VIR0L0GY

Чат изнутри похож на сердце. Стены шепчут, каждая капля толкается от них. Марк плывет — имитация деятельности — ему слышутся стенания в стенах, плачущий японский призрак скребет их: дыхание его глубокое, грудное, он — древнее и заточенное. Вода — марлевое полотно, прошитое иглами; под кожей бегает сталь. Марк прошит изнутри и подвешен, нестекающий поток — сквозь него. Условия неудобны. Он не чувствует ни ног, ни рук, но видит, как среди них и по ним прозябают инейные белые нити. Леденящие, как луна. Так лупятся шкурки на ногтях, когда размокают. В детстве Марка были теплые ванны, мягкие полотенца и грузные стены. Защищаюшие, а не нависшие. Потолок полотном нависает — и вроде его вовсе нет. Бесконечная белизна. Атриум небоскреба. Вода капает на затылок, а пространство взрывает звук. Древняя пытка, у которой нет времени и лимита. Нити стягивают, словно кокон, — система защиты, сколько их здесь? Впереди водопад, стены гладкие. Павел, скажи мне, там Рай? Нити добираются до глаз. Марк рвет. Освобождается. Серые стены возвращаются на места, но водопад впереди все ревет. Призрак в стене женским ревом, тихо плача, (не) просит о помощи. Он не читает проклятий и не зовет никого. Его бледные волосы, почернелые и свалявшиеся, мягко тонут в кристальной воде. — Я не видела света сто лет, — у голоса нет персоны. У голоса голоса нет. Марк цепляется за щель в стене и щупает руку, тянущую навстречу. Её пальцы холодны: её не существовало. Её не отключали. Её удалили, но разве… Их синергия длится так мало. Так мало, чтоб Марк мог хоть что-то понять. Десять тысяч сердец бьются в стенах — это ботнет живых душ. Потребляди и пользователи. Повелители и отребье. Каждая мелкая ниточка сводит конец с концом и вяжет их всех в марков кокон. Система стоит на костях. Имя первого призрака — Линдси. Марк обращается в чат. Связи нет. «Линдси Миллс», — пишет он. И во что-то врезается. Пространство посреди напополам рассекает бетонная пристань. Это бан-механизм так работает. Выбирается. Перед ним дверь и слякоть. Архитекторский чат позади. С каждым шагом Марк видит цветы по предплечьям. Они врастают глубоко. Они свисают, как фуксии или плющ. Марк не знает, что за цветы. Они пахнут мясом. Сырым. И свежим. Они не пугают, но пятятся. От каждого прикосновения зарываются — бедные, маленькие — в бутон, как гусеницы в спирали. Марк не боится их. Это он повторяет. Раз за разом. Раз за разом. Кафель не крошится под ногами. Все, что ты сказал, зовет разделить на два. Много комнат по всем сторонам. Двери хлопают — мучительно, тихо. Кафеля нет. Там ковер. Каждое движение крадет. Каждый шорох и шепот. Молчи. Пальцы Линдси холодные, будто на руке ещё. Марк блуждает. Выходит на свет. Цветы ядовиты. Шипастые. Режут. Кровь капает. Режут и кровь. Много слов. Мало дела. В каждой комнате — мертвые люди. Были снаружи. Стали внутри. Марков маркнет. Светолазеры. Больно светят в глаза. Аж шипит. Свет серной кислотой плюется. Шипастые твари. Кровь по вискам. У них, у него. Это бэкдор. Марк зашел с черного входа. Что-то мигает. Там телевизор. Помехи и луп. Черные точки. Выдавленные. Разбегаются в стороны. Черви. Мясо свежее. Портить нельзя. Нет воздуха. Кислорода нет. Что же так душно? Что же так гнило? Удильщики, кости. Впиваются в руки. До бедренной кости. Голову крутит. Срывает кожу по щекам. Голые мышцы. Битые зубы. Зубы, зубы, где кислород? Марк проходит тихо, будто мертвые слышут — правда слышут, вертят головами. Тишина