Твой первый

Предисловие. Во время Второй мировой войны находящееся в Сербии MNDC (Milan Nedic's Detention Centre - Исправительное учреждение Милана Недича) являлось военной базой, многоэтажным бункером испытания подводных лодок, бомбоубежищем, способным укрыть от смерти целую армию, и лишь десять лет назад эту станцию оборудовали под СИЗО (следственный изолятор) для особо опасных преступников. MNDC стало одной из самых известных в мире тюрем особого режима. До официального начала работ эксперты признавали условия MNDC непригодными для жизни, в особенности для людей с отклонениями и недомоганиями, ибо большая часть территорий и помещений тюрьмы оборудованы под землей, без доступа к солнечному свету. За все время из СИЗО не было зафиксировано ни одного побега, а с набором негативной популярности MNDC стало международным исправительным учреждением, где заключенные поступали и из Соединенных Штатов, и из Европы, сами сербы уже давно не составляли и пятой части заключенных. Отныне весь отбирающийся персонал должен был свободно владеть английским языком, первое время заключенных разделяли по корпусам в зависимости от их национальности, позже эта структура распалась. Изначально MNDC было оборудовано под отбывание наказания более двух тысяч заключенных, за все время работы тюрьмы там ни разу не наблюдалось перенаселения, вследствие чего многие исправительные учреждения Европы начали переводить туда особо несоциализированных, а так же неизлечимо больных арестантов. В настоящее время MNDC разделяет звание СИЗО с хосписом. - Заключенный Холмс. Привести в камеру посетителей. Руки за спиной, этот ледяной металл лишает возможности двинуть ими, защититься. Охранник делает это в который раз за сегодня - ведет скованного беса, возмутителя закона, либо же волочит его за собой, он исполняет приказ. Заключенному Холмсу повезло - сегодня его день визита, его доброго самаритянина, день возможности поговорить с кем-то, кто видит его не только в свете преступности. Хотя вряд ли он это осознает. Шаг, еще один, он едва ли переступает с ноги на ногу, его голубые глаза лихорадочно цепляются за каждого присутствующего, натыкаются на заряженное оружие и обмундирование. Он впервые на верхнем уровне тюрьмы, он впервые за два месяца замечает намеки на прорезающейся дневной свет. В нем больше нет величественности, и вряд ли кто-то узнает в нем того гениального детектива, который всякий раз отказывался брать деньги за свою работу. Теперь этот многоликий образ сидит лишь глубоко внутри - никто не знает о том, что всякий раз, когда этот взъерошенный арестант встречается с тобой глазами, отныне он видит тебя насквозь. Об этом знает Джон Ватсон. При входе на территорию визитеров MNDC его осматривали на предмет запрещенной продукции, заставляли раздеваться, открывать рот. Последний раз он видел своего друга в живую, пожимая его руку перед уездом в Сербию. Это было нелепо - Шерлок клялся, что его имя женское, он хотел, чтобы Мэри назвала их с Джоном ребенка в его честь. Это был последний раз, а позже - лишь на фото в газетах, "Шерлок Холмс - закон или криминал?" Там было много пафосных заголовков, и все они были лишь причиной того, что Шерлока Холмса обвинили в серийных убийствах на территории Сербии, после чего он проиграл в суде свою защиту. Героя Британии посадили в одну из самых печально известных тюрем в мире. Худой. Высокий. С истощенной бледностью. Шерлока Холмса буквально заталкивают в камеру, и его остервенелый взгляд не сразу фокусируется на старом друге. Он ничего не говорит, когда оказывается в его объятиях, ему еще не позволяют появляться в камере посетителей без наручников. - Шерлок, ты слышишь меня? Внезапно звон в ушах прерывает его голос, как будто обрывок прошлого, и наваждение Шерлока рассеивается. - Джон, - внезапно произносит это имя без всякого подтекста, как будто озвучивает факт. Его лицо вытягивается, он словно просыпается, отходит от гипноза. Джон улыбается ему так, слово о чем-то сожалеет. Ему непривычно видеть его таким, в этой ярко-оранжевой униформе. Даже смешно, невероятно нелепо - взгляните