Детский дом, девочка с бантами…
— Я купил тебя за сумму всего с четырьмя нулями, — говорит мужчина и подаёт Джемме комплект постельного белья. Застиранная серая ткань, пахнущая хлоркой. — Теперь это твой новый дом, Джейсон. Ей не нравится новое имя, мерзкое и ядовитое, но Джемма послушно кивает, принимает дрожащими руками подачку и идёт вперед, прихрамывая на левую ногу. Кусок плоти с ноги Смерть выдрала ещё в начале пути, пока девочка плакала и плакала, задыхалась от боли. Они «сняли пробу», как говорится. Бинт пропитывается красной влагой, а синие глаза с полопавшимися капиллярами смотрят в даль холодных тёмных коридоров. В них нет ничего: ни надежды, ни страха… только пустота. — Банда Черепов рада приветствовать нового члена. Издевательский хохот бьёт напуганную Джемму в спину, как хлесткая плеть, гонит вперёд.Воспитаю твой характер, чтобы ты наказала. «Мамми», «паппи» — больше не святое, помни. Научу тебя я драться и как тратить порох. И нет друзей, у девочки с пистолетом. Назову тебя я ласковым именем — «Вендетта».
Нет, не «дом». Джемма думает, что «пыточная» подходит такому месту куда больше. Или хоспис для ненужных, брошенных людей. Питомник с азартными живодёрами вместо надзирателей. Они играют на «смерть». The Dеаd Pool. Сколько протянут эти твари, если их не кормить? Или бить до потери сознания, до кровавой пены изо рта? Воспитывать по звериному, чтобы себе уподобить. Гули. Этакий клуб по интересам. Банда прожорливых лживых гнид. Джейсон живучая. Худая, бледная, колючая вся. Она — сплошные углы да ссадины. Научилась когда-то щениться, идти на риск. Так и живёт до сих пор. «Хозяевам» нравится спесивые зверушки, им удовольствие приносит чужая боль: и шрамы от ножей на запястьях, и отметины острых зубов по всему телу, и « звёзды» от тупых углов, о которые легко рвётся кожа. Ей тринадцать. И шесть лет хосписа дают о себе знать, вписываются вместе с ударами, смешками в спину и редкими «пряниками», брошенными в миску у будки. Защитная реакция. Джемма. Милая девочка с невероятными синими глазами. Она верит в Санта Клауса и фею по имени Динь-Динь. Мама целует её на ночь, а папа называет своим «сокровищем». Джейсон. Угловатая, бледная и сутулая тварь. С синими венами-реками под призрачной кожей и тенями, залёгшими под впалыми одичавшими глазами. Ей кажется, что она одна против всех. И выход в одном: кусаться и шипеть, рваться наружу и царапаться, как разъярённой кошке. Джейсон хватается за топор, потому что ей так хочется, а не по команде «фас» от жадных хозяев. Джоди. У неё длинные тёмные волосы с вьющимися концами, смешинки в уголках рта и хитрый прищур. Она знает, что — и кого — хочет и всегда добивается этого. Джоди — шлюха до мозга костей. И ей за это не стыдно. Джерси. У неё татуировка в виде ящерицы на животе, проколотая губа и ряд ровных белоснежных зубов. Выпивка и сигареты — то, чем может гордиться Джерси. Наркотики и их контингент, повязанный на быстром удовольствии, радует девушку, как конфеты детей. Диана… Ёе утонченной натуре претит грязь и отвратные манеры. Она оттопыривает мизинец, когда пьёт чай или кофе. И кто-то там ещё. На «д». Как дрянь, но звучит красивее </i> Сколько имён, столько личностей. Для приманки в самый раз ведь. Она приводит еду в дом, не привлекая лишнего внимания CCG. А глупые и порочные шагают за «милой школьницей» добровольно, по их собственной воле. Джемма закрывает глаза маленькими ладошками, пока Джоди целует жирного сального типа с юркими пальчиками, цепляющими края её трусиков. Джейсон говорит, что они все, выдуманные личности-хранители, могут воткнуть нож в голову ублюдка, забрать его деньги и сбежать. Диана брезгует и воротит свой аккуратный нос, а вредоносная Джерси клянчит выпивку. Им не вынырнуть из болота: кишка тонка. Все они — выдумка, образ жизни и мыслей. В тринадцать лет этим не занимаются, этим болеют.Я сделал вид и голос типа, не надо. Но я знал что твой характер с когтями.
Они стоят в паре шагов от аккуратного маленького домика, выдержанного в старом добром японском стиле. За высоким забором, прямо в просторном, пестрящем зеленью саду вывешено выстиранное заботливой хозяйкой постельное бельё и детские вещи. — Странное место, — говорит Джейсон и таращится синими глазами на лазурное небо, затянутое пушистыми белыми облаками. Наверное, только птицы чувствуют свободу под своими крыльями: людям это не дано. — Слишком нормальное. — Ты такая подозрительная, крошка, — хищная ладонь зарывается в тёмные сухие волосы наживки, тянут на себя с силой. Это больно, но Джейсон приучена к боли. Собаке говорят «к ноге». — Поэтому ты и моя любимица, солнышко. Смерть зовут Пино, и она самая жуткая в стремительно процветающей банде Черепов. Её негласный лидер. С видом ангела и душой дьявола. Такое часто бывает, ничего особенного. — Я догадывалась, — чеканит Джейсон и провожает раздраженным взглядом женщину, сжимающую тонкую детскую ручку в своей ладони. Девочка в своём хорошеньком накрахмаленном платьице рассказывает маме жутко интересную историю, а та слушает. Внутри нечто сворачивается в тугой комок, тянет и ноёт. — Знаешь, в том миленьком домике живёт твой «па-па», — на француский манер произносит Пино, причмокивая пухлыми губами. — У него замечатальная семья!.. Двое прекрасных детей, Сакура и Химори, красавица-жена и престижная работа в адвокатской конторе. Твой отец бросил играть и завязал с алкоголем. И он счастлив, сладкая. Бесит. У Джейсон в душе — ненависть и зависть, вязкая тёмная жижа вонючего дерьма. Тёмные волосы, призрачная кожа и поразительная живучесть — не результат счастливого прошлого. Это то, что у неё осталось от человека, стандартная мимикрия. В тело пустил корни гуль, по венам — смертельный яд. Прошлая обида не забыта: малышка Джемма тому подтверждение. Она ведь ещё есть, живёт в черепной коробке, радуется пустякам… кто-то ведь должен не заморачиваться, не подстраиваться под обстоятельства. Крепкая хватка отца, когда тот вёл дочь не к алтарю, а к… виселице. — Пока ты гнила среди падали, он жил, — сладко тянет женщина, подначивая девчонку. — Что мне сделать? Джейсон не любит приказы, но это другое дело. — Держи, — говорит женщина, та самая Смерть, и вручает подручной пистолет. — В нём полно патронов, обойма под завязку. Стреляй — не хочу. Оружие в руках тяжёлое, но привычные. Холод металла обжигает светлую кожу снаружи, а внутри рвётся тугая струна, последняя ниточка человечности, горячая кровь течет по венам. Джемма говорит, что убивать плохо, хорошие девочки так не поступают. Джоди и Джерси плевать, Диана просит не замарать одежду кровью, потому что это не стильно. — Пахнет приятно. Порохом. Джейсон когда-то держала огнестрельное оружие в руках, пока Джоди мечтала о новой помаде, а Джемма говорила о кукле в розовом платьице. То была пятница. Очередная тренировка — выгул. — Но выбор только за тобой, — Пино заламывает руки, скрещивая те за спиной, и строит сочувственную мордашку. Будто бы женщину, в груди которой бьётся глыба льда, может тяготить хоть что-то, кроме неё самой. — Я могу не жалеть пуль, да? — Всё для тебя, — гуль расплывается в довольной улыбке и подталкивает любимицу ко входу во двор. Смерти нравится ломать игрушки, лепить из них что-то вечное, совершенное, гадкое. Похожее на тех милашек из цирка Уродов. — Сделай это во имя мести, моя маленькая Вендетта. Джейсон скалится, пожимает плечами и снимает пистолет с предохранителя, пряча его за поясом брюк. Она не боится случайной пули: это было бы великой удачей. А Джейсон никогда не везло.Последнее что ты увидишь… Детский дом, девочка с бантами.
Дверь распахивается после четырёх тихих ударов о деревянную поверхность. — Привет, папа, — говорит Джемма, светясь от счастья. Малышка готова рвануть на встречу родителю, сжать его в крепких объятиях, уткнуться носом в широкую грудь и разреветься. Потому что «семья» рядом, на расстоянии пары шагов. В детском сердечке нет злости, нет обиды — лишь глупая вера в чудо, отчаянное «долго и счастливо». Джоди кривится, велит Джемме закрыть пасть и перестать вести себя, как ребёнок. Диана просит/требует не выражаться в присутствии детей. Это, как минимум, непедагогично. Джерси скалится одичало и молит выстрелить ублюдку в лоб прямо сейчас, не раздумывая. Это ведь он своей гнилой трусостью поломал родной дочери жизнь, превратил её в куклу, чья жизнь не стоит и ломанного гроша. — Ты!.. — Мужчина широко распахивает глаза, ноги его не слушаются, и тот валится на порог собственного дома, словно подкошенный. Призрак из прошлого врывается в идеальную семейную жизнь Боба и тащит за собой ворох старых проблем. — Как ты?.. Ты мертва! Тебя забрали! — Я помню, — Джейсон кивает согласно и достаёт пистолет. Нужно научиться/уметь выкидывать из жизни то/тех, что/кто не приносит счастья, лишь горечь. — Не надо, прошу! Джерси говорит/кричит/молит стрелять, не размениваясь на слова, и повода отказывать ей нет…И совесть её станет чистой, Обманом раненая птица Последнее, что ты увидишь…
— Молодец, — Пино легко приобнимает Джейсон. — Ты выпустила в него всю обойму! Было весело! И легче на душе… — А ещё, я знаю, где живёт твоя мать. … было. Секунду назад. Кислород вышибает из лёгких, а темнота накрывает мир своим непроницаемым покрывалом. Это конец целого мира и рождение нового одновременно. Яркая вспышка. Девушка глотает вязкий ком, застрявший в горле, и продолжает шагать рядом с той, что «снимала пробу» когда-то. На автомате, через силу двигается дальше. Жить. Фантомы оживают, и напуганная дочь её отца/сводная сестра её небесно-голубые глаза, прожигающие затылок, как яркая вспышка мелькают всякий раз, когда вселенная гаснет. Малышка выглянула из-за угла, став случайным свидетелем смерти, и Джейсон очень жаль ребёнка. Потому что такое не выкинуть из головы, такое не забывают. Джемма молчит. Она помнит этот взгляд — у неё такой же был когда-то. Давным давно. — Будешь хорошей девочкой, я покажу тебе её новый дом.***
Джейсон — лидер. Человек без человека внутри. Она покупает в уличной палатке (очередной фестиваль или что-то там ещё) шоколадный рожок, садится на промерзшую лавочку, где ветер иголками впивается в голые ноги, и дышит часто-часто. Нос и щёки краснеют под декабрьской стужей, а мороженое ни капли не помогает согреться. Холодная голова, путанные мысли и форма в клеточку — маска/образ пятнадцатилетней девушки прямиком из порно-комиксов про школу. Другая личность, как вторая кожа, оплетает тело слой за слоем. Притворство. Театр/игра одного актёра. Джейсон скользит взглядом по разношерстой толпе, где яркие красочные одежды мелькают так часто, что начинает рябить в глазах. Слишком много жизни, слишком много… всего. Рядом раздаётся шлепок, и кто-то не слишком тяжёлый садится по левую сторону. — Привет! Джейсон не вздрагивает от неожиданности и поворачивает голову в сторону незнакомца, вскидывая брови: — Чего надо? Сегодня выходной. Два часа личного времени, спасибо Пино и её «празднику живота» за это. Парень подле неё худой, невысокого роста и дерьмово воспитан. У него тонкие губы, с которых не сходит пугающая улыбка, светлые отросшие волосы, где длинную чёлку сдерживают красные заколки. И потрясающие глаза, безумие в которых почти осязаемо. — Я просто поздоровался с тобой, Колючка-тян. Мальчишка, впрочем сама Джейсон не старше, легко одет: осенняя (совершенно не для стылого декабря) куртка с меховым воротником, лёгкие короткие брюки и… здоровенные красные ботинки. Человек-гирлянда, чтоб его, с затяжками по лицу, рукам и… больше Джейсон не разглядела. Шрамирование, да? Жуткий пацан. — Да? И тебе привет, — кивает брюнетка и с небывалой тоской смотрит на шоколадный рожок. Ей совсем не хочется есть. — Знаю, это может прозвучать странно, но… не хочешь мороженое? — Хочу, — кивает он и принимает из рук девушки сладость. — Пожалуйста, — она пихает замёрзшие ладони в карманы лёгкой жёлтой куртки и думает, что зима в этом году не удалась, как и в другие шесть лет. — Я не случайно подсел к тебе, — говорит мальчишка, вцепившись зубами в ледяную сладость. — Меня зовут Джузо, на будущее. — Оу, приятно познакомиться, — Джейсон пожимает плечами и думает, что лучше бы ей замерзнуть. Тогда не придётся возвращаться «домой», к своей чокнутой голодной «семейке». После разгрома Антейку в банде Черепов значительно прибавилось, а людей, находившихся на содержании в качестве приманки, стало в разы меньше. — Я знаю, что ты делала прошлым летом, — певуче тянет парень и задирает голову, рассматривая тёмное небо. В Токио не видно звёзд, только огромное небесное полотно. Джейсон все равно, правда, но она обязана спросить: — CCG? — Ага. — Долго же вы, — Джейсон улыбается, радостно и счастливо, сжимая в кармане клочок бумаги. Адрес матери, от которой завтра не осталось бы и мокрого следа. Она помнит предательство и боль: в груди — сочащаяся рана, края которой зарубцевались. Джейсон цепляют на руки металлические наручники (так надо) и уводят в сторону, попутно задавая вопросы. Она не отвечает, только шипит, посылая всех и каждого: к чертовой матери, к дьяволу, в задницу. Голоса врачей, следователей тонут за криками мужчин, выгребающих тела своих сослуживцев из развалин. Полусъеденных людей везут в неотложку, где обглоданные конечности просто… отрежут. Люди без полноценного будущего, с поломанной психикой и нежеланием быть. Живые трупы. Столько «еды» было на столе Черепов. Джейсон сажают в машину, но она успевает заметить, как окровавленное тело Пино укладывают в огромный чёрный пакет. — Эй, — кричит Джейсон, когда белобрысый затылок мелькает в поле её видимости, — спасибо, Джузо! Так пахнет свобода? Имена на «д» меркнут и тонут в самых глубоких/тёмных уголках души. Личности прячут за ненадобностью, до худших времён. *** «Его зовут Арима Кишо. Особый отряд», — сказал доктор, вспоминая имя следователя. Он был первым (и единственным) человеком, навестившим Джейсон спустя четырнадцать дней жёсткого стационара. Ежедневные осмотры, капельницы в вену, шприцы с кисло-жёлтой жидкостью внутри, улыбки медсестёр, вкусная и частая еда. Мужчина стучит в дверь больничной палаты, соблюдая элементарный этикет, и устраивается в кресле, что специально для него принесли этим утром. Воспитанный, красивый и безразличный ко всему следователь. Совершенно холодный человек с необычайно серыми глазами. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Арима, как будто ему не все равно и это не простая формальность. Он укладывает ладони на колени. Спина-иголка. А Джейсон паршиво. И она это скрывает так тщательно, как только может. Получается хреново: — Лучше, чем когда-либо. Спасибо. Наверное, ей вернут старое имя, найдут приличный детский дом, где Джемму Стоун никто и никогда не возьмёт в семью, и отвяжутся. Они — хорошие ребята, на чьи плечи водрузили неподъёмный груз. Атланты. Такие вовсе не обязаны чинить поломанных людей, заботиться о них. — Я хочу услышать твою историю. — Вам, мистер кто-то там, наверное, очень скучно, — говорит девчонка и клонит голову влево, — раз вы лезете в то дерьмо, что у других в душе. Кишо поправляет указательным и среднем пальцем сползшие на нос очки, рассматривая худого нескладного подростка перед собой. Она выглядит невероятно хрупкой, ломкой и бледной. Тёмные круги под насыщенными синими (разве такие большие бывают?) глазами, с затравленным, резким взглядом и движениями невпопад. У неё ядовитый рот, из которого сыпятся ругательства, и руки, словно иссохшие сучья деревьев. Девчонка, которая и на девчонку-то не слишком похожа. — Я хочу знать, на что ты способна, Джемма. Маленькая девочка внутри трепещет, дрожит вся и тянется к свету. Их двое, настоящая и сильная, — слишком много для ломанного тела. Стоун умирает медленно, сплетаясь нитями души с юной амазонкой. — Джейсон, — шипит брюнетка и смотрит на Ариму одичало, чумно. Когда-то ненавистное имя даёт силу, желание бороться, рваться вперёд. Кишо знает ещё одного человека по имени «Джейсон» и от него так же отчаянно разит безумием. — Одевайся, — говорит мужчина, — ты абсолютно здорова и держать в больнице подобный экземпляр нет причин. — Вернёте меня «ма-ма»? — она клонит голову вниз, хищно скалясь, и заламывает тонкие пальцы. До боли, до хруста в усталых руках. В затылок бьёт ледяной смех Пино, подначивая. Убить. — Тренировочный зал. Первый этаж. Даю пятнадцать минут на то, чтобы ты оделась и привела себя в порядок. Арима встаёт с насиженного места, двигая стул подальше к стене, и уходит, оставляя Джейсон наедине со своим безумием. Через приоткрытое окно скользит морозный январский ветер, слишком ледяной и колкий, играет с бледно-розовыми шторами и скидывает на пол бумажные листы, оставленные рассеянным доктором. В комнате — стылый воздух, а по коже бегут толпы мурашек. Холодная голова. Трезвость разума. Рациональность. Мужчина даёт Джейсон шанс выбраться из серого больного мира, стать «санитаром леса». Так почему бы не показать всем, на что она способна? Девушка фыркает и резким движением выдергивает из вены металлическую иглу. Это почти не больно — слушать/исполнять чужие приказы. Она приходит в зал за пять минут до назначенного времени. Растрёпанная, в оставленной Аримой спортивной форме и в белоснежных носках. Одежда сидит на девчонке безобразно — слишком велика, на два или три размера. Тут много тренажеров, целей с белыми точками на лбу и… ядовито-оранжевые стены. Мерзость какая. — Где твоя обувь? — интересуется Кишо. Дорогой плащ висит на одном из тренировочных снарядов, поверх него лежит идеально выглаженный пиджак, стянутый с широких плеч мужчины. Он высокий, и Джейсон это не нравится, приходится постоянно задирать голову кверху, вставать на цыпочки, чтобы казаться выше. Подстать. — На тридцать седьмой очень трудно натянуть тридцать пятый, — пожимает плечами брюнетка, шаркая ногами по полу. Взгляд цепляется за столик, на поверхности которого ровным рядом покоятся пистолеты, ножи и тонкие иглы в пару дюймов. — А ещё, на мне нет нижнего белья. Совсем. Кишо поправляет очки: — Это… слишком личная информация. — Я должна показать всё, на что способна? — брюнетка подходит к Ариме, хмурится немного и укладывает ладони на бока. — Абсолютно. — Но я ничего не умею. Она врёт: у Джейсон есть её невероятная живучесть. — Я буду говорить, а ты делать. — Драться? — Она таращится на пепельноволосого огромными синими глазами, — или только стрелять. *** — В ближнем бою от тебя нет толка. Никакого, — Кишо смотрит на бледную запыханную девчонку, прижимающую к разбитому носу (случайность) ладонь. Кровь стекает по тонкой руке, подбородку, попадая в приоткрытый рот, и тонет в вороте белой футболки. Ткань впитывает в себя красную влагу, облепляя обнажённую маленькую грудь, выступающие ключицы. — Я предупреждала, — говорит она и принимает из рук следователя носовой платок с вышитыми на нём инициалами владельца. Сидит на полу, поджав под себя худые ноги, словно забитый пёс, и светит окровавленными зубами. Арима молча отворачивает манжеты белоснежной рубашки, а потом говорит: — Но стреляешь недурно, стоит поработать над меткостью. — Меня берут в CCG? — На стажировку. Джейсон кивает: — Спасибо. Она не знает, почему следователь особого отряда занимается именно ей, бездарной и поломанной, тратит своё драгоценное время, но от чужой заботы приятно тянет под ложечкой. И, кажется, ноет в груди. *** Это называют «человечностью» или «жалостью»? *** Джейсон селят в общежитие, где каждая отдельная комната больше похожа на крохотную квартиру. Там есть кровать, шкаф под одежду (вечно пустующий), отдельная ванная комната, стол и пара стульев. Сплошной минимализм, но это в разы больше того, что имела девушка раньше. Там, в «хосписе», — засаленная койка, пахнущее хлором бельё и чьи-то крики по ту сторону стены; тут — уют, изнуряющие тренировки и друг/друзья. Арима не говорит, как следует к нему обращаться, поэтому Джейсон берёт инициативу в свои руки. И когда она открывает рот, Кишо почти ведётся на эмоции. — Просто… Кишо? — предлагает Джейсон, укладывая голову на поверхность стола. Холод обжигает правую сторону лица, пока мышцы в худом теле гудят. Двухчасовой марафон может вымотать кого угодно, но только не Джека*. В общем-то, он и не принимал в нём участия, лишь подгонял медлительную подопечную. Только плети и не хватало. Она хрупкая, только хрупкость эта больше не болезненная, а ядовитая, опасная, смертоносная. Только выпусти из вида змею — ужалит. — Нет, — следователь держит в руках меню, листая заламинированные страницы. Походы в кафе случаются не часто, если только по прямой инициативе энергичной и взрывной Джейсон. Она ноет, тянет следователя за рукав его пиджака и зудит на ухо, как заведённая. — Кишо-семпай? — Нет. — Кишо-кун? -…Нет, — Арима подзывает к себе официанта, диктуя тому нехитрый заказ из пары блюд. — Джейсон? — Я не голодна, — девчонка приподнимается, качает головой и садится прямо, скрещивая руки под грудью. — Если только… кофе? — Суп. И рисовые шарики. Он — милая заботливая «мамочка», способная покромсать гуля на сто один идеально ровных кусочков. Брюнетка лишь выдыхает тяжело: спорить с Кишо Аримой — проигрышный вариант. Он слишком упёртый и… ему не говорят «нет». Vendetta…