***
Этим утром Петунья проснулась особенно рано. Причиной тому был не муж, что громко храпел совсем рядом, за несколько лет совместного проживания она смогла привыкнуть и не к такому. Причиной такой ранней побудки не был и ливень, яростно хлещущий в окно с темно-серого неба. Тяжело вздохнув, женщина опустила босые ноги на пол и начала озираться по сторонам в поисках домашних туфель. Найдя их около тумбочки, она поднялась, чтобы обуться, и перевела сонный взгляд на часы у двери. Без десяти пять. Петунья покачала головой и испустила тяжелый вздох. Да, пожалуй, даже слишком рано. Стараясь ступать как можно тише, чтобы не разбудить чутко спящего в своей кроватке крошку-сына, она направилась в ванную комнату. Остановившись у большой белой раковины, она подняла взгляд на свое отражение в зеркале. С зеркальной поверхности на Петунью смотрела женщина с изможденным, усталым лицом. Она никогда не была особо красивой. Не то, что ее ненормальная сестрица. На Лили смотрели все мужчины. Восхищались ее невероятной красотой. Ее умом и талантами. Всем тем, чего никогда не было у самой Петуньи. Раздраженно щелкнув языком, женщина отвела взгляд от зеркала и взяла зубную щетку. Некогда хандрить, теперь у нее есть любящий муж и просто потрясающий сын. Ну, а Лили… С Лили ее теперь кроме крови ничего и не связывает. Проделав все утренние процедуры, миссис Дурсль отправилась на кухню. Для готовки было еще слишком рано, вся еда остынет к тому моменту, как муж и сын проснутся, но чашечку свежего чая заварить ей никто не мешает. Поставив чайник на огонь, она принялась ждать момента кипения, нервно теребя кружева любимой ночной рубашки. Ужасное чувство беспокойства и ожидания чего-то страшного, что и разбудило ее этим дождливым утром, не давало расслабиться, заставляя вздрагивать буквально от каждого шороха. Словно почувствовав ее мрачное настроение, дождь за окном начал лить с еще большей ожесточенностью, превращая ухоженные газоны в грязные болота и делая дорогу более походящей на мутную реку. Тук… Тук… Тук… Стук капель о стекло неимоверно раздражал. А тянущее чувство в груди все никак не хотело проходить. Женщина вскочила с табуретки и стала нарезать круги по маленькой кухне. Тук… Тук… Тук… Резко открыв холодильник, она достала оттуда кусок яблочного пирога, приготовленного вчера на ужин. Однако ни вкусный пирог, ни то, как зверски она его раскрошила по всей тарелке, не помогло Петунье успокоиться. Тук-тук-тук… Петунья оттолкнула тарелочку на край стола и закрыла глаза подрагивающей ладонью. Ещё вчера вечером жизнь казалась прекрасной, но нет! Чувство непонятного страха росло с каждой секундой. Тук. Тук. Тук… Казалось бы, откуда ему взяться? Почему вдруг ни с того ни с сего она вскакивает ранним утром от страха, ее руки леденеют, а сердце колотится словно бешеное? Петунья этого не знала, ужасное предчувствие заставляло ее дрожать от ужаса и собственной беспомощности. С трудом, но она гнала от себя предательские мысли… Ведь, как бы ни было неприятно это признавать, с Лили у них кроме крови общим было еще кое-что. Невероятное чутье на надвигающиеся неприятности. Звук закипевшего чайника, ворвавшегося своим свистом в размеренный стук дождя, заставил ее вздрогнуть. Тяжело вздохнув, она встала и подошла к плите, чтобы выключить газ. Ее состояние… Это вообще никуда не годилось. Эти предчувствия хоть и были чаще всего точными, никогда не учитывали серьезность ситуации. Женщина плавно приблизилась к окну и, прижавшись горячим лбом к его поверхности, стала всматриваться в унылый пейзаж, создаваемый ливнем в тот момент на улице. Холодное стекло немного остудило голову, а тяжелые мысли начали понемногу отступать. Улица действительно была полностью залита. Огромные частые капли дождя падали в и так уже глубокие лужи. На небе изредка сверкали яркие вспышки молний, а сильный ветер гнул высокие деревья около дома ее соседки, что переехала в Литтл Уингинг прошлой весной с молодым мужем и матерью. Рассеянный взгляд скользнул на кусок крыльца, что был виден под таким углом из окна. Он был мокрым, но не таким, как все остальное на улице, за счет козырька, прикрывающего его от летящей с неба воды. Взгляд зацепился за какую-то мокрую тряпку, лежащую практически на пороге дома. Чувство необъяснимой паники, совсем недавно почти оставившее её, снова с силой сдавило грудь. Отогнав нехорошие подозрения, Петунья стремительным шагом направилась к входной двери. Неизвестно почему, но она очень спешила. Мгновенно отперла все замки и не медля вышла на холодный воздух улицы, даже не накинув ничего на ночнушку. Ледяной ветер задувал под тонкую ткань, но Петунья не чувствовала холода, в шоке смотря на завернутого в покрывало ребенка. Часть одеяла свисала с верхней ступеньки, и было уже полностью мокрым, а отдельные капли дождя, долетающие до этой части крыльца, падали на лицо и ручки тихо хныкающего мальчика. — О боже… Боже-боже! — тихо выдохнула Петунья. Как же можно живого ребенка оставить на крыльце чужого дома в такую сырость?! Как вообще можно бросить ребенка одного на улице?! На эти вопросы ответить она не могла, так что просто быстро подхватила мальчика на руки, невольно отмечая, что одеяльце было совсем влажным, и бегом направилась в гостиную. Положив кулек на диван и аккуратно высвободив мальчика из плена мокрой ткани, она схватила теплый плед, всегда лежащий на спинке, и завернула в него ребенка. Это все, что она в таком состоянии могла сделать для него в этот момент. Голова практически не работала, а панические мысли застилали собой здравый смысл, мешая найти решение для такого странного случая. Их семья была крайне порядочной, такие ситуации не были в списке распространенных. Петунья вскочила, чтобы кинуться будить мужа, но сделать ей это было не суждено. Из мокрого одеяла на пол выпал конверт, ранее ею не замеченный, и она невольно затаила дыхание. Особенно странным ей показалось, что бумага была целой, чего просто не могло быть, если вспомнить, где она лежала. Дрожащими руками она подняла с пола конверт и перевернула его, чтобы посмотреть, что на нем было написано. На бумаге, мелким почерком с очень странными завитушками был выведен ее адрес: «Мистер и Миссис Дурсль, Дом 4, Тисовая улица, Город Литтл Уингинг, Суррей.» Аккуратно, она вскрыла конверт и достала оттуда сложенное вдвое письмо, написанное все тем же мелким почерком. Плохое предчувствие вопило о том, чтобы она сожгла его в камине немедленно, но любопытство было одним из самых главных черт ее характера: она просто не могла этого сделать, не узнав, о чем в нем говорилось. Прочтя треклятое письмо, и даже перечитав несколько раз для надежности, она обессиленно стекла в кресло рядом с диваном и посмотрела на заснувшего ребенка, комкающего в своих маленьких ручках теплый бордовый плед. В ее взгляде можно было прочитать одновременно и жалость, и презрение, граничащее с ненавистью по отношению к этому дитя. Она не знала, что делать, зато знала, что истерика, подступающая к горлу комком, не понравится никому в этом доме. Ей было плевать. — Вернон! — истерично взвизгнула она, совершенно нехарактерно для нее позабыв о покое Дадлика, мирно спящего в своей кроватке на втором этаже. Буквально через две минуты в комнату ворвался толстый мужчина с пышными усами, напоминающий большого жирного моржа. Судя по охотничьему ружью у него в руках, он был настроен воинственно, в любую минуту готовый защищать семью. Честно говоря, выглядел он и правда пугающе. Мясистое лицо было красным от гнева и волнения, а синяя вена на лбу налилась кровью так сильно, что складывалось впечатление: еще мгновение, и она лопнет, заляпав любимый ковер Петуньи. Мужчина обвел быстрым взглядом гостиную, задержавшись сначала на ребенке, а потом и на жене, сидящей в кресле и всхлипывающей. Он подскочил к Петунье, все еще не выпуская ружья из рук. Нелепо замерев над ней, он выглядел крайне растерянным. Что происходило сейчас в его собственном доме — этот вопрос он решил оставить на потом. Что на самом деле ужасно — его жена никогда не плакала при нем раньше. Петунья, ничуть не успокоенная присутствием мужа, подняла на него безумные глаза и молча передала письмо, что до этого комкала в руке. Вернон решил не задавать лишних вопросов и, отложив ружье на чайный столик около кресла, нахмурился, взял пергамент и принялся читать: «Уважаемые мистер и миссис Дурсль, Сейчас я в большей степени обращаюсь именно к Вам, Петунья. Возможно, Вы все ещё обижены на меня из-за того, что я, как директор, отказал Вам в обучении в Хогвартсе. Но, прошу, поймите и меня, к сожалению, я сам не мог ничего сделать в той ситуации. Надеюсь, старые обиды не затмят Ваш разум настолько, чтобы помешать сделать правильный выбор. Очень часто плохие мысли мешают нам понять что-то очень важное, уводят нас от истины, от правильного решения. Это великое искушение — поддаться этим мыслям. Но прошу Вас, Петунья, не сдавайтесь им. От Вас зависит судьба одного очень важного для меня… нет, для всех нас, человека. Я знаю, что Вы не общались со своей младшей сестрой последние годы, но должны знать про её сына Гарри. Ему сейчас полтора года. Мальчик ещё совсем маленький, но уже может побеждать зло. Мне не хотелось бы ходить вокруг да около, но Вы должны меня понять. Сейчас очень сложно ясно мыслить, так много произошло прошлой ночью. Если до Вас еще не дошли эти прискорбные вести, я вынужден Вам сообщить, что прошлой ночью были убиты два величайших волшебника: Ваша сестра Лили и ее муж Джеймс Поттер. Как Вы уже понимаете, Гарри — единственный, кто выжил. Я думаю, Лили упоминала о непростой ситуации в магической Англии… Вчера Лорд Волдеморт сгинул вместе со своими последними жертвами. Это невероятное облегчение для всего нашего общества, поверьте. И как раз этот ребенок оказался нашим спасителем. Сейчас же его проблема в том, что он все ещё слишком мал, чтобы позаботиться о себе. Дабы не развращать ребенка неуместной славой и не допустить, чтобы его или его славу использовали недобросовестные люди для достижения собственной выгоды, я решил, что у Вас ему будет безопаснее всего. Он должен вырасти вдалеке от того, что может нанести ему вред — там, где о нем смогут позаботиться хорошие люди. Как его последний живой родственник, Петунья, ради Мерлина, вырастите из него достойного человека. Я верю, что только Вы в силах справиться с этой тяжкой ношей. Пожалуйста, позаботьтесь о мальчике.С глубочайшими соболезнованиями, Альбус Дамблдор»
В то время, пока Дурсль читал это письмо, его жена, кажется, успокоилась и уже не выглядела как сумасшедшая. Как бы его ни пугало видеть жену в подобном состоянии, он не мог винить ее в потере контроля над эмоциями. Не каждое утро к тебе на порог подкидывают племянников, особенно, если это дети их ненормальных сестер. Неизвестно, как бы отреагировал он сам, случись с ним подобное. — При нем не было никаких документов? Только это письмо? — Хмуро спросил он у жены, что теперь быстро обтирала мокрого ребенка и с остервенением заворачивала его в старые тряпки. Мальчик хоть и проснулся, но совсем не плакал, только внимательно следил яркими зелеными глазами за взрослыми. От этого взгляда Вернона передернуло, и он быстро отвернулся, стараясь больше не смотреть на странного ребенка. — Не имеет значения. — Отрезала Петунья. Взгляд ее был твердым и полным решимости. Видя любимую женщину такой, у Вернона отпадало всякое желание сопротивляться. — Вернон, иди заводи машину. — Что? Что ты собралась делать? — Как ты не понимаешь? — его жена выглядела бледной и злой. — Мы отвезем его, — она кинула презрительный взгляд на внимательно смотрящего на нее ребенка, — в приют. Я не потерплю никаких ненормальных в одном доме со мной и нашим малышом! Только не снова. — Но это же твой племянник… — Тихо возразил Вернон. Нет, ему было определенно плевать на этого мальчишку, да и не хотелось воспитывать подкидыша. Но у Петуньи умерла сестра… Родная сестра, хоть и ненормальная. Сейчас, в состоянии аффекта, Туни могла сделать что угодно, а потом очень сильно пожалеть. Он не хотел видеть тот миг осознания собственной ошибки. — Он не имеет со мной ничего общего! Ничего, слышишь?! Это мерзкое существо — отброс общества! Такой же чокнутый, как и моя ненормальная сестрица и ее муженек! — В ярости выплюнула она и, отвернувшись, громко топая ногами, направилась наверх. Наверное, чтобы собрать и успокоить сына, что надрывался плачем в своей кроватке. Вернон пошел вслед за ней, чтобы одеться, а затем, как и велела жена, пойти заводить машину. Уже через полчаса от дома номер четыре на Тисовой улице отъехала машина, увозя маленького героя всего магического мира навстречу неизвестности. Думали ли волшебники, на что обрекают своего спасителя, выкидывая ребенка в маггловский мир?***
На подоконнике, в обшарпанной временем комнате, сидел мальчик лет одиннадцати и напевал себе под нос только ему известную мелодию. На коленях у него лежала давно забытая книга, а взгляд ярко-зеленых пронзительных глаз был устремлен на улицу, где резвились бестолковые детишки с их бестолковыми занятиями. Возможно, кто-то бы сказал, что мальчик совершенно не похож на своих ровесников, что он слишком взрослый для своего возраста. В любом случае, этот человек был бы совершенно прав. Выросший в приюте без любви и тепла, покинутый и брошенный всеми ребенок. Неожиданно тихая мелодия прекратилась, а мальчик неподвижно застыл, внимательно разглядывая что-то через грязное, заляпанное унылой серой краской, окно. По выложенной камнем дорожке, что вела от ворот прямо к дверям приюта, шел человек. Человек не был похож ни на кого из тех, кого видел мальчик до этого. Он был… странным. Нет, слова «странный» было бы недостаточно, чтобы описать первое впечатление, которое незнакомец оказывал на окружающих. Длинная седая борода придавала человеку схожесть с древним старцем из сказок для маленьких детей, а старомодный пиджак и точно такие же брюки в вертикальную полоску выглядели довольно комично для кого-то, кто жил в этих местах. Нет, в этом времени. Но, даже если не обращать внимания на странный вид, было что-то в этом человеке, что заставляло смотреть на него, не отводя взгляда ни на секунду. Настолько чарующей была окружающая его аура. Настолько пугающей она была. Старец остановился на крыльце и, прислонившись к перилам большой каменной лестницы, застыл в ожидании. Буквально через минуту из здания к нему навстречу вышла высокая, сухая женщина в квадратных очках. Миссис Смит — начальница сиротского приюта Вула. После того, как они обменялись парой фраз, взрослые вместе зашли в приют, продолжая обсуждать что-то прямо на ходу. Дети, что до этого с интересом наблюдали за странным посетителем, уже через пару секунд продолжили заниматься своими делами, не забивая себе голову всякими глупостями. Мягко соскользнув с неудобного подоконника, мальчик поднял упавшую секундой назад книгу и, пересев на кровать, открыл ее на помеченной странице. Тема главы была довольно интересной, но прочитанные строчки постоянно куда-то уплывали, даже не откладываясь в голове. Перед глазами четкой картинкой маячил странный незнакомец в полосатом костюме. — Эй, Шеша… — тихо прошипел мальчик. В тишине комнаты, нарушаемой лишь приглушенным гулом голосов с улицы, этот шепот прозвучал слишком громко и почему-то пугающе. — Ты видел? Этот человек… довольно странный. Как думаешь, зачем он здесь? Из-под черного, почти траурного пиджака, одинакового для всех воспитанников этого приюта, показалась довольно крупная треугольная голова, и уже через секунду на руке у мальчика сидела, обвив запястье, длинная белоснежная змея. Попробовав языком воздух, змей обратил взгляд своих вишнево-красных глаз на мальчика. — Что Вы имеете в виду, Хозсссяин? — спросил змей, переползая с руки на кровать и полностью игнорируя последний вопрос мальчика. — Ах, ну вряд ли я сейчас с тобой обсуждаю птичек! Если ты не заметил, во дворе только что торчал какой-то жуткий старик, — саркастично пробормотал мальчик, пронзив животное тяжелым взглядом. — Не отвечай вопросом на вопрос. — Прошшшу прощщения… — покладисто отозвался Шеша. Мальчик хотел бы думать, что змей действительно считает себя виноватым — насколько вообще могла быть виноватой змея. Увы и ах, наглая рептилия делала так слишком часто, чтобы списать это на кратковременный акт неосознанности. Шеша раздражал его специально. — Я почувствовал что-то необычное в нем. Он чем-то похож на Вассс, Хозсяин… Но это не делает его странным. — На меня? — Удивленно переспросил ребенок, — Чем же? — Он тоже осссобенный. Пахнет похоже. Будьте осторожны с ним. — Тихо сказал змей, заглядывая в глаза мальчика. Те были красивого изумрудного оттенка. Гадкие дети, которые не любили его хозяина, называли их мертвыми и пустыми, но Шеша никогда не был согласен. — Я всегда осторожен. — Сказал мальчик с почти незаметной улыбкой, проводя пальцами по чешуйчатой голове. — Не думаешь же ты, что я такой сопляк, который даст себя в обиду какому-то дядьке в полосатом костюме? — Броссьте, я так не сссчитаю. Вы ссамый лучший. — Абсолютно серьезно отозвался Шеша, сворачиваясь в кольца на подушке и блаженно застывая под ласкающей его рукой. Никак не прокомментировав подобное заявление, ребенок снова перевел свой взгляд на книгу. Порой его единственный друг говорил очень странные вещи. Они делали его необычно сентиментальным и мягким, но за столько лет он привык и, в самом деле, не возражал. Выбросив увиденного человека из головы, он поудобнее устроился на своем насесте и продолжил читать. Почти через полчаса мальчик снова едва заметно напрягся — за дверью раздались шаги. Что было весьма странно, ведь эта комната находилась в достаточном отдалении от остальных, и сюда, кроме начальницы приюта и ее престарелой сумасшедшей матери никто никогда не заходил. Мгновенно проснувшись, Шеша скользнул обратно ему в рукав и затаился, готовый защищать своего хозяина в любой момент. Осторожно прикрыв книгу, закладывая страницу пальцем, мальчик перевел настороженный взгляд на дверь. В следующее мгновение в нее постучали, и, не дожидаясь разрешения, в комнату ворвалась директор приюта миссис Смит. За ее спиной топталась ее мать, прожигающая его ненавидящим взглядом, и тот самый полосатый человек, которого он видел ранее из окна. Старик выглядел невозмутимым, но то и дело кидал на него нечитаемые взгляды из-под странных очков-половинок. — Поттер! Это мистер Дамблдор. Он пришел к тебе. — Сразу начала смотрительница. И, подойдя вплотную к мальчику, грозно прошипела ему на ухо: — Только попробуй сделать что-то странное и будешь сидеть в карцере целый день! В пару шагов оказавшись вновь у двери, она пропустила в комнату незнакомца и удалилась, громко хлопнув дверью. Еще около минуты было слышно, как она громко спорит о чем-то со своей матерью. Мистер Дамблдор, не обращая на шум за дверью абсолютно никакого внимания, приветливо улыбнулся мальчику, раздражающе мерцая глазами. Гарри же молча смотрел на своего посетителя, пытаясь понять, чем же он привлек такого человека и чего тот от него хочет. Бесцеремонно отодвинув стул от письменного стола, незнакомец поставил его практически вплотную к кровати и сел. Казалось, этот человек никогда и не слышал о понятии «личное пространство». — Гарри Поттер, верно? — спросил старик, улыбка не сходила с его лица. Дождавшись кивка мальчика, он продолжил: — Меня зовут Альбус Дамблдор, и я пришел предложить Вам обучение в особенной школе. — Какой еще особенной школе? — мертвым голосом переспросил Гарри, стараясь не показать своей паники и злости. Миссис Коул всегда грозилась отдать его в лечебницу, не верилось, что та наконец добилась своего. — О, это школа, в которой я являюсь директором! Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс!