считает минуты до встречи с любимым человеком. Тратит зря время. Я уверен в этом, потому что ее муж был в отряде моего отца. Мы, конечно же, ей не сказали. Пусть вера в ней еще мерцает. Не хочу представлять, как она согнется под тяжестью горя, упадет на колени и ее крик станет обжигающим. Мне нечем ее утешить. Она не замечает меня. Ей все равно. Для нее будет жив только один единственный, только он будет важен и реален. Может, так оно и лучше… Прохожу мимо искривленной изгороди ее дома. − Здравствуйте! В ответ молчание. Пусть молчит, бережет силы на что-то полезное, а не на болтовню. Устремляюсь дальше. Мое путешествие только начинается. Мухи роятся на вырванной печени, откладывают яйца. Крысы обгладывают мясо с багровеющих останков и кусочек за кусочком насыщаются. Они устроили пир на верхушке апофеоза войны. Уже жирные, но продолжают жадно откусывать мясо. Ничего страшного, этих крыс можно потом самим сожрать. Еды то нет. Какой урожай? Там пепелище, там был пожар. Как ослабить противника? Уничтожить его склады, отравить продукты и пресные озера, затоптать поля. Это отнюдь не финал, это не значит, что восторжествует мор. Есть крысы, кошки, ну и, в крайнем случае – подобные нам. Хочу орать, пока не осипну, пока не порву связки. Но есть ли толк, когда вокруг меня обезумевшая от страха толпа? Меня не слышно среди чужих криков. Мой голос теряется, плутая рядом с обреченным воплем. Не чувствую дождя. Босыми ногами ступаю прямо по лужам. На полупрозрачной глади виднеется знакомый силуэт. Это я. Сразу не узнал. Что со мной произошло? Глаза впали, стали совсем темными, кожа словно я поражен чумой… Отворачиваюсь. Пусть это будет кто-то другой, какой-нибудь другой ребенок. Дети войны перестают быть детьми. Нас вынуждают рано повзрослеть. Несправедливо. От нас отняли полжизни. Мальчишка крадет из кармана кулек. Там шиноби затачивает лезвие. Еще дальше кто-то ползет, движением занеся руку, умирает, издавая последний стон. Я прокладываю себе тропу среди смерти. Она до сих пор пытается меня схватить, насылая на меня то жар, то головокружение, то бессонницу. Я не сдамся. Третий день лежу, глядя в потолок. Ночью мне привиделось, что у матери выкидыш. Я вскочил в холодном поту, задыхаясь. «Это просто сон. Он ничего не значит». Я метнулся к родительской спальне. Провалялся на полу до восхода. Дрожу. Зубы стучат. Не могу оставить ее без защиты и внимания. Каждый день спрашиваю как ее дела. Солнце в зените. Хочу пить. Губы потрескались. Шум. Гам. Кто-то приближается. Напряжение нарастает. Ворота открыты. Наше войско. − Враги отступили! Война закончена! Война… закончена… Душа ликует. Внутри все запело, расцвело. Я выжил. Мы выстояли. Конец. Глаза самопроизвольно заблестели. Дыхание участилось. Сердце радостно забилось. Бегу домой. Спотыкаюсь и падаю, сдирая кожу с коленок. Не важно. Встаю, мчусь дальше. Откуда-то взялись силы. Порог. Удивленные лица. Я кричу: − Война закончена! − Не может быть… − Закончена! Закончена! Закончена! Подлетаю к маминой кровати. − Мам, война закончена! Она искренне улыбается, светится изнутри. Тянется ко мне. Я обнимаю ее. Срываюсь. Поток слез. Прижимаюсь еще крепче. Мы будем рядом, будем счастливы. − Скоро? – глажу ее живот. − Да, − нежно отвечает мать и целует меня в макушку. Я уже не стану таким, каким бы мог стать. Меня покорежили. Теперь я вижу намного больше, чем видят обычные люди. Я вижу сущность, вашу старательно закрашенную ржавчину. Новый день. Ирьенины лечат раненых. Народ потихоньку приходит в себя. Кровь счищают со стен. Роют могилы. Я сижу на камне в саду, где прежде отсекались черепа. Прихожу в себя. Крик матери. Я сглатываю ком в горле. Подкрадываюсь к источнику звука. В той комнате лежит мать, окруженная другими женщинами. Я почти не разбираю их слов. Полклана всполошилось. − Это мальчик!