Короткое замыкание

— О чем задумался? — голос Куроо выталкивает Кея на поверхность из водоворота мыслей и ощущений. Ощущений не самых приятных и мыслей довольно мрачных. Мокрое белье гадко липнет к тонкой коже, цепляет, тянет то тут, то там. Кей морщится и думает только о том, как бы поскорее добраться домой, чтобы стащить с себя грязную одежду и немедленно залезть в душ, но быстрее идти не получается — узкие офисные брюки спереди тоже пропитались влагой и от широких шагов натягиваются, прижимая мокрые трусы еще плотнее, так что те цепляют волоски в паху. Кей передергивает плечами, внутри нарастает раздражение, смывшее остатки послеоргазменного теплого отупения и лени. С каждым шагом, приближающим их к дому, решимость устроить Куроо выволочку — в той или иной форме — за обжимание в электричке укрепляется. Кей не отвечает и сосредоточенно смотрит перед собой, сжимая зубы. Куроо, вероятно, замечает, как ходят у него желваки, потому что до Кея долетает его смешок. — Всякая тварь после соития печальна, — философски добавляет он, отвечая сам себе. Кею хочется двинуть ему по затылку, но он лишь закатывает глаза. — Ты что, теперь не разговариваешь со мной? Обиделся? — снова спрашивает Куроо еще через минуту. До квартиры осталось совсем немного — пара кварталов, — и Кей все же ускоряет шаг, снова невольно морщась. Куроо принимает это на свой счет. — Эй, да ладно тебе дуться. Между прочим, мне тоже не очень-то приятно идти со стояком. Я надеялся на компенсацию дома… Хм. Точно. Об этом Кей и не подумал, сосредоточившись на собственном плачевном положении. Что ж, поделом. Уголок рта невольно дергается вверх, намекая, что настроение у Кея меняется. — Можешь не сомневаться, — отвечает он. — Оу, звучит так… многообещающе, — за радостью оттого, что Кей все же не планирует выгнать его из постели или сам уйти спать на футон, слышатся заинтересованные нотки. Интересно, что он там себе воображает? Они входят в лифт, и едва двери закрываются, Куроо немедленно дергает Кея на себя, так что тот не успевает ничего предпринять, и целует. Сопротивление бесполезно. Возражения отклоняются по умолчанию. Кей начинает отвечать на движения ворвавшегося в рот языка раньше, чем успевает вспомнить, каким отвратительным и грязным чувствовал себя секунду назад. Ощущать себя таким желанным, что любые правила и общественные нормы посылаются в ад, не только приятно. Кей никогда не признается в этом, но для него это уже физическая потребность — знать, что Куроо хочет его, видеть, как тот наблюдает за ним и его реакциями, как вспыхивает его взгляд, как тяжелеют веки, приглушая слишком очевидную жажду. Отвечая на поцелуй и чувствуя, как Куроо притирается к нему возбужденным членом, Кей уже готов плюнуть на свой план мести, потому что внутри снова свивает кольца возбуждение, согревая остывшую от соприкосновения с мокрой тканью кожу, проливаясь румянцем на щеки. А они всего лишь на шестом этаже. — Ты пахнешь сексом, — шепчет вдруг Куроо, кусая Кея за мочку уха, и тот непроизвольно застывает. Отвратительно. Куроо словно напрашивается. — У меня крышу сносит оттого, что ты кончил прямо в электричке от одних прикосновений. — Гадко. Просто невыносимо. — А тебя когда-нибудь трогали в толпе? Там трогали? — Одна ладонь Куроо прижимается к заднице Кея, вторая ложится на пах, заставляя снова окунуться в воспоминания о мокрых трусах и ноябрьской прохладе, пробирающейся под пальто. Девятый этаж. — Руки убери, — тихо рычит Кей, прикусывая нижнюю губу Куроо — намеренно больно, но не до крови. Ощущение прикосновения пропадает, и Куроо даже слегка отстраняется, подняв руки. Кей отпускает его, и он чуть прищуривается, разглядывая Кея и улыбаясь самыми уголками губ. Одиннадцатый. Думать о том, чего конкретно добивается Куроо, бессмысленно. Он просто плывет по течению, дразнит, нажимает на кнопочки, смотрит, какая будет реакция, и тут же подстраивается. Он такой, какой есть, — легкий, адаптирующийся, гибкий во всех смыслах слова… Кей не успевает провалиться в фантазии, разбуженные одним-единственным образом. Четырнадцатый этаж, двери разъезжаются, и он первым выходит из лифта, доставая из портфеля ключ. Разуться, повесить пальто. Движения четкие, без лишней спешки, но оставляющие в воздухе явственный шлейф напряжения. Кей знает, что Куроо его чувствует и пытается понять, как себя вести. Он проходит в комнату, ставит портфель у стола, снимает пиджак, но не вешает в шкаф, а аккуратно роняет на спинку стула. Куроо наблюдает за его движениями, заинтересованно приподняв бровь. Кей стаскивает с себя галстук и, повернувшись к Куроо, манит к себе пальцем. — Руки, — коротко командует он, когда Куроо приближается, улыбаясь. Тот подставляет запястья, но потом вдруг передумывает и начинает расстегивать на себе пряжку. — У меня другая идея, — говорит и, вытащив ремень, протягивает его Кею. Внутри становится горячо, возбуждение захлестывает так, что мысли путаются, и как можно всего парой слов и одним движением снова поставить все с ног на голову и оказаться сверху, Кей просто не понимает. Возможно, пора уже перестать пытаться. Не доминировать — тут соперничество, начавшееся еще в школе, никогда не прекратится, — а понять. Наверное, пора признать, что Куроо — это его личный наркотик, чертова зависимость, вирус, встроившийся в каждую клетку так, что не вытравить, не вывести, не вылечить. И Кей однажды передаст Куроо вместе со своей ДНК потомкам, хотя… — Заткнись, — вдруг говорит Кей, и Куроо удивленно вскидывает брови: ничего особенного не было сказано, Кей разговаривал сам с собой, со своими мыслями. Он делает шаг вперед, и шелковая серая лента галстука ложится Куроо поперек лица. Если тот будет говорить, Кей просто не сможет закончить начатое. Пусть Куроо думает, что завязанный рот заводит Кея, пусть считает это маленьким, невинным кинком. Правду о том, что Кей влюблен в голос Куроо, что не может противиться его интонациям и тембру, не должен знать никто. Все время, пока завязывает галстук у Куроо на затылке, Кей смотрит ему в глаза — это проще, чем кажется. Куроо — визуал, все, что он видит, немедленно попадает на все каналы восприятия. Того, как он начинает дрожать просто потому, что смотрит, достаточно, чтобы Кей забыл и о неловкости в электричке, и о мокром белье, и о запахе пота и спермы, кажется, пропитавшем всю одежду и воздух вокруг. Потом ремень. Он дает Куроо возможность ненадолго отключиться, остыть, пока заходит ему за спину и стягивает руки, следя за тем, чтобы не переборщить и не сделать больно. А теперь время шоу. Закончив и удостоверившись, что Куроо не сможет легко высвободиться, Кей снова обходит его, расстегивает ему брюки и вместе с бельем стягивает вниз. Аккомпанементом шуршанию одежды служит резкий вздох Куроо, мурашками стекающий по коже. Возбужденный член покачивается, приподнимая подол рубашки, запах пота и смазки ударяет в голову не хуже двадцатилетнего виски. Кей прикрывает глаза и, крепко вцепившись в бедра Куроо, проводит острым кончиком языка от основания члена к головке; ствол вздрагивает, соскальзывает, напрягается сильнее, поднимаясь выше. Куроо громко, несдержанно стонет, пытаясь получить больше, но Кей не позволяет, просто щекоча языком тонкую натянутую кожу. О том, что чувствует сейчас Куроо, он не думает, а просто получает удовольствие от происходящего — само движение, каждое прикосновение, каждая неровность под языком кажутся новыми, незнакомыми. Кей, играя с тугой веной, перекатывает член с одной стороны языка на другую, едва задевая края напряженной головки, а потом дует. Новый стон, в котором можно угадать заглушенное галстуком имя Кея, и новый толчок навстречу — так что вспухшая на вершине головки прозрачная капля размазывается по щеке. Кей поднимает на Куроо невозмутимый взгляд и довольно сильно шлепает раскрытой ладонью по голой ягодице. Куроо вздрагивает всем телом, округляя глаза, и прикусывает галстук, но молчит. Кей повторяет шлепок, чувствуя другой рукой, как каменеют мышцы на бедре Куроо, ладонь ловит едва заметную дрожь. Самый главный индикатор — член Куроо — поднимается еще выше, как стрелка на спидометре, и Кей не может удержаться от улыбки, когда встает с колен и выпрямляется. Куроо зажмуривается и мотает головой. Расстегивая собственный ремень, Кей старается выбросить из головы все мысли — откуда у Куроо взялась эта затея? что-то из детства? или Кей сам подал ему идею? — отвлекает. Он прячет пряжку в ладонь и перехватывает ремень поудобнее, изо всех сил пытаясь скрыть волнение, но понимая, что не справляется с задачей. По венам расходится жидкий огонь, ползет жаром по шее и щекам, заставляет гореть ладони, опаляет ступни, выжигает воздух в легких. Кей зачем-то проводит сложенным вдвое ремнем по левой ладони и смотрит, как у Куроо меняется взгляд, словно затягиваясь блестящей маслянистой пленкой. А потом бьет. Звук удара разбивает остекленевший вокруг них воздух. Хорошо, что можно вложить в это движение все скопившееся нетерпение и унять дрожь; оно позволяет Кею устоять на ногах и не броситься навстречу, когда Куроо с резким вздохом качается вперед. Еще удар и еще один всхлип, но на этот раз Куроо лишь чуть шире расставляет ноги — насколько позволяют спущенные к коленям брюки — и почти не двигается. Лишь смотрит на Кея, не мигая, не отводя взгляда ни на секунду, будто боится пропустить что-то важное. Переложив ремень в левую руку, Кей снова бьет; Куроо моргает, но тут же снова фокусирует на нем внимание. К нему невыносимо хочется прикоснуться, погладить, приласкать, будто уже получившего свое шкодливого питомца. На шее быстро и отчетливо бьется вена, и Кей с трудом отводит от нее взгляд. Следующие несколько ударов он наносит почти не глядя, топя жажду тела в резких, коротких движениях. Он останавливается только тогда, когда легкие судорожно сдавливает от нехватки кислорода, — не заметил, как задержал дыхание. Голова кружится, в ушах шумит ток крови, и Кей понимает, что, если Куроо и позволял себе стонать или даже кричать, он этого не слышал. Тяжело дыша, он делает шаг к дивану и почти падает, откидывая голову на спинку и расстегивая больно сдавившую возбужденный член ширинку. Потом вскидывает взгляд на Куроо и призывно похлопывает себя ладонью по бедру. — Ложись. Собственный голос звучит неузнаваемо, и Кей бы покраснел, если бы щеки уже не горели. По виску стекает щекотная капля. За галстуком не видно, улыбается ли Куроо, но он не сводит глаз с того места, где Кей легонько водит пальцами по влажной ткани трусов, очерчивая контуры стояка, и взгляд у него… не очень вменяемый. — Ты не слышал? Подойди и ложись, — Кей повторяет жест, и Куроо действительно, будто только теперь понял, о чем речь, делает пару неуверенных шагов к дивану. Кею приходится придержать его за плечо, когда тот опускается животом ему на колено. Под рубашкой этого не было видно, но сейчас очень хорошо чувствуется, как у Куроо ходуном ходят ребра и сжимаются мышцы. Кей разводит ноги так, чтобы он мог положить голову ему на другое колено и сдвигает подол рубашки выше, обнажая ягодицы. Вид припухших красных следов от ремня заставляет его прикусить губу. Внутри что-то сжимается холодной пружиной, отчего его едва не сгибает пополам. Под пальцами кожа горячая, неровная; Кей поддается соблазну и наклоняется, обводя рубцы языком — контраст температуры и фактуры завораживает, кружит голову. Куроо шипит, и Кей машинально отстраняется, чтобы подуть, а тот всхлипывает и ерзает, пытаясь притереться пахом к бедру, на котором лежит. Сквозь повязку на лице слышны то ли ругательства, то ли молитвы. Придерживая Куроо одной рукой за связанные ремнем запястья, Кей легко шлепает его ладонью под самыми ягодицами, там, где кожа белая и нетронутая, задевая пальцами мошонку. Куроо перетряхивает, как от удара током, и он поворачивается лицом к Кею: выражение лица со сведенными домиком бровями — сложно определяемая смесь раздражения и мольбы. Кей демонстративно подносит пальцы к губам, смачивает слюной и снова ведет мокрыми подушечками по рубцам от ремня. Рваный ответный стон, проходящий от диафрагмы ко рту, он чувствует всем телом, и пальцы судорожно сжимаются на руках Куроо. Снова и снова обводя влажные следы на ягодицах, Кей медленно считает про себя до десяти — ровно в два раза медленнее, чем колотится сердце, — ему надо немного успокоиться, прежде чем… Прежде чем он опять набирает слюны на пальцы и мажет ею между ягодиц Куроо. Удерживать того левой рукой становится все труднее — он ерзает, извивается, трется лицом о колено, кажется, не совсем осознанно сдвигая повязку на лице. Кей наваливается на него грудью, тянется к шее, целуя и царапая зубами, прихватывает раковину уха, тычется лицом в жесткие топорщащиеся волосы. — Шшш, тихо-тихо, — то ли уговаривает, то ли мурлычет он, настойчиво надавливая пальцами на мышцы ануса. Слюны не хватает, и приходится смочить их еще несколько раз, прежде чем они проскальзывают внутрь. К тому времени нетерпение захлестывает обоих так, что Кею самому приходится вцепиться зубами в завязанный на затылке Куроо галстук, чтобы не стонать в унисон. Ждать больше невозможно, Кей проталкивает сразу два пальца — до самой ладони, оглаживает мягкие, горячие стенки внутри. Куроо изгибается, приподнимая зад, и Кей зажмуривается от восторга, словно может это видеть. Ему хватает одних ощущений, чтобы в животе каждые две секунды всё срывалось в пропасть, обдавая то холодом, то жаром. Он разворачивает руку так, чтобы достать подушечками до простаты, и чувствует, как по телу Куроо прокатывается судорога. — Да, — отчетливо слышит он: кажется, галстук все же соскользнул, но это уже никого не волнует, — да! Господи боже! — Обращайся, — сквозь ухмылку шепчет Кей и, не сдерживаясь, давит на простату. Вскрики Куроо сливаются в нечленораздельный скулеж, он начинает биться под Кеем так, что контролировать это становится невозможно, а потом впивается зубами в бедро, и Кей вынимает из него пальцы и обхватывает пульсирующий член. На руку тут же попадает сперма, Кей еще несколько секунд поглаживает ствол, дожидаясь, пока Куроо перестанет встряхивать от прикосновений, и он разожмет зубы. Потом достает собственный член и перемазанной в семени Куроо рукой в несколько движений доводит себя до разрядки. Сперма — откуда так много, он же кончил не больше получаса назад? — заливает белую рубашку Куроо, и на ней расползаются мокрые пятна, заставляя ткань прозрачно липнуть к коже. Через несколько секунд блаженной темноты под веками и ваты в ушах Куроо вдруг снова начинает вздрагивать на его коленях и сползает на пол, заваливаясь на бок. Кей, хмурясь, приоткрывает глаза и даже не особенно удивляется, видя, что тот смеется. — И что смешного на этот раз? — он нехотя опускается на колени и распускает ремень на запястьях Куроо. Тот попеременно шипит, стонет и продолжает беззвучно смеяться, тычась лицом в пол. — Охх, — руками он шевелить пока не может, и Кей начинает осторожно растирать ему запястья с красными отпечатками от кожи, медленно поднимаясь к плечам. — Не думал, что ты так серьезно подойдешь к вопросу, — и снова смеется. — Сам виноват, — ворчит Кей, окидывая его оценивающим взглядом: Куроо, стоит признать, сейчас похож на жертву маньяка. Даром что хихикает, как умалишенный. — Кажется, это и называется «оттрахать так, чтоб сидеть не смог», — он наконец стягивает с шеи сползший галстук Кея и начинает расстегивать рубашку, но сесть и правда не пытается. Кею очень не по себе. — Я... мне жаль, прости... Куроо протягивает руку и резко дергает его на себя, заставляя упасть рядом, и сразу прижимает к полу, нависая сверху. — А мне ни капельки. Кей смотрит, широко распахнув глаза и все еще не совсем понимая, а потом, плюнув на все это, притягивает Куроо к себе и глубоко, с удовольствием целует. Когда они разрывают поцелуй, Куроо вскидывает бровь. — Это что, заход на новый раунд? Может, сначала в душ? — Да. И да. Потому что я понесу тебя. Куроо со стоном перекатывается на бок и прячет в ладонях стремительно заливающееся краской лицо. Кей хохочет.