Ледяное зеркало

Глава 1        Если бы Лу Хань заранее знал, что переживёт за полгода, пока будет присматривать за домом тётушки, никогда бы не согласился. Даже наплевал бы на райские условия и заманчивое предложение. Условия шикарные: проплачено на полгода вперёд за все услуги; соседи в других домах не шумные, да и не видать их практически – всё на работе пропадают; добираться до работы с полчаса пешком; до университета рукой подать; вокруг много деревьев; воздух свеж и приятен. Да, не стоит забывать, что уезжая, тётушка снабдила парня безлимитной картой.        То есть жизнь была как миндаль в шоколаде, так любимый Ханем. Оставалось присматривать за домом, вовремя обнаруживать и устранять неполадки, поливать и стричь газон, кормить рыжего сорванца-сам-по-себе-гуляю-кота. Ах, да, ещё и поливать несметное количество узумбарских фиалок. И не дай бог полить холодной водой сверху! Нет, только горячей, только в поддон. Поворачивать изредка горшочки, следить, чтобы вода, не приведи боги, не капнула на чувствительный к влаге листочек капризного растения.       Тётушка боготворила Лу и дарила всю нерастраченную любовь. Муж умер рано, детей у них не было, зато был маленький Хань, который часто гостил у тёти, пока её брат – отец Лу устраивал свою личную жизнь. Повторно тётя замуж так и не вышла и даже не влюбилась, насколько знал Лу, потому что все мужчины по сравнению с мужем были бледными копиями бледных копий.       Потому из всей многочисленной родни тётушка выбрала именно Ханя в качестве хранителя дома, пока она решила познать страны и увидеть своими глазами разнообразие мира. Лу же честно выполнял обязанности и не жил на широкую ногу, как могли бы подумать многие. Но и в некоторых изысках типа свининки два раза в неделю, себе не отказывал.       Первые несколько недель Хань был как в раю, даже кормёжка противного рыжего хулиганистого кота с обгрызенным ухом и хриплым мявом, даже уход за цветами и даже, представьте себе, единственный противный, вечно ворчливый по любому поводу сосед – господин Чон – не выводили его из себя.       Фиалки поливал исправно, выполняя все указания, убирал в доме, не позволяя лишней пылинке остаться на поверхности, кота кормил, на руки брать не пытался и даже руки не тянул, чтобы погладить это воплощение адской машины смерти в лице…кхм…морде наглого животного. Но господин Чон ворчал, тем не менее, всё время, то заглядывая через изгородь, чтобы высказать своё мнение о высоте травы на газоне или о слишком сильном аромате фрезий, на которые у него аллергия. То, толкая в спину своей клюкой при встрече или пытаясь всунуть её между ног Ханя, чтобы тот перецепился, не устоял и упал. Он не терял уверенности в том, что однажды всяческие подначивания и провокации возымеют действие и они с этим подозрительным молодым человеком, наконец, поругаются, а господин Чон спустит пар на пройдоху Ханя, который умудрился урвать такой домик, ничего для этого не делая. Родство Ханя и работа в расчёт не брались. Что такое реставрация старых вещей? Тьху! Ересь, прости господи. Разве это работа для мужчин!? Но Хань улыбался, кланялся и пропускал мимо ушей все замечания и колкости господина Чона, спешил к дорогим инструментам и любимой работе, засиживаясь допоздна над очередной реликвией.       Всё было отлично, пока однажды вечером к нему в дом не постучал начальник и не попросил отреставрировать старое зеркало на дому. Даже разрешил на работу не являться. Потому что клиент оплачивал с лихвой, а Хань был лучшим реставратором в фирме. Инструменты и всё необходимое обещал завезти завтра, как и само зеркало. Удивившись спешке и работе на дому, Хань решил уточнить, что к чему. – Понимаешь, Лу, клиент не хочет, чтобы кто-то особо видел это зеркало. Он сказал, что ему нужен самый лучший реставратор и чтобы зеркало видел только он и больше никто. Странный он тип. Точнее, не тип, а… Вот знаешь…я так и не понял, кто передо мной был: женщина или мужчина. Да и не суть. Лу, такие деньги терять нельзя! Купим, наконец, в мастерскую новые штопферы и гладилки, дорогой полироль и воск. Клей вот ещё или лаки. Запасы-то не резиновые. Или систему для ретуширования. Тут всего лишь реставрация зеркала на дому, а столько денег. Ну?       Хань кивнул. Он давно хотел новенькие инструменты и о материалах для ретуши давно мечтал. О той же системе для ретуширования или системе для подбора цвета. И не какой-нибудь, а высококачественной и профессиональной для картин, а не привычной мебели. Как-то у них в мастерской никто не интересовался, да и не занимался ретушью, а когда Хань заикнулся об этом, получил нагоняй от начальства и просьбу не лезть в дела фирмы. Дали работу, сиди реставрируй и не мечтай о лишнем. Когда-нибудь мы расширимся и займёмся ретушью. Когда-нибудь, но не сегодня. Лу глотал обиду и копил деньги, чтобы попробовать реставрировать несколько старых картин, передававшихся в семье из поколения в поколение. А тут такая возможность. Терять нельзя.       На следующее утро сам начальник инструменты и материалы подвёз, даже помог перенести и расположить в зимнем саду, где было больше всего света и временно отсутствовали растения. Дал наставления и отчалил, напомнив, что гонорар Лу будет гораздо выше, чем обычно. И если хозяину древности понравится, и он придёт ещё к ним, то повышение и необходимые материалы у Ханя будут. А это означало, что в свободные от работы минуты, можно будет заниматься реставрацией семейных реликвий и доработкой университетских проектов.       Целый день Лу ждал заказчика, успев навести лоск практически во всех комнатах, где и так царил практически идеальный порядок, начертить таблицу для проекта, которую откладывал в долгий ящик, приготовил лазанью и откупорил бутылочку вина, наслаждаясь прекрасным видом из зимнего сада. К вечеру в дверь позвонили, и на пороге возникла невысокая хрупкая фигура, укутанная в чёрные хитросплетения кружев. Хань понял, что начальник был прав, определить, кто перед тобой было практически невозможно. Потрясающе красивые и правильные черты лица, обрамлённые искусной вязью тонких чёрных кружев, путали и манили. Под накидкой скрывались угольно-чёрные волосы, уложенные мягкими волнами, в ушах качались длинные серьги из чернёного серебра, идеально скроенные одежды из того же словно морозного кружева скрывали точёную фигуру, а сквозящее во взгляде превосходство высшего слоя общества напоминало о его месте. Человек был безумно красив и знал себе цену.       За спиной гостя высился молодой парень, тоже весь в чёрном, с нечитаемым выражением лица, которое можно смело было назвать похер-фейс. Он спокойно стоял за спиной, прижимал к себе такой же чёрный, как и одежды пришедших, чехол и выжидательно смотрел в подпространство, хмуря брови и кривя тонкие губы – единственные мало-мальски понятные эмоции на лице. Игроком в покер, он был бы идеальным. Чёрт ногу сломит, а не прочтёт на лице ничего примечательного.       Лу отмер и поздоровался, на что ему тут же была протянута узкая ладонь, затянутая в чёрные кружевные перчатки. Хань несколько секунд пялился на неё и решился-таки припасть губами к ажурному рисунку, под которым прохладой веяла кожа гостя. Ладонь не убрали, потому Лу решил, что правильно сделал выбор, и перед ним женщина. Хань отступил, пропуская странную пару в дом и проводя их за собой в вынужденную мастерскую, где перед огромным панорамным окном стояли четыре кресла и небольшой стеклянный столик на кованых ножках.       Гости чинно проследовали за ним в комнату. Шли тихо, лишь лёгкий шелест кружев напоминал, что Хань не один. Но включить свет ему не дали, положив прохладную ладонь на его руку, пока он не успел щёлкнуть выключателем. Комната была залита светом отходящего ко сну солнца и напитана лёгкими сумерками, клубившимися по углам.       Высокий парень тут же примостил свою ношу на специально заготовленный мольберт и снял чехол с зеркальной поверхности, Лу даже не успел рта открыть. Он указал на кресла, и они опустились на удобные сиденья, только Хань это сделал привычно громко, со скрипом коленей и кресла, невысокий гость грациозно и царственно, практически бесшумно, с гордо выпрямленной спиной, а высокий парень так и остался за спиной своего хозяина или хозяйки. Пока Лу в очередной раз прикидывал, кто же всё-таки этот таинственный гость, потому что всё же было нечто неженственное в его образе, несмотря на кружева и утончённость, голос подал высокий парень, и Хань едва не вскрикнул от неожиданности. – Господин Лу Хань, верно?       Лу с трудом сдержался, чтобы не ударить ладонью по лицу. Надо же, войти в дом, зеркало своё устроить, а потом уже интересоваться, по адресу ли пришли. Чудные, ей-богу. Но всё-таки подтвердил: – Да, меня зовут Лу Хань. Высокий парень кивнул, посмотрел на сидящих в креслах и заговорил: – Господин Чунмён хочет, чтобы вы реставрировали зеркало в лучшем виде, – проговорил высокий парень, глядя опешившему Лу в глаза. – Вне зависимости от того, сколько вам потребуется времени, сил и денег. Ни в коем разе не заменять старое зеркало на новое.       Хань буквально слышал, как его челюсть ударилась об пол, чудом миновав армированное стекло стола. Всё-таки господин. Не зря сомнение закралось в душу. Хотя эти серьги, кружева, подставленная для поцелуя рука и необъяснимая утончённость должны были привести к выводу, что перед ним женщина, а вовсе никак не мужчина. Ну да ладно, у каждого свои причуды. А тут такие деньги. – Также господин Чунмён, – продолжал высокий парень, – хочет, чтобы кроме вас зеркало не видел никто, даже ваше непосредственное начальство и родня.       Лу давил кашель возмущения в груди и желание уточнить, что к чему, но лишь молча слушал, разглядывая красивого мужчину в высоком кресле и изредка переводя взгляд на говорившего. Тоже весьма красивого парня. Умение и желание видеть красоту буквально во всём жило в Хане с детства, тщательно подпитывалось любящей тётей, а после и преподавателями по искусству. Потому Лу смотрел на гостей большими глазами и любовался, отмечая каждую чёрточку.       Сидящий в кресле Чунмён приподнял руку и потёр большим пальцем по указательному. Стоящий позади высокий парень тут же вытянул из внутреннего кармана что-то и вложил в протянутую руку. – Спасибо, Сехун-и, – одними губами проговорил гость, и Лу понял, почему тот говорил мало. Чунмён протянул Ханю карточку и визитку, не отрывая взгляда чёрных глаз от растерянного Лу. – Это вам на расходы, – проговорил, как выяснилось, Сехун. Но стоило Ханю открыть рот, как он опередил вопрос и уточнил: – Это чисто на расходные материалы и прочие затраты. Заказ хозяин оплатит отдельно, как и договаривались.       Хань продолжал хлопать глазами, сжимая в руках безлимитную карту и пытаясь привести мысли в порядок, а Сехун тем временем протянул руку и с лёгким поклоном помог подняться хозяину из глубокого кресла. Гости кивнули хозяину и удалились самостоятельно, неслышно прикрыв за собой дверь, так и оставив растерянного Лу в кресле.       Если этот Чунмён был так богат, и зеркало было настолько ценным, то почему обратился именно в их маленькую фирму? Почему не нанял именитых мастеров? Да, их фирма была неплоха, и сам Хань считал себя не последним мастером, несмотря на молодость. Но всё же. Он не пошёл к Кану или тому же Дону, он пришёл к Чону и тот тут же перенаправил его к Лу, безоговорочно признавая в нём лучшего реставратора своей фирмы. Лу крутил в руках карточку с изысканной чёрной визиткой, украшенную едва видимым кружевным узором, написанным красивым шрифтом контактами, размышляя над вопросами без ответов, пока не понял, что окончательно стемнело.       Он отложил карту и визитку на стол к блюду с персиками, доплёлся до двери, щёлкнул выключателем и повернулся к мольберту, где его ждала щедро оплачиваемая работа. Стоило оценить масштаб работ для дальнейших действий и возможных закупок.       Реставрацией зеркал занимались очень редко, в большинстве случаев восстанавливая рамы и заменяя старые зеркала на новые. Зачастую достойная реставрация зеркала в разы превышала стоимость старой вещи и немногие выкладывали деньги, соглашаясь на замену зеркал. И лишь истинные ценители и хранители реликвий платили баснословные деньги за восстановление.       Хань подключил софиты и направил их на мольберт и стоящий рядом стол, полностью выпутывая зеркало из чёрного чехла и устанавливая его на подставку. Зеркало было овальным, средних размеров, в серебряной раме прекрасной работы. Серебряные снежинки сплетались в причудливом танце, и, казалось, могут треснуть под пальцами при неосторожном движении.       Снежинки казались тонкими и хрупкими, даже под толстым слоем патины. Хань осторожно коснулся одной из них и погладил её, знакомясь с вещью, с которой предстояло работать не один день. И тут же невольно вскрикнул, оцарапав палец до крови. Он сунул его в рот и задумчиво пососал, разглядывая место на раме, где алела капелька крови. Маленькая, но с острым краем снежинка была самой красивой среди остальных. И казалась более светлой.       Иллюзорный танец пляшущих резных красавиц завораживал и навевал мысли о Госпоже Метелице и Снежной Королеве. На ощупь снежинки оказались неожиданно прохладными, несмотря на тёплый вечер. Хань хмыкнул и подумал, что богатая фантазия иногда играет с ним злую шутку, меняя реальность и корректируя под себя.       Лу решил начать работу завтра, но сегодня хотел сделать необходимые пометки и полюбоваться на загадочное зеркало не менее загадочного господина Чунмёна, который несмотря на жаркую середину сентября, был полностью укутан в гипюр. С рамой всё было достаточно просто: снять патину, зачистить малодоступные места, отполировать, кое-где поправить изломы, но это дело недели максимум. С зеркалом всё будет гораздо тяжелее и дольше, а возможно, ему повезёт и уйдёт только неделя.       Очистить стекло несложно, соблюдая все правила, куда сложнее будет, если зеркало окажется исцарапанным не только на наружной части, но и со стороны амальгамы. Пока не видно особых проблем с зеркальной поверхностью, кроме мелких царапин и старых загрязнений. Но возможны незаметные сколы и повреждения амальгамы. Зеркало слишком тусклое и мутное, чтобы сказать вот так вот сразу.       Хань сделал очередную пометку в лежащем неподалёку истрёпанном рабочем блокноте со смешной закладкой в форме рогатой оленьей головы и продолжил осмотр, отмечая все необходимые материалы и инструменты в отдельный список.       Зеркало не отражало свет, подёрнутое мутной пеленой многолетней пыли и патины. Интересно, сколько лиц оно отразило за свою жизнь? Сколько видело и знало? Лу осторожно погладил ещё одно особо восхитительное хитросплетение снежинок, углубляясь в мысли. Перед внутренним взором танцевал бесконечный цикл пёстрых картинок, состоящий из почти ощутимых зимних туманов, искристого снега и ледяного инея.       За окном кружила пыльца, цветы на газоне трепетали под напором тёплого ночного ветра, поющего колыбельные и обещающего вечную любовь. Но любовь ветра так изменчива. И цветы качались в такт его песням, сеяли редкую пыльцу и видели сны. Лишь вечерние примулы, зовущиеся свечами темноты, и ночной гладиолус подпевали, льнули навстречу и верили в обещания коварного любовника ветра.       Пыльца танцевала в лунном свете, напоминая серебряные снежинки, кружащие в воздухе. Воздух был напоен ароматами ночных цветов и шумом редких машин. А зеркало влекло и очаровывало даже своим весьма унылым видом. Придётся немало поработать, прежде чем оно раскроет свою красоту. Лу неохотно оторвался от зеркала, когда уже начало светать.       Наскоро приняв душ и обзвонив магазины для покупки необходимого, он увалился спать. А проснувшись, быстро перекусил и с чашкой кофе направился в зимний сад, где дожидалось зеркало. Он пару раз хлебнул кофе, обжигаясь и ругаясь сквозь зубы. Поставил чашку на стеклянный столик и подошёл к другому, на котором дремало зеркало.       Хань взялся за инструменты и спустя некоторое время осторожно вынул прохладное стекло, укладывая на специальную подложку из шерсти ягнёнка. Зеркало, казалось, поглощало солнечный свет и отказывалось даже слабо бликовать. Рамка оказалось цельной и весьма искусно изготовленной. Всего в нескольких местах обнаружились дополнительные изломы, которые можно было легко исправить. Но рамка без отражательной поверхности выглядела как-то слишком сиротливо. Словно зеркало было сердцем и душой раритета, оказавшегося в его руках.       Отложив рамку, Лу взялся за стекло и поёжился от порыва холодного ветра, распахнувшего форточку на кухне. От чего потянуло сквозняком и Ханю захотелось закрыть огромное окно в зимнем саду, спасаясь от внезапной прохлады. Он дёрнул плечами и опустил зеркало обратно, поспешив закрыть все фрамуги, и, спасаясь от неожиданно прохладного дня, натянул вязаный кардиган, что висел на этот случай в коридоре, всегда готовый прийти на помощь хозяину.       Хань вернулся к зеркалу, стекло которого было странно прохладным. Он осмотрел отражательную поверхность, затем перевернул и осторожно срезал ворсистую ткань подложки, оголяя слой амальгамы, который вопреки ожиданиям, был практически цел. Оставалось почистить задний слой, кое-где подшаманить, да заменить износившуюся подложку, и можно было заниматься чисткой и полировкой наружного слоя, оценив масштаб работы, сделал новые пометки и нахмурился: пальцы неожиданно замёрзли. Хань вопреки всему предпочитал работать в перчатках лишь в случае обращения к химическим веществам. Он любил трогать старые вещи, словно считывая и собирая кончиками пальцев информацию и энергию, фантазируя и «общаясь» с вещью.       В дверь позвонили и он, отложив работу, направился открывать. На пороге обнаружился молодой курьер с одним из заказов. Расписавшись и выдав небольшие чаевые, Лу с удивлением обнаружил, что на улице начинало смеркаться. Пожав плечами, он вернулся во временную мастерскую и обнаружил чашку с остывшим кофе. – Тьху ты, пропасть! – высказал своё мнение по поводу остывшего напитка Хань и, схватив чашку, прошлёпал на кухню, с яростью выплёскивая её содержимое в раковину. Он терпеть не мог охлаждённый кофе. Сильнее он ненавидел только морепродукты. Щёлкнул кнопкой чайника, засыпая новую порцию кофе в чашку. Подумав, добавил сахара и тщательно перемешал кофе с белыми кристалликами. Залил кипятком и ещё поколотил. Звонко и раздражённо ударяя о стенки чашки ложечкой.       Остывший кофе охладил пыл и заставил временно оставить зеркало и его витиеватую раму в покое. Раздражённым Хань никогда не брался за работу, считая, что таким способом он навредит восстанавливаемой вещи, напитывая её своим негативом. Он сел на диван, подтягивая ноги, и уставился в окно. За оградой светили фонари, а на небе плыли низкие пузатые белые облака, отражая свет искусственных светил.       Лу прихлёбывал кофе, игнорируя урчание желудка, и медленно моргал. Горячий напиток почему-то не бодрил и не согревал, вызывая лишь желание устроиться поуютнее, сжаться в комочек и отойти ко сну, наплевав на чистку зубов и душ.       Интересно, для какой снежной королевы делалось зеркало? Снежинки эти, ни одной похожей на другую. Может, это своеобразное напоминание о предыдущей стране обитания? Или, может, прозрачный намёк на холодность госпожи? Во всяком случае, его не отпускали постоянные мысли о метелях, снегопадах, кружащихся в хороводе снежинках, танцующих в ночном небе. Невесомое прикосновение к шее прохладных пальцев приятно будоражило кровь, обещая неземное наслаждение. А снежинки плясали и плясали, складывались в причудливые узоры, заваливая всё вокруг огромными сугробами. Лу зябко передёрнул плечами и едва не свалился с дивана, обливаясь остывшим кофе. Да что ж такое?! Полчашки холодного кофе неприятно растекалось по одежде, поднимая волосы дыбом.       Хань вздохнул и отправился в душ, яростно срывая с себя одежду, и уже собрался отправить её в стиральную машинку, когда застыл, глядя в окно ванной комнаты. На дворе сверкало солнце. Но он был уверен, что только недавно сел пить кофе, и за окном был вечер. Хань устало потёр переносицу и швырнул вещи в стиралку, а сам стал под контрастный душ, пытаясь привести в порядок чувства и мысли.       От самокопания его оторвал звонок в дверь и, сердито закрутив краны, он набросил халат с капюшоном и спустился вниз, принимая ещё один заказ. Вода стекала за шиворот и оседала на вороте махрового халата. Хань поморщился и вновь зябко передёрнул плечами. Отнёс в мастерскую очередную коробку, распаковал и понял, что окончательно продрог.       Лу решил вновь залезть в душ, на этот раз сделав воду погорячее, чтобы согреть окоченевшее тело. Он откровенно не понимал, почему парень-курьер обливался потом, а он стучал зубами. Хань толком никогда не болел и слабо представлял, что такое простудный озноб. Потому, выбравшись из душа, он тут же оделся, чтобы не потерять драгоценное тепло и полез в аптечку за градусником.       Электронный прибор показывал привычные 36,5, словно издеваясь над дрожащим Ханем. Он натянул на футболку толстовку, а сверху ещё и безрукавку, и отправился вниз завтракать. На этот раз кофе он выпил горячим, что существенно подняло настроение.       От созерцания пейзажа за окном Ханя оторвал телефонный звонок: – Хань, ну что?       Лу почесал затылок и хотел съязвить и дурным голосом сказать «ничего», что толком можно было успеть-то вообще? Но тихо ответил «Работаю» и вжал голову в плечи от яростного рыка начальства. – Неделя, Хань! Неделя! – Что неделя? – не понял тот. – Ты бы за неделю хоть раз связался со мной! Сказал, как идёт работа. А то этот, эта…заказчик, одним словом, вообще затих и даже не уточняет. Хотя да, заплатил он за месяц твоей работы. – Ну и отлично, шеф. Я пошёл работать. – Смотри мне, – хмыкнул начальник, и Лу, словно воочию увидел, как тот потряс массивным кулаком, угрожая небесам.       Он положил трубку и задумчиво поскрёб подбородок. Какая неделя? Как так-то? Что вообще за ерунда?! Из всего он помнил нежные прохладные пальцы, блуждавшие по его телу, душ, кофе и…и всё. Хань нервно хохотнул и на всякий пожарный полез в телефон смотреть на календарь. Электронная таблица подтверждала сказанное начальником. Как-то невесело это всё. Да и пальцы. Чужие, прохладные и проворные пальцы под одеждой и мягкие губы на шее. Что за бред?!       Натянув защитные перчатки и очки, Хань принялся за очистку рамы от загрязнений. Смыв всё, что удалось, тёплой водой и подсушив мягким полотенцем, он оставил раму подсыхать. Аккуратно зачистил небольшой участок на задней части, где не было бы видно, сделал неглубокий надпил, и капнул несколько капель хромпика, проверяя качество и пробу серебра, для того чтобы знать, как чистить дальше.       Серебро оказалось высококачественным, согласно шкале цветов на реагенте. Лу опустил раму в специальный раствор, поставил таймер и отправился на кухню, сооружать перекус. По загривку, перебирая волоски, словно прошлась прохладная рука, пуская стаи мурашек по коже и заставляя трепетать в ожидании. Мягкие губы коснулись чувствительного места за ухом и мазнули по шее, по груди. Прохладные руки огладили бёдра и ягодицы. Внизу живота скрутилась тугая спираль желания, разгоняя волны дрожи предвкушения. Хань открыл глаза от настойчивого треньканья таймера и побежал на звук вытаскивать раму, едва подумав, что нужно натянуть перчатки, чтоб не повредить руки.       Сердце грохотало, а во рту было сухо. Он не помнил, как отключился за столом, но судя по таймеру и отлёжанной напрочь щеке, он спал не менее двух часов. Чётко в сознании всплывала только нарезка бутербродов и включённый чайник, благо электрический, закипел – выключился сам. Хотя нет, были ещё приятные касания, от которых кровь быстрее бежала по венам, разливаясь желанием во всём теле. Но это был лишь сон. Просто у него давно никого не было, вот и снилась всякая непотребщина. Не мог он так уставать, учитывая, что из-за странной парочки в чёрном, он забросил все свои проекты и даже ни разу не объявился на кафедре, и вообще, как оказалось, целую неделю пробыл безвылазно в доме.       Хань придирчиво осмотрел раму и уже более спокойно выдохнул. Всё на месте, даже в особо опасных местах хрупкие на вид снежинки всё так же прочно обнимают подруг, переполох ни к чему. Осталось внимательно и аккуратно зачистить и отполировать. Лу сильно потёр лицо ладонями, возвращая себя в реальность. Сжал губы в тонкую линию и огляделся. Однозначно нужен свежий воздух. Ему просто необходимо развеяться.       С трудом вырвавшись из уютных, хоть и прохладных объятий и поцелуев, Лу моргнул и сел на кровати. Он не помнил, чтобы приходил в спальню, да и вообще собирался в университет. Хань похлопал себя по щекам для бодрости и медленно выдохнул, считая до ста, гася в себе растущую панику. Переодевшись и схватив проектную работу, Хань вылетел за дверь, не забыв поставить на сигнализацию и спрятать зеркало. Улица встретила раскалённым воздухом, и он неосознанно поморщился, стягивая с плеч фланелевую рубашку в мелкую клеточку. В доме он одевался, как зимой, в то время как на улице был местный филиал маленького ада. Едва асфальт не плавился.       Пройдя квартал, Хань стянул рубашку, затем футболку, оставшись в майке и радуясь, что не умудрился натянуть поддёвку под джинсы. Ноги в кроссовках горели и проклинали хозяина за плотные носки. Пришлось усесться в скверике и стянуть обувь, блаженно выдыхая. Рюкзак прилип к спине, чёлка неприятно свалялась на лбу, и Хань, недолго думая, двинулся к фонтану, воровато оглядываясь по сторонам. И едва не простонал от удовольствия, опуская ступни в прохладную воду.       Вода холодила и расслабляла, забирая жжение со ступней и заползая расслабленными холодными пальцами под джинсы. Хань блаженно улыбнулся и закрыл глаза. На пояс уже привычно легли пальцы, и шею обожгло прохладными поцелуями. Он закинул голову, наслаждаясь прохладой и подставляя шею под ласки. Спину приятно холодило от чужой груди, и пожар от невыносимой температуры воздуха уходил, оставляя лишь жгучее желание чувствовать невесомые, но до боли необходимые прикосновения.       Чужие пальцы скользнули под майку, очерчивая напрягшийся живот, задевая набухшие соски короткими ноготками. Хань задыхался от медленных, сводящих с ума ласк, подставлял шею, хватал ртом воздух и жмурился, боясь открыть глаза. Возбуждение разливалось приятной истомой по телу, оседая лёгким теплом внизу живота, в то время как пальцы, дарящие прохладу, касались обжигающей кожи, обещая куда большее наслаждение, чем сейчас.       Тихое, будто кошачье, урчание на ухо разнесло волны дрожи по телу, и Хань распахнул глаза, теряя равновесия и падая с дивана в кухне. Он едва подавил крик, потому что не помнил, как вернулся домой. И уж совсем не мог сказать, выходил ли вообще. Лу окинул взглядом кухню, пытаясь угомонить бешеное сердцебиение где-то в горле, и решить, что же из происходящего с ним было сном, а что нет. Залез в рюкзак, где обнаружилась сложенные рубашка с футболкой, то есть, как минимум, у фонтана он точно был.       Но не был уверен, был ли он в университете и с кем общался. Видел ли кого из знакомых и о чём говорил. Но на проектной работе, что обнаружилась также в рюкзаке, стоял одобряющий росчерк от руководителя, так что беспокоиться не стоило. Кроме того, что память стала подводить, и события выпадали из мозаики бытия, оставляя лишь призрак нежных прикосновений и его реакцию на них.       Хань чётко помнил фонтан и приятную негу, ползущую по телу, а потом себя, тающим от ласк. Он прикрыл глаза, выдыхая медленно через нос, пытаясь успокоиться. Открыл глаза и вновь завис, обнаруживая себя над старым зеркалом. Он до рези в глазах всматривался в посветлевшую поверхность, пытаясь понять, что именно заставило зеркало блестеть и частично отражать его недоумённое лицо. Лу точно помнил, что не полировал его, он ведь твёрдо решил заняться сначала рамой.       А сейчас из гладкой поверхности на него пытливо смотрели собственные глаза – большие, с искорками, от которых так млели его бывшие, – смотрели немного испуганно и недоумённо. Хлопали пушистыми ресницами. Хань сжал майку на груди, комкая тонкую ткань, и потряс головой. С ним происходила какая-то ерунда, может, стоило показаться врачу? Взять выходной и отоспаться? Но желание привести в порядок зеркало было в разы сильнее.       Отбросив все сомнения, он решил думать о своих провалах в памяти завтра, а сейчас взялся за дремель. Выбрал подходящую насадку, нанёс пасту, надел защитные очки и респиратор, и принялся за работу. От всех страданий от потери бывших, навязчивых мыслей, которые преследуют каждого при расставании, от самокопания и самоуничижения его всегда спасала работа. Вот и сейчас, погрузившись в неё, он видел лишь серебряные снежинки и лежащее неподалёку овальное зеркало.       Музыку заменяло пение мотора и чёткий ритм успокаивающегося сердца. Мелкая пыль отлетала от вращающейся насадки и кружила в воздухе, сверкая в солнечном свете, оседая тонким слоем на одежде и столе. Зеркало таинственно мерцало, принимая солнечные лучи, но почему-то не отражая их.       Вот уже несколько пробуждений подряд Хань чувствовал себя мальчишкой в подростковом возрасте. Бельё было влажным, а бёдра, словно сводило лёгкой судорогой былого напряжения. Он отмывал себя и думал, реально ли то, что ему снилось. Все фейерверки и истома, охватившая тело. Или же это просто игра воображения парня, у которого давно не было секса. Но столько любви и желания звучало в одном тихом с придыханием «Хааааань», что Лу терялся и смущался. Прежде никто не хотел его так и не доставлял удовольствие, забывая о себе. Даже если всё это его нелепая личная фантазия и наваждение.       Хань совершеннейшим образом плевал на проблемы с памятью, для него это не было чем-то из ряда вон выходящим, когда он с головой погружался в любимое дело или планирование. Он частенько подвисал, размышляя о вариантах реставрации картин из музеев или реконструкции практически превратившихся в прах старинных вещиц. Так проходили часы, иногда и дни, пока он мысленно подбирал способы и материалы для проведения необходимых работ.       Вечером пятницы Лу собрался и ещё крутился перед зеркалом, оценивая свой внешний вид. Пусть Исин и говорил, что Бэкхён не обращает внимания на внешность, зато крайне щепетилен относительно внутреннего мира партнёра, хотелось произвести впечатление. И желательно приятное. Он давно не ходил на свидания, потому со всей тщательностью подготовил себя к встрече. Ведь случиться могло всё, что угодно и лучше быть готовым к приятным неожиданностям, чем нелепо подставиться.       Потому приводил себя в порядок с самого утра, иногда прикладывая руку к груди, пытаясь унять беспокойное сердце. Бэкхён понравился ему ещё на той вечеринке в честь открытия собственной танцевальной школы его лучших друзей – Чонина и Исина. Хань собрался уходить домой, но задержался поблагодарить за приглашение и ещё раз поздравить друзей с таким знаменательным событием, ведь те шли к нему не один год, но Исин и Чонин зазвали его к себе в гости, не оставив выбора.       Исин обиженно, но крайне мило надул губы, а Чонин своим чарующим голосом, которым только людей соблазнять подписывать кровью контракты в обмен на душу, пообещал, что Хань получит целую гору моти и медовых шариков с кунжутом, и что он самолично будет хранить покой Лу, пока тот будет утопать в неге и расплываться лужицей после истребления сладостей. Чонин знал, на что давить. Хань был ещё тем сладкоежкой, и отказаться от медовых шариков – было пределом его возможностей, а от моти он бы не отказался даже под страхом смерти. Побывать в новой квартире удостоились чести он, Бэкхён и ещё пара друзей новой семьи.       После очередных поздравлений по поводу открытия школы танцев и создания новой ячейки общества, пусть и полулегальной, но не менее счастливой, гости принялись за лёгкие закуски и алкоголь. После моря вопросов, как так произошло, что парни оказались вместе, учитывая, что никогда не были замечены в однополых отношениях и были убеждёнными гетеросексуалами. Чонин и Исин усмехнулись и одновременно сказали, что всё это условности, а «ради такого, как он», и ткнули пальцами друг в друга, можно изменить свои взгляды.       Гости уселись на тёплый пол, подняли бокалы за хозяев и даже смогли не раз закусить, а потом во все глаза следили за тем, как горят в танце Исин и Чонин. Они словно перетекали друг в друга. Это было нечто большее, чем просто танец. Исин прогибался спиной в наклоне, едва не касаясь макушкой пола, а Чонин грудью ложился на него, поддерживая. Взгляды и движения говорили больше, чем любые слова. Хань оторвал глаза от закончившей танцевать пары и выдохнул, он был очарован и пленён танцем. И с трудом глотнул, видя как последний моти, утопает в аккуратном рту, и юркий язык ловко проходится по длинным пальцам, испачканным в сладости. Бэкхён поднял на него тёмный взгляд, и Ханя пронзило возбуждением.       Лу позорно сбежал в ванную, чтобы снять напряжение, навалившееся на него настолько внезапно и неожиданно, что ему сделалось неловко. Быстро попрощавшись с друзьями, сбежал в съёмную квартиру, чтобы спрятаться в своём домике и привычной раковине, в которую забился после расставания с последним партнёром. Крайним, а не последним, мысленно исправился Лу, но всё равно растерянно смотрел на себя в зеркале и корил себя за то, что сбежал. Бэкхён просто съел рисовое пирожное и всё. А он как дурак себя повёл.       Зато сегодня будет шанс реабилитироваться и постараться показать себя с лучшей стороны. Хотя и уходить от своего мистического воздыхателя с прохладными губами не хотелось. Хань глубоко вздохнул и взялся за ручку двери, но та не поддалась. Он нахмурился и покрутил ручку, но та всё так же игнорировала его попытки выйти из дома. Когда перед его носом захлопнулись двери, ведущие из зимнего сада на лужайку, Лу улыбнулся и спросил: – Ревнуешь? Хочешь, я не уйду? Правда, не уйду. М? Я остаюсь с тобой, слышишь? – сказал он и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, открывая ключицы. – Хааань, – прошептали на ухо таким тоном, что Хань выгнулся дугой от накатившего желания.       В глазах приятно потемнело, привычно кружа голову, и Хань зажмурился, сердце отбивало чечётку в груди, вынуждая сбиваться и дыхание. Пахнуло морозной свежестью, и Лу тихо застонал. Свидание было забыто, как и планы. Существовало только здесь и сейчас. Путаясь в пуговицах, Лу расстёгивал рубашку, пытаясь избавиться от раздражающей ткани, которая тревожила вмиг затвердевшие соски. – Хаааань…        Мурашки толпами побежали по обнажившейся коже груди, скользнули вниз и в стороны, растекаясь паутинкой возбуждающей дрожи. С трудом выпутавшись из рубашки, Лу подставился под прохладные пальцы, скользнувшие по горячей коже, и привычно ощутил спиной чужую сильную грудь. Хань жмурился до пятен перед внутренним взором, боясь открыть глаза и понять, что никого рядом нет. Что все поцелуи и прикосновения – игра его больного разума.       Он решился поддаться безумию полностью и будь, что будет. Он либо окончательно сойдёт с ума, либо убедится, что всё происходит на самом деле, как бы дико это не было. И дело даже не в том, что он уже скоро пять месяцев как сам по себе. Весь в учёбе и работе, позабыл об отношениях и даже с другом встречался последний раз месяц назад. Хань и сам не понимал, почему прохлада его обжигала и манила, и он жаждал её всё сильнее с каждым часом, будто ища в ней спасение от пронзительного холода, что царствовал в доме. Умом понимая, что в прохладе от холода не спрятаться. Но желания были сильнее его. Он мечтал о прохладе, при этом кутаясь в кучу тёплой одежды, заливаясь кофе и мучая бойлер, постоянно включая подогрев воды на максимум.       Чужие руки и губы, словно засахарённые, покрытые тонкой плёнкой инеистой прохлады, трескающейся под его губами, отвлекали от всех мыслей, хороших и плохих, правильных и не очень. А чужой вкрадчивый голос обещал наслаждение, просто растягивая его имя, будто это всё, о чём мечтал обладатель прохладных пальцев и обжигающих губ. Лу от одних только звуков вкрадчивого голоса, шепчущего его имя, начинал возбуждаться и терять связь с реальностью. Незнакомец отстранился и позволил ему завершить задуманное - сбросить остатки одежды.       Руки от волнения и возбуждения тряслись, и он с трудом стянул домашние штаны, бельё и даже, скрепя сердце, снял носки, опускаясь на ледяные простыни обнажённым. Полностью раскрываясь перед незнакомцем и жмурясь до боли, чтобы не раскрыть глаза раньше времени.       Прохладные пальцы неспешно пощекотали ступни, прошлись по голени, оглаживая колени, поднялись выше, скользнули по бёдрам к животу, и Хань задохнулся от скользнувшего сначала по одному, потом по другому соску, умелого языка. Чуть шершавые ладони поглаживали бёдра, нежно касались рёбер, переключаясь на ключицы и чувствительную шею. Лу таял от прикосновений и чувствовал, как его трясёт, но уже не от холода, как несколько минут назад, а от бурлящей, словно кипящей лавы, что текла по венам. Его сладко подрагивающее тело выцеловывали сантиметр за сантиметром, позволяя сходить с ума и томно выдыхать от каждого прикосновения.       Казалось, даже часы замедлили свой ход. Во всяком случае, пульс, грохочущий в ушах, вытеснил тиканье старинных часов, десятилетиями отсчитывающих отмеренное хозяевам время. Он слышал лишь стук сердца да тихое дыхание, растекавшееся по коже. Незнакомец обвёл языком ключицы и легонько прикусил мышцы шеи. Хань громко застонал и непроизвольно вцепился в жёсткие волосы, будто покрытые инеем, невесомо огладил линию скул, натыкаясь на странные шрамики, обвёл пухлые губы, коснулся пушистых ресниц и широко улыбнулся, цепляясь за крепкую шею и подтягивая себя для поцелуя. Чужие руки вцепились в бока, не позволяя подняться и укладывая обратно.       Лу хмыкнул и облизал губы. Ему уже нравилась игра, не хватало лишь увидеть ласкающего его мужчину для полноты картины. Хотя неизвестность дополнительно щекотала нервы и подогревала интерес. Образ незнакомца не складывался, размывался и рассыпался снежинками перед внутренним взором, играя, ускользал и манил открыть глаза. Но Хань не поддавался и лишь сильнее зажмуривал глаза, ощущая себя на пределе от ставшего гораздо более тёплым дыхания, согревающего кожу от приоткрытых, ждущих поцелуя губ, до прикушенных тазовых косточек, от невесомых ласк на внутренней стороне бедра до дразнящих, всё ещё обжигающе прохладных языка и губ, сомкнувшихся на возбуждённой плоти.       Хань из последних сил пошарил под подушкой и подтолкнул к чужим пальцам тюбик со смазкой, отчаянно краснея и желая поскорее ощутить единение тел. Он плавился под прикосновениями и беспрерывно облизывал пересохшие губы, молясь, чтобы это никогда не заканчивалось. Ни невесомые ласки, ни электрические разряды, прошивающие изнывающее тело, ни тягучее желание. Чужие руки мягко оглаживали ягодицы, слегка сжимая, и Лу кусал губы в нетерпении.       Перед глазами плясали разноцветные пятна и почему-то мешались образы увиденных когда-либо возбуждающих сцен. Танцующих Чонина и Исина, Бэкхёна, потирающего нижнюю губу изящным указательным пальцем, играющего на гитаре Чанёля, поющего Чондэ, задумавшегося Ифаня, какие-то обрывки фильмов с эротическими сценами, переплетённые с собственным опытом.       Лу потихоньку терял связь с реальностью, путаясь в своих чувствах и эмоциях, будто в водорослях неглубокого вначале озера, для того, чтобы через секунду ухнуть в бездну. Перед глазами и внутри всё плавилось и кружилось, растворяя в себе, он и не заметил, когда стал подаваться вперёд, ощущая проворные, но аккуратные пальцы, что гладили и растирали, пуская горячие волны от прикосновения к наливающемуся кровью бугорку внутри него. Изредка он понимал, что одна его пятка скользит по чужой лопатке, а вторая упирается в едва тёплые ключицы. Но чужое дыхание на лодыжке и прохладные пальцы внутри отвлекали от мыслей, и Хань забывался, выгибая спину и кусая губы.       Все чувства, ощущения и переживания смешивались внутри тугой карамелью, что растягивалась, вилась тягучей и крепкой нитью, и оплетала тело и разум, отрезая от мира, оставляя лишь тяжёлое дыхание личного наваждения, смешанное со своим. Тело под пальцами Ханя теплело и крепче вжимало в кровать. Лу едва соображал от накатывающего волнами возбуждения, смешанного с удовольствием. Он не думал, что можно возбудиться ещё больше, но это случилось, когда одним рывком незнакомец оказался внутри.       Сдвоенный стон прошёл вибрацией по всему телу, словно натягивая невидимые нити оплетающей его тело карамели. Хань задохнулся и едва не распахнул глаза, раскрывая рот в немом крике, пытаясь вдохнуть. Лишь своими приглушёнными стонами давая понять, что он принадлежит этому человеку над ним. Каждое движение было глубже, будто вышибало дух, но хотелось ещё ближе, ещё сильнее, ещё. Хань не чувствовал ничего, кроме нарастающего жара и того, как его тело отзывается на ласки его сумасшедшего видения. Он слепо водил руками по спине, натыкаясь на шрамы и шрамики, оглаживал каждый и вновь скользил дальше, терзая чужую грудь, едва заметно проводя ногтями по соскам.       В груди щекотало от какого-то щемящего чувства, тела спаивались в одно целое, а нестройные, но достаточно громкие стоны сливались в мелодию наслаждения. В прежних отношениях, Лу сохранял остатки разума и стонал тише, переживая за то, как будут смотреть на него соседи, учитывая тонюсенькие стены съёмной квартиры. Сейчас же в голове было пусто. Было плевать даже, если их видно в окна соседям, и если те сдадут его тётушке. Он чувствовал полёт, движение внутри и бесконечное наслаждение.       Хань откинул руку в сторону в поисках чего-нибудь, чтобы зацепиться и остаться в реальности, немного прийти в себя, но лишь впустую скрёб по холодным простыням. Чужие руки обхватили его кисти и завели за голову, крепко, но не больно, прижимая к простыням. А чужое тело лишь плотнее вжималось в него, двигаясь и двигаясь в том ритме, о котором он когда-то мечта, словно предчувствуя все его желания, и тихий мягкий голос безостановочно шептал его имя, будто молитву, пробивая новыми электрическими разрядами.       Чужие губы ласкали шею, уши и ключицы, ни на секунду не давая заскучать и отвлечься. Хань облизал потрескавшиеся губы и просипел что-то, получив особо глубокий толчок в ответ и сводящий с ума рык, будто выворачивающий наизнанку и дарящий ещё более острое наслаждение от сомкнувшихся на шее зубов. Хань пошевелил освободившимися кистями и запустил пальцы в жёсткие волосы на затылке любовника, легонько сжимая. Голос не слушался Ханя, пропав где-то на середине пути, заплутав и затерявшись в дыхании. Только стоны срывались с губ, но их глушили тягучие поцелуи. Руки без устали скользили по чужому телу, хватаясь за него, словно за спасательный круг. Будто пытаясь не утонуть в наслаждении окончательно, но мелкие и крупные шрамы и рубцы под руками будоражили ставшие чувствительными пальцы и лишь добавляли остроты ощущений. Ноги подрагивали и разъезжались, и он был благодарен незнакомцу за крепкую хватку под коленями, что не позволяла превратиться в позорное желе, вяло трепыхающееся и громко стонущее.       Он отдавал своё тело таинственному любовнику с трепетом в сердце и чем-то большим, что боялся для себя назвать. Чувство принадлежности накрыло с головой. Каждый раз вздрагивая, когда слышал обжигающий шёпот с придыханием, выворачивающим на изнанку: – Хааааань.       Лу метался под ставшим горячим телом, отчаянно приникая к нему, позволяя себя перекладывать и проникать под новыми углами. Хрипло дышал, вцепившись в сильные предплечья или деревянное изголовье кровати. Кусал уголок подушки или собственные губы. В голове всё спуталось, разум, словно покинул его, оставив лишь наслаждение. Чужие руки крепко сжимали бока, большими пальцами придерживая за тазовые косточки, не позволяя отстраниться, и от этого было так сладко, что хотелось сморозить какую-нибудь ванильную глупость.       Хотелось открыть глаза, но Лу лишь несдержанно стонал, подаваясь навстречу, и жмурился из последних сил, кусая то свои, то чужие губы, содрогался от своих и чужих стонов, распаляясь ещё сильнее, чем прежде. Желая уже на уровне невозможного.       Оргазм настиг их почти одновременно. Судорожные вздохи и рваное дыхание сменил протяжный стон, выбивая остатки сил. Хань изогнулся дугой, и распахнул глаза на миг, глядя в потолок, замечая чужие светлые торчащие волосы, а потом вновь поспешно зажмурился, ощущая, как через пару движений в нём растеклось приятное тепло, и над ухом раздался тихий рык, заставляя содрогнуться от удовольствия ещё раз. Хань лежал и долго хватал приоткрытым ртом воздух, глотая его, как лучшее лекарство.       Незнакомец попытался отодвинуться, но Лу обхватил его руками и ногами, не отпуская, позволяя всем весом вдавить себя в постель. Хань спрятал нос в изгибе чужой шеи и никак не мог надышаться тонким ароматом морозной свежести, которой пах незнакомец. Они лежали, и, казалось, даже дышали в унисон. Но любовник отстранился от разомлевшего Лу и вскоре вернулся с влажным полотенцем, приводя опьяневшего от оргазма Ханя в порядок. – Хочу увидеть тебя, – надломленным голосом прошептал Хань. – Уверен?       Первое слово, кроме его собственного имени, слетевшее с чужих губ. Лу кивнул и задержал дыхание, будто перед погружением. Поднялся с кровати, покачнулся и ухватился за чужие руки, чтобы устоять. С трудом сглотнул, боясь открыть глаза и увидеть нечто такое, что повергнет его в шок. Прохладные пальцы легли на его предплечья, не торопя, но и не исчезая. И он решился, осторожно, словно боясь броска змеи, открывая один глаз и тут же распахивая второй. Он ожидал увидеть что-то страшное и, возможно, безобразное, ведь под его пальцами ощущались странные узоры из шрамов на теле его личного наваждения. Но реальность хлёстко ударила под дых, разливаясь приятной истомой. В груди приятно сдавило, и в лёгких не хватало воздуха, потому что те до отказа были забиты восхитительно-удушающим ароматом морозной свежести.       Парень, стоявший перед ним и до сих пор удерживающий свои руки на его предплечьях, был красив. Он был не такой, как его бывшие: не так высок и суров, как баскетболист по обмену из Канады, не так красив и магнетичен, как лопоухий гитарист, не так обворожителен и прекрасен, как начинающий певец с кошачьей улыбкой. Он был по-особенному красив. До нереальности. Сочетая в себе хрупкость и силу.       Кожа была испещрена рисунком разных по форме и размеру снежинок, проглядывающих в самых немыслимых местах. Хрупкие красавицы словно прорывали кожу изнутри, создавая те самые шрамы и рубцы, что чувствовал Хань под своими пальцами. Обнажённое тело обвивали мышцы, которые отлично прощупывались с закрытыми глазами, но увидеть их было гораздо интереснее. Лу почувствовал, как весь напрягается, желая поскорее получить новую порцию наслаждения. Хотя и от предыдущей не отошёл.       Хань боялся поднять глаза и посмотреть в лицо своему личному демону желания. Он боролся с собой недолго, слишком уж велико было врождённое любопытство. А уж устоять перед ним Лу никогда не мог. С самого детства оно гнало его на деревья, крыши домов и прочие опасно-интересные места.       Он сначала посмотрел на светлые, будто подёрнутые коркой инея волосы, что торчали в стороны, занавешивая высокий лоб и падая на глаза. Немного кривоватая ухмылка на пухлых губах и пронзительный прожигающий взгляд разноцветных глаз – одного почти чёрного и второго ярко-голубого – дополняли картину его прекрасного безумия. Хань заворожено смотрел в разные глаза, пытаясь связно мыслить, но тонул в омуте обожания, что крылось на дне этих невозможных глаз. Тонул и не жаждал спасения.       Лу едва не отпрянул, поражённый в самое сердце, но крепкие руки всё так же лежали на его предплечьях и всё равно помешали бы отстраниться, он опустил взгляд, но скользнув взглядом по крепким мышцам, зажмурился, заливаясь румянцем. – Так страшен? – хмыкнул парень. – Нет, – возразил Лу и вскинул глаза. – Напротив. Я…даже не думал, что… Почему ты раньше не показался? – Ты не хотел, – дёрнул плечом парень, склоняя голову набок. – Как тебя зовут?       Хань пытался заполнить тишину своим голосом, чтобы скрыть грохот собственного сердца. Он сам не понимал, что происходит, ведь отдавался этому существу и не краснел, а тут накрыло осознанием происходящего и нелепой стыдливостью, раскрашивавшей щёки в алый. Парень внимательно посмотрел в глаза, оценивая открытый взгляд Лу, заливающиеся румянцем щёки и закушенные губы. Такой Хань был необычным, даже куда более трогательным, чем когда был полностью раскрыт и стонал от наслаждения, забывая слова. – Мин. – Мин, – повторил Хань, катая имя на языке. Оно отдавало морозной свежестью и яркими бликами снега под низким зимним солнцем. И совсем немножко звенело весенней капелью, искрящейся в свете лучей. – Яркий?       Парень хмыкнул и кивнул, вновь склоняя голову к плечу и разглядывая Ханя. Тот лучился всеми возможными эмоциями и словно светился в заливающих комнату лунных лучах. Хань сделал шаг вперёд и прильнул к сильному телу, улыбаясь, как идиот, заставляя себя не тянуть губы в дурацкой улыбке, но ничего не выходило. – Ты связан с зеркалом?       Лу отстранился и заглянул в бездонные омуты глаз, вновь теряясь под внимательным, немного колючим взглядом, полным обожания. Мин стоял, немного склонив голову вбок, и жевал губу. И без того выразительную, а тут ещё и распухшую от поцелуев. Хань знал, что он прав, но хотел услышать всё своими ушами, чтобы не строить догадки. Теряясь в предположениях, он жаждал услышать правду из чужих уст. Мин кивнул и опустил глаза. – Думаешь, я боюсь? – усмехнулся Хань. – Ничуть.       И он обнял замершего Мина ещё крепче, укладывая голову на плечо. Щекоча обнажённое тело. Кожа Мина была чуть прохладной и вновь покрывалась чешуйками инея, но под пальцами теплела и изморозь пропадала. Когда Лу почувствовал чужие руки, сцепленные на пояснице, довольно выдохнул и прижался сильнее, согревая своим теплом.       Хань думал, что сходит с ума, но он был готов тянуть с доработкой зеркала, боясь потерять своё зыбкое счастье. Пусть даже всё было в его голове, и он на самом деле сходил с ума. Но он не мог отказаться от прохладных пальцев, мягких губ и сильных рук. Тело, украшенное снежным узором, манило и возбуждало, обещая новую порцию ласк и наслаждения. И плевать было на всё. На все устои и убеждения, лишь бы дрожать в этих руках, лишь бы таять под сильным телом с витиеватым рисунком снежинок на коже.       Происходящее с ним походило на какое-то безумие, необъяснимую игру мозга, хитросплетение фантазий и желаний. Но Хань не готов был бросить всё, страшась, что отдав зеркало, потеряет навсегда полёт. Может, конечно, все его любовные приключения – просто сны разгорячённого мозга и зеркало тут ни причём. Оно лишь дарит почву для фантазий, извращая реальность. Но проверять не хотелось категорически.       Лу забывался в крепких объятиях, находя своё призрачное счастье в непонятном наваждении. Никогда прежде он не боялся и не жаждал ласк так, как сейчас. Он отдавался полностью, раскрывая тело и душу, изнывая от желания и удовольствия. Мин оказался выносливым любовником, и Ханя трясло в оргазмах до утра.       Мин исчезал на время и вновь появлялся, чтобы Хань растворился в нём без остатка, умоляя не останавливаться. Лу любил кутаться в тёплые крепкие объятия, ощущая полную защищённость и абсолютное и безоговорочное счастье, от которого хотелось пищать, будто школьница или безумная фанатка, захлёбываясь восторгом и рассказывая всему миру в соцсетях. Мин всегда был обнажён и никогда не ложился под одеяло, словно любая ткань причиняла ему боль. Хань не настаивал. Ему было слишком хорошо и комфортно, чтоб лезть к своему мистическому любовнику с такими мелочами. С каждым разом Мин становился теплее и тонкая корка изморози больше не покрывала его тело, словно таяла, растапливаемая внутренним жаром.       Эта ночь не была исключением, и лишь с первыми лучами солнца усталость сморила его, и Лу уснул, прижимаясь к тёплому боку. Проснулся привычно один от трезвонящего телефона и разъярённого голоса Исина на том конце. Он подпрыгнул на кровати и протёр глаза. – Хань, ну, раз гад твою морду! Ты что, забыл про обещание? – К…какое? – прохрипел он, пытаясь открыть глаза. – Хаааань! – угрожающе протянул Исин. Лу сжался и попытался понять, где и когда накосячил. Да, он не явился на свидание к Бэкхёну, но он уже, вроде, извинился. А где ещё можно было перейти дорогу своему другу, в голове не укладывалось. Послышались звуки борьбы и победное низкое хихиканье, и в трубке послышался бархатный голос Чонина: – Хань, скажи, что не забыл о дне рождения своего дорогого друга. – Не забыл, – слишком громко и поспешно воскликнул Лу, распахивая глаза. Он потерял ещё неделю. Неделю, за которую не прикоснулся к оправе и зеркалу. Неделю, которая смешалась в одно бесконечное удовольствие с редкими перерывами на сон. И ещё более редкими на еду, но цветы поливать и кота кормить он чудесным образом не забывал. День рождения Сина… Хорошо ещё, что подарок загодя купил. – Я только запамятовал, во сколько и где. – В семь у нас, – фыркнула трубка голосом Исина, а затем притихла, одаривая Ханя звуками влажных поцелуев. – Эээ, ребят, займитесь друг другом. У меня ещё работа, – хмыкнул Лу, сбрасывая вызов. Работа действительно ждала, учитывая, что часы показывали полдень.