VIR0L0GY

loligore orgy – desutroyer des Сноуден сидит, опустив ноги к полу, но не касаясь. Лучи бьются на подоконнике, шепот птичьих крыльев мурашечным ворохом разлетается по спине. Лаконичные белые часы считают время. Маятничек — из стороны в сторону — трогает душу. «Стоп». Прекрасное утро. Полусожженная церковь за окном. Пустая кровать. «Там же нет никакого маятника». Паша ушел, но острый запах одеколона остался. Сноуден распахивает окно, чтобы выветрить — изгнанникам легче жить без памяти. Намного легче. В чашке у Сноудена кофе. Он машинально мешает его мельхиоровой ложечкой. Голоса с улицы. Слышно плохо. «Мне надо принять запросы», — Сноуден почти произносит, шепотом, пугается — что слышат — и не делает. Ничего. Он никогда не признается, но вещи становятся хуже, когда уходит Паша. «Так вот, у нас здесь…» — Сноуден включает старый компьютер, клавиши ностальгически стучат — ноутбук утащил с собой Архитектор — «тоже мне полубог». Десять новых запросов на подключение к чату. Десять маленьких душ в его персональной ловушке. loligore orgy – uıɐl — Ты готов на все, чтобы продлить мне жизнь? — Нет, — лицо Паши искажается в зеркале напротив кровати — видно, что он к р и в и т д у ш о й. Сноуден боится. Сноудену больно, когда пустеют глаза его растерянного безумца. Когда проносятся в них отражения дисплеев, разбитых машинных частей и осколки экранов, — Просто такие люди, как ты, заслуживают жертв. Цель оправдывает средства, Сноу. Твоя жизнь оправдывает чужие смерти. — Ты делаешь это точно не ради меня, — из последних сил Сноуден строит из себя всезнающее божество, но параноидальные скобы сжимают лицо, обращая его в маску. Голова. Отказывается. Думать, — Ты преследуешь свои цели. — Если так посмотреть, то любое наше действие — корысть. — Я не о жадности… — Сноуден неоправданно замолкает. Лишние слова в их играх не щадят никого. Было время, когда их игры никого не касались. Архитектор ястребиным взглядом впивается в черты Эдварда. loligore orgy – lɐıu Среди них снова Марк. Сноуден уверен, что он знает, как Марк стабилизировал свою систему. Как Марк лечился, зализывал раны, звонил в слезах Великому Правителю или кому-то еще. Сноуден сочувствует этому парню — ему правда совестно, что весь мир поступает с Марком именно так. Сноуден ведь лучше всех остальных понимает, что Марк — самая большая жертва обстоятельств. Солидарность осведомителя — стреляют всегда в гонца, принесшего плохую весть. Даже если Маркнет и выйдет из-под контроля, думает Сноуден, обрабатывая заявки (все эти люди у м и р а ю т сейчас перед монитором), виноват будет тот, кто создал систему. Любой коллапс, любое движение весов вправо или влево, — естественная вещь. Сноудену плевать, что случится с Маркнетом. Он глубоко перерос тот возраст, когда верил, что может влиять. Потому что однажды пытался. loligore orgy – >_ — Ты предлагаешь его использовать, Паша? Ты хорошо подумал? Глаза Архитектора так блестят, что Сноуден уверен: тот продумал, переворошил вероятности (до хаоса в картотеке данных) и решил. Сноуден умеет не бояться и противостоять. — Он необычное существо. Архитектор кивает и возвращается к программированию. Рядом с ним на столике — несомненно — стакан воды и издание «Собора Парижской Богоматери» с золотыми буквами на переплете. «Каждый человек имеет право на персональную библию». — Ты знаешь его лучше, чем я. — Да, и поэтому говорю, что все будет в порядке. — Не переоценивай себя. — Я знаю, будет много работы… В Архитекторе слишком много от статуи; он будто бы создан из гладкой слоновой кости, и движения его губ вызывают у Эдварда иной раз радость Пигмалиона. Но иногда скульптура остается скульптурой, даже обретая способность говорить. Сноуден улыбается сардонически. — Не недооценивай его. Больше всего Сноуден пугается н е п о н и м а н и ю в глазах Павла. * * * Чем меньше времени Митник проведет здесь — тем скучнее сегодня будут кошмары. Рифленые стены, тягучее полотно из склизкого фарша, стекают ему под ноги. «Ты всю жизнь проведешь в гниении». Митник там, где позволено быть воистину немногим — в самом нуклеусе берлоги Азатота. Бог перед ним человечен, статичен и слаб. Из окон его дворца они взирают на босховы полотна Даркнета. Картины из картин, оргии оргий переплетаются в единый узор, пульсирующий и искривленный. Карфаген падет, как только он перестанет нравиться Гейбу. Митник всматривается в кровавый гобелен, едва не забывая, что он пришел не за этим. «Немезис, Ньюэлл. У тебя есть вещи, за которые ты хочешь отомстить». — Как работают боты в этом чате? — ТЫ ЗАПЛАТNШЬ ЗА ЭТ0, — Гейб лишь двигает губами, и стены говорят за него, обнажая гниющие рты. — Мне достаточно просто принести пару бумажек. — КОГДА-НNБУДЬ ПРNДЕТ СУДНЫЙ ЧАС… — А сейчас ты расскажешь мне, как они работают. Митник и Ньюэлл отвлекаются посмотреть, как выпадают из зубастых злопазух тушки животных. Из них льется неестественно желтая жидкость, яркая до свечения, — Митнику слепит глаза. Ньюэлл доволен, и голод его утолен. — Я ничего не продавал им. — Ньюэлл отключает вдруг себя от динамиков и говорит своим голосом. В рокоте близлежащего водопада из костей услышать его оказывается удивительно трудно. Митник придвигается поближе; лицо его обдает вонью танатоморфоза. — Но я могу предположить, знаешь, мое предположение стоит еще дороже… они взламывают сознания, заставляя людей делать то, что нужно им. Это ботнет, да, ботнет из живых душ… я не знаю, зачем они строят его, но они будто делают дубликаты. Сохраненные копии. Пытаясь сохранить свои души, они… — Я понял, Гейб. Спасибо. Ньюэлл затыкает свой рот. Отверстия на стенах размыкаются до беззвучного крика. Бесстрашный Ньярлатотеп благодарно кивает, слушая высокочастотные вопли корней мандрагоры. «Ничто не истина, все дозволено, Гейб? Недолго тебе осталось здесь. Весь твой бизнес зиждется на таких же ублюдках. Единственное их отличие в том, что они не успели первыми». — У меня есть еще один вопрос. — В0ПР0|||АЙ, — голосообразующий аппарат вновь подключен к высунутому языку. Рокочущие речи Азатота отскакивают от упругих комнатных рамок. — Как ты думаешь, это законно? — НЕТ, КЕВNН. Я СВ0Е ДЕЛ0 ЗНАЮ. Митник покидает Ньюэлла с тысячей лишних мыслей.