научила их слышать. Марку жутко. Марк будет молчать. Ковер не шуршит с непривычки. Мертвые пишут. Работают. Впереди, на платформе. С колесами. Скрежет звука колес о ковер. Едет вперед. С тонкой шеей. С экрана. Смотрит Боже. И смотрит. Гласит. Губы его размыкаются. Ходят туда-сюда. На офис падает тьма. То ли дом, то ли… Марк силится вспомнить. Руки бегут. Отрываются. Оплетенные полностью. Держутся лишь на кости. Удильщики плавают. Много их. Тревога звучит. Посторонний! Будет взрыв! Нужна помощь, ответь, Саверин! Телефон замыкает и искрами. По ковру ходят искры. Шумят. Мертвые чавкают. Мертвые. Что за цветы? Зубы лязгают! Боже гласит! Аггротех… замыкает провода. Клацает мышь. Лезут под ноги. Свет мигает. Темно. Подожди. Не приближайся ко мне, Боже правый! Кто ты такой? Мы же виделись? Вардо слышал меня. Но когда? Тебя отрезал — следо остался. Господи, Боже, зачем… И вот ты снова здесь. И теперь ты — наш след. И хранилище. Боже, зачем? Помоги! Кессонка. Болезнь. Так тошнит. Барокамеру, срочно! Тащите! Он в голове моей. Хватит, блять! Цепляйте на голову! Не брыкайся, Марк! Все будет нормально. Заткнись. Он прокусил ему палец! Это же бот, не волнуйтесь… Дуров прибьет… Где Саверин?! Что там в чате? Там Ли… Сколько крови, барокамеру, быстро, быстрей! Там Ли! Он задыхается! По ковру кровь ползет, Марк ловит руками, он плещет, чувства не слушает, пузыри под ноздрями, еле дышит, буллы в легких — мучительно лопают, еле дышит, отравлен, спасен… ннн: Что же там, МАРК? ( ╯°□°)╯┻┻ МАРК: ЛИНДСИ МИЛЛС — ОНИ ОТКЛЮЧИЛИСЬ — И УМЕРЛИ… — МНЕ ПАВЛУ ЗВОНИТЬ ИЛИ ЖЕ… Этим утром Павел получает крайне волнительный вызов. Он протирает глаза, обозревает свой офис без окон и Сноуден-ботов, вряд сидящих за соседним столом, и, схватив две купюры и документы, направляется к лифту. Из-за стеклянных дверей ему салютуют сотрудники, непривычно сосредоточенные и напряженные, — Сноуден-боты уже всем все разболтали. Улыбку Павел выдавливает. Стук клавиатуры слышен из коридоров. Тонкие стены. Зато из них не смотрит никто. Некоторые люди отделяются от своих мест и выходят на общую плоскость. В лифте Павел (к сожалению) не один. — Как вы думаете, что Митнику надо от вас? Лишний шум… сколько еще сегодня предстоит его вынести. Отчаянные люди, не умеющие слушать тишину. Недавно просили включить музыку в офисе — Павел знает, зачем это. Только в тишине тайны хранятся хорошо. Только в тишине. Его личные тайны. — Скорее всего, вновь насчет Сноудена. Павел меняет частоты. Тишина. Ненадолго. Как быстрый сон. Белый шум — как первичное нечто, розовый водопад, треск развороченных голов, неимущий молебенный КРИК — не то. Не то. Быстрая смерть. Легкая доза. «Он просто чертов тиран»… «кому теперь нужен Сноуден»… «хоть бы окна наружу бл*ть сделал». И Павел расслабляется, зная, что за стеной — могильная слякоть. Марковский Сайлент-Хилл. «Без Сноудена мы не знали бы ни тишины, ни тайны. Мы все знали, за чем сюда шли», — ложная волна нервно-паралитическим распыляется по лифту. Паранойя бывает целительной. Выключаются красные кнопки, массивные железные двери растворяются. Солнечный холл и синие стекла, едва не витражные, — будто сквозь воду любопытно сочится свет. Конечная остановка — Вайтнет. Павел улыбается секретарю, довольно оглядывает свой белый офис — и улыбается шире. Посреди его — атриум вверх, чтобы виден был рост и прогресс. Солнце тянет лучи и оттуда, покровительствуя тянущимся, доносится с улицы запах свежих рогