Однажды в другой вселенной

До некоторого момента Тина Голдштейн считала, что по жизни ей очень везёт. Престижная школа Ильверморни, должность старосты; да что там — она лучшая студентка своего выпуска. Перед ней открыты многие двери, но она уверенно — потому что она не ждёт отказа — приходит в высотное здание на Бродвей, 233, где ей вручают блестящий значок аврора и вежливо подталкивают под крыло Персиваля Грейвса. Грейвс не любит новеньких, но Голдштейн удаётся его переубедить: она работает за двоих и не путается под ногами. Она пишет отличные отчёты и с каждым разом увеличивает процент раскрываемости. Если бы все были, как она, — как-то раз замечает Пиквери, и Грейвс мысленно соглашается: ах, если бы. Её невезучесть расцветает во всей красе чуть позже, через пару лет, и весь отдел (и сама Тина) некоторое время пребывает в шоке: как так-то? К тому времени Грейвс уже отчётливо понимает, что смотрит на вечно сутулящуюся спину далеко не так, как следовало бы смотреть начальнику. И от этого выговоры раз за разом становятся всё жестче, а глаза Тины блестят всё чаще. Грейвс понимает, умом понимает, что делает всё правильно, что так и надо, но сердце каждый раз кричит: заткни свой чёртов рот, Персиваль, и скажи, что всё будет хорошо. Но он не говорит, что всё будет хорошо. Он говорит, что ещё один прокол — и Тина отправится работать в отдел выдачи разрешений. По щеке Тины катится слеза, очерчивая маленькую морщинку от ямочки. Грейвс любит смотреть, как Тина улыбается, любит — он уже и правда любит — её ямочки и прищуренные глаза. Вот только Грейвсу Тина не улыбается. Вообще. Никогда. Она нападает на не-мага. Тихая робкая Тина применяет заклятие в толпе людей, которые не знают, не должны знать о магии. На такое не решаются даже маститые мракоборцы, а уж от Тины такого ожидать... было нельзя? Сложно сказать: за последние несколько месяцев она, кажется, нарушила почти все немногочисленные статьи кодекса работника аврората. Пиквери рвёт и мечет, но как-то вяло, и Грейвс понимает: это напоказ. Он лично подписывает пару бумажек, отправляя волоокую Голдштейн подальше вниз, и не чувствует никакой вины — только тоску, что больше её не увидит. Впрочем, на следующий день она благополучно выливает кофе на его безупречно белую рубашку, и Грейвс с трудом сдерживает улыбку: он что, правда думал, что избавиться от неё будет так просто? Он даже рад. Нет, не так. Он совершенно точно рад, что рядом в лифте стоит краснеющая Голдштейн, бросающая косые виноватые взгляды в его сторону. От неё пахнет кофе с корицей. Вечером в здании МАКУСА пустынно, но Грейвса волнует наличие только одного человека. — Тина, — говорит он, спускаясь в подвальное помещение и находя взглядом немного растрёпанную причёску, — вы в курсе, что рабочий день закончился? Она испуганно поднимает глаза, и Персиваль про себя аплодирует: талант, Голдштейн. Она совершенно не умеет скрывать свои проколы. Он подходит ближе к столу и с интересом смотрит на разбросанные по нему документы, заляпанные нестирающимися чернилами. Он уже даже не удивлён. — Гляжу, вы освоились, — комментирует Грейвс, наблюдая за медленно появляющимся румянцем. — Поужинаете со мной? Последнее выходит как-то случайно, но на его лице не дёргается ни один мускул: в крайнем случае, Обливиэйт ещё никто не отменял. Голдштейн краснеет ещё сильнее и локтем сбивает палочку на пол. Сгибает колени, стукается головой о столешницу, роняет стопку папок и, наконец, поднимается на ноги. На её блузке — интересной формы пятно от чернил. Похоже на Африку, думает Грейвс и переводит взгляд на пылающее лицо Тины, которая готова провалиться ещё глубже этого подвала. В помещении так тихо, что Персиваль может слышать её нервное дыхание. — Я задал вопрос, — напоминает он, поняв, что ответа он не дождётся. Тина вздрагивает и резким движением поправляет волосы. Странно, но это движение не вызывает очередного апокалипсиса. — Я, э-э-э, мистер Грейвс, — начинает она, запинаясь, и Грейвс её перебивает: — Берите пальто. Я знаю отличное местечко неподалёку. Когда Голдштейн растерянно повинуется, он, не удержавшись, негромко добавляет: — Постарайтесь только не разгромить его, оно мне действительно нравится. И наслаждается заново вспыхнувшими щеками Тины.