на Шерлока Холмса, в тюремной рубашке, он подстрижен и приручен. Короткая стрижка, на груди под расстегнутым воротником виднеется синяк, губы сухие и бледные, лишь только глаза горят очень живо, он пристально смотрит, не имея возможности прикоснуться, от его одежды пахнет чем-то стерильным, а от него - чем-то нечеловеческим. - Поверить не могу, - Ватсон отстраняется от него, неуклюже присаживается за стол - единственный предмет мебели в этой камере, частично остекленной, дабы дать возможность стоящему на посту чернокожему охраннику мрачно наблюдать за происходящим. Холмс садится напротив, все еще держа руки за спиной и поджимая губы в некой спокойной улыбке. Они напротив друг друга, как и раньше, он - нелюдимый и ни какого не похожий, и Джон, примерный семьянин в клетчатой рубашке, совершенно не находящий здесь своего места. - Во что именно? - В то, что из нас двоих первым посадили тебя. Джон, старый добрый Джон, его ничто никогда не сломает. Шерлок улыбается ему шире, эта улыбка больше походит на оскал, он не смотрит на Джона - он наблюдает за ним. Его малышка уже совсем взрослая, помяла ему рубашку - вот они, следы от хватки ее миниатюрных ладошек, на самом воротнике. Он взял ее с собой, она ждет его на посту охраны, совсем одна, поэтому доктор Ватсон посматривает на время. Мэри здесь нет, возможно, ее уже нигде нет. Джон не носит обручальное кольцо на пальце - оно у него в кармане, так он привязывается к людям, которых уже не вернуть. Можно подтвердить эту теорию, если попросить у него мобильный. У Джона было забавное желание ставить семейное фото на блокировку, но после смерти своей жены он бы не смог видеть его каждый раз. Шерлок размышляет, он забывает о разговорах, и его взгляд зависает в пустоте. Джон же, неспокойно взглянув сначала на его ничего не выражающее лицо, затем на темнокожего копа за стеклом, понижает голос. - Я писал тебе. Но Холмс отчетливо слышит его, мгновенно реагирует. - Я знаю. - Майкрофт не придет. - Я знаю. - Я пытался говорить с ним, Шерлок. - Я знаю. Шерлок всегда все знает. Он знает, как примерно проходила эта встреча Джона и его старшего брата. Ватсон хотел узнать, как, "какого черта!" Как глава всея Британии смог допустить, чтобы его любимца, младшего братика посадили под замок в чужой стране? Но Майкрофт сам это допустил. Джон просто не знал, каким изначально должен был быть план с вылетом из Англии, в конце своего финального дела Шерлок Холмс должен был умереть - ничто бы не смогло очистить его репутацию после убийства бизнесмена Магнуссена. Шерлок Холмс - опасный человек, ему не место среди социума, но его разум всегда работал только на Англию, Шерлок Холмс нужен Англии, Шерлок Холмс должен пожертвовать собой - этим руководствовались они оба. Но только Шерлок не умер, он оступился. И единственная причина, по которой Майкрофт не вытаскивает его отсюда - это то, что он ему больше не нужен. "- Шерлок сидит на героине. В MNDC он выживет не больше нескольких месяцев. Отныне он бесполезен." Таков был его вердикт, с которым Шерлок проживает здесь, под землей, день за днем. Под рыжими рукавами его униформы не видно этих темно синеющих следов от шприца, но их видно в его глазах, в узких зрачках в бледно-голубых радужках. Шерлок все знает. Но никто ничего не знает о нем. - Я принес тебе некоторые книги, - голос Джона вновь пробивается сквозь слой шума в голове. Шерлок переводит на него взгляд, тот хмурится. - На руки их не выдать, но меня заверили, что тебе их передадут. Ничего оригинальнее этого я не придумал. Холмс медленно моргает, его губы все еще вытягиваются в легкой улыбке. Джон наслышан как никто другой, как тяжело ему даются контакты с обществом, жизнь в социуме, что он никогда не был знаком с ограничениями личной свободы. Что его никогда не одевали в униформу, однотонную с одеждой тысячи заключенных. Что ему никогда не проходилось бороться за личное пространство в комнате с другим безумным арестантом. Что ему никогда не приходилось давиться пищей, которая потом все равно выходит через горло. До такого никогда не доходило. - Как ты? Шерлок отвечает не сразу. Ему нужны ориентиры. - Ты с кем-то делишь камеру? - С арестантом из Румынии. Он... - речь Холмс незаметно заторможена, словно дается ему с трудом, - приговорен к пожизненному. Убил свою любовницу и всю ее семью. Хотел избавить мир от стервозности. Джон не разделяет спокойствия Холмса, его брови ползут на лоб, и Шерлок, хмыкнув, успокаивает его. - Он спокойный, всегда сидит под препаратами. Мы с ним мало говорим. В отличие от предыдущего, конфликтного, с ним была рискованная возможность отправиться в карцер. - Предыдущего? - Ватсон уточняет, ему непонятна стремительная смена соседей Холмса. Как это происходит по своему обыкновению - Шерлок отвечает ему на все вопросы. - У нас действует циклическая система разделения. Сосед в камере сменяется каждый месяц, это уменьшает возможность сговора среди арестантов. Этот монотонный тембр напоминает Джону о том, насколько Шерлок при всей своей харизме бывает дотошен. Напоминает Джону о том, каким Холмс был на свободе, в их лучшие времена. - Твоя дочь... - Шерлок начинает первый, и внезапно Джон вспоминает о всем несказанном, о всем произошедшем, перебивает его. - Господи, Шерлок. Розамунд уже... Ее зовут Розамунд. Она уже периодически выговаривает свое имя. Она здорова, постоянно смеется, и... Знаешь, ты бы ей наверняка понравился, - Джон любит детей, Шерлок замечает, что о них он говорит совершенно по-другому, - Думаю, что через двенадцать лет сможете спокойно повидаться. "Приговорен к двенадцати годам лишения свободы." Шерлок кивает. Джон протягивает ему свой мобильный, словно передает, и в ту же секунду темнокожий коп громко барабанит кулаком по стеклу. - Извиняюсь, - он хмурится, кладет мобильный на стол, взгляду Шерлока предстает фотография светловолосого ребенка, лежащего в колыбели, - Честно говоря, я все еще не могу считать себя отцом. И этот загнанный в клетку зверь, живущий под землей, словно отгороженный от человеческого мира, смотрит на невинное детское лицо с должным вниманием. Шерлок смутно узнает в нем знакомые черты. Шерлок не может себе представить, куда они вдвоем пришли - теперь Джон Ватсон отец, теперь Шерлок Холмс арестант. - Ты будешь прекрасным отцом для нее, Джон, - он говорит это спокойно, потому что знает это, а после поднимает на доктора потухший взгляд, - Даже если у нее больше никого не будет. Он увидел это - не семейное фото, а изображение бесконечного уходящего шоссе в его телефоне. Джон не может каждый раз смотреть в глаза своей погибшей жены. Он сильный, сильнее Шерлока, но не настолько. - Мне жаль, Джон. Ватсон не спрашивает его, как он это понял. Он лишь опускает взгляд. - Не нужно, Шерлок. Я... - не договорив, замолкает на мгновение, вновь смотрит с новой силой. - Я живу с этим. Ты помнишь, у нас всего десять минут, чтобы поговорить. Холмс вертит головой - он впервые осматривает помещение, поднимая тусклые глаза на свет и вытягивая шею. Он не похож на того мужчину с прямой осанкой, прикладывающего сложенные в молитвенном жесте ладони к губам в своих долгих размышлениях. Он похож на жаворонка. Стриженный, скованный, и внимание Ватсона внезапно привлекает синяк на его груди. - Откуда? Шерлок не скажет ему, что первые две недели он был главной жертвой избиений в своем корпусе. Каждый знает Шерлока Холмса, каждый считает его позером и каждый хочет дать ему об этом знать. За два месяца он три раза попадал в лазарет, одного из которых причиной был его предыдущий сосед. Грязно выражающийся итальянец, имеющий при себе самодельную заточку из гвоздей. Единственное, что спасло Холмса от ранения - то, что вовремя подоспела охрана. Он всегда умел драться, но никогда не был объектом всеобщей ненависти особо опасных преступников. Он не знал, насколько это может быть опасно, и как долго заживают раны во время нахождения в общем лазарете. Может быть, он расскажет однажды о том, как в первый день заключения, когда он оказался в камере после последнего приема пищи, вместе с рвотой из него выходили ручьем соленые слезы. Тогда он уже был жертвой домогательств, тогда ему уже попытались проломить голову подносом. Тогда ему уже пришлось заткнуться, и прекратить вести себя так вызывающе, как это было на Бейкер-стрит, когда он всякий раз позволял себе играть на скрипке в два часа ночи. - Небольшой конфликт, - спокойно отвечает Холмс, - Здесь тяжело найти подходящего собеседника. Невозможно - более подходящее слово. Когда Джон уйдет, он сможет обменяться несколькими словами с таксистом, поздороваться с домработницей, ласково поиграть со своей дочерью. Шерлок будет молчать. И Ватсон смотрит на него с сомнением. Сейчас, находясь с ним один на один, он совершенно забывает о том, о чем так хотел ему рассказать эти два года. - Шерлок, ты можешь отсюда выйти. И Ватсон ошибается. - Я докажу Майкрофту, что ты не наркоман, что ты можешь работать. Ты справишься с этим, Шерлок, и он вытащит тебя. Джон привык обнадеживать людей, Джон хороший человек. А сидящий перед ним мужчина - нет. Шерлок бы хотел сказать, что он больше не употребляет. Но, возможно, наркотики - это та единственная вещь, которая еще не дала ему скончаться в этой тюрьме. Первое время можно было добывать их с помощью запугивания. Один из бегунов регулярно жертвовал Холмсу долю своего заработка, ибо Шерлок с должной уверенностью говорил о том, что при желании один из его друзей может отнять жизнь у его несовершеннолетнего сына - Шерлок "читает" заключенных, он может знать о них больше, чем их самые приближенные люди. Потом эти фокусы перестали работать, а сам Холмс в очередной раз переехал в лазарет. По крайней мере, в этом случае зверские его избиения были оправданы. Он молчит слишком долго, а времени слишком мало. - Ты чист сейчас? Шерлоку кажется, что он в чем-то виноват перед Джоном. Наклонившись в плечах, он, скованный наручниками, с трудом задирает рукава оранжевой униформы и разворачивается на стуле спиной, дабы дать Джону возможность убедиться. Убедиться в том, что следы от уколов и синяки давно сползли с его рук. Вновь поднимает голову, смотрит выжидающе в слабое отражение его лица в мутном стекле напротив, и Джон не понимает, почему этот взгляд совершенно провинившийся. - Майкрофт говорил, что... - Это не героин, Джон. Мне пришлось слезать, иначе бы я не выжил и недели. Джон столбенеет. Он все еще смотрит на его чистые запястья, то на напряженный затылок и рельефную шею, и, сумев подобрать своим мыслям нужные слова, буквально взрывается: - Шерлок, он вытащит тебя! Ты знаешь своего брата, единственное, что могло отвратить его - этот гребанный героин, он бы убил тебя! Ты слез, а значит... - Нет. Холмс обрывает его, в следующую секунду слишком резко разворачивается обратно лицом, слишком бледный, слишком заносчивый, вытянувшийся над столом ближе к Ватсону и выцеживает следующие слова сквозь зубы: - Я не могу уйти отсюда. Молчание. Майкрофт называл Шерлока безнадежным, идиотом, психом. Сейчас Джон вспоминает это, глядя в его от чего-то каменное лицо. - Почему? - Я здесь не один. Не один. Джону хотелось уточнить, но он не стал этого делать. Он отвел взгляд от глаз Холмса, и в этот момент истекла последняя секунда визита. Он попрощался с Холмсом перед тем, как этот огромный темнокожий тип грубо вывел его наружу, но последние прозвучавшие слова мерзким осадком остались у него в памяти. Вероятно, он подозревал, о чем ведется речь. Сначала об этом говорил ему Майкрофт, а позже - врач в приемном отделении MNDC. "- Вы приходитесь ему другом? Других близких не имеет? - выдав на руки Ватсона анализ крови поступившего к ним два месяца назад арестанта, этот человек сразу подвел тему разговора к глобальной черте, - Ваш друг склонен к психопатии, доктор Ватсон. На фоне систематического употребления наркотических веществ, сейчас он представляет опасность, его приведут камеру в наручниках, у вас нет полномочий их снимать, вы правильно меня понимаете? - Да, я понимаю. - Он нападал на заключенных, бредил, он не здоров. Он одержим маниакальными идеями. Возможно, в скором времени он будет переведен на строгий режим. Вы информированы об этом." Проходя через повторный осмотр, Джон в очередной раз задумался над смыслом слов Холмса. Шерлок не рассказал ему о том, что он пережил на территории тюрьмы, но он упомянул нечто другое. То, что врачи называют бредом. То, с чем он смотрит в камеру, висящую в углу лифта, который стремительно уходит вниз, под землю. Охранник слабо держит его за рукав, но в случае чего он готов применить электрошок. Врачи называют бредом ту уверенность, с которой Холмс считает, что по ту сторону камеры кто-то смотрит на него в ответ. Он улыбается. Он здесь не один. И он знает, с кем он здесь. Его первый сосед, тот самый итальянец, позволяющий себе избивать истощенного тюремной жизнью Холмса, уже несколько дней мертв от внезапного сердечного приступа. В тюрьме не бывает совпадений. Эта металлическая камера уносит его в эти адские дебри. В коридорах СИЗО ледяные полы и стены, с приближением зимы здесь возможно продрогнуть до костей. Нелюдимые преступники, сидящие в этих камерах, вынуждены жаться друг к другу, чтобы не промерзнуть во время сна. Металл на запястьях Холмса ослабевает, его руки освобождены, он делает шаг за дверь своей камеры, и дверь захлопывается за его спиной. Над головой горит тусклая лампа. Пятнадцать минут назад его сосед-убийца из Румынии лежал на своей кровати, сейчас же он обездвижено валялся на ледяном полу. Этот мягкотелый мужчина лет тридцати тоже с удовольствием придается усладам наркотического опьянения, и он уже давно умеет добывать на территории MNDC то, что было ему нужно. Пройдя до своей кровати, Холмс мрачно окинул взглядом валяющуюся на полу опустевшую ампулу. У него здесь нет такой репутации, чтобы знать, где и у кого можно найти себе отраву. Он буквально всей своей кожей чувствует ту эйфорию, которую он мог бы ощутить с помощью содержимого этой пустой, чуть треснувшей колбы. Она пробирает его, он заставляет себя перевести взгляд на упакованную в ярко-желтую изоленту коробку - именно такие обычно проходят все должные тюремные досмотры, их вскрывают не один раз перед тем, как они оказываются здесь. Это книги, переданные Джоном. Как будто фрагмент его прошлой жизни, и Шерлок чувствует, как потеют его ладони, когда он с прозрачной усмешкой листает лекции Хокинга. Докинз, Флеминг, Бэкон - Джон никогда не был особо сообразительным, он лишь старался найти для Шерлока что-то, что он будет перечитывать без издевательского выражения лица. Эта насмешка перерастает в безумно светящуюся улыбку, когда последняя принесенная книга оказывается в его руках. Он помнит ее, в подарочной картонной обложке с печатью. До сих пор пахнет как новая, ведь он так и не удосужился прочитать ее. Сказки Братьев Гримм, как напоминание о прекрасном противнике. Джим Мориарти настоящий символист, это он пишет историю о двух антигероях на территории тюрьмы, а Шерлок вынужден ее наблюдать. Он вертит книгу в руках, ищет знак или подсказку, но ее не будет - лишь чувство его неуловимого присутствия, которое сводит с ума. Он будет сжимать эту книгу у себя в ладонях, даже когда свет в камере отключится, а сам он будет проваливаться в сон. Через толстые стены он все равно будет слышать надрывные стоны двух американских зэков, и это будет вгонять его в ужас - Шерлок Холмс всегда страшился возможности интимной близости. Он заснет, держа ее на своей груди. Во сне он будет ее героем, героем сказки про бессмертного злодея, который раз за разом восстает из мертвых, и каждый раз невероятно пугает и одновременно обнадеживает Шерлока. Он рад этому, он напуган этим, это Джим Мориарти возвращается на земную гладь, это мертвый внезапно теряет свой покой. Во сне у Шерлока длинные кудрявые волосы, и Джим Мориарти проводит своей ладонью по его голове, приглаживая их. Это крыша Бартса, и они оба еще живы. Шерлок не хочет позволить этой истории свернуть в сторону самоубийства, Сербии и MNDC. Стоны за стеной продолжают вводить его в страх. Не просыпаясь, он отчаянно мотает головой. Румын же, отойдя от бессознательного кайфа, поднимается с пола и в темноте пробирается в свою кровать, одновременно вслушиваясь в лихорадочный сонный шепот своего соседа. Книга сказок Братьев Гримм выпадает из его ослабевших рук и глухо падает на пол. "Мориарти... Мориарти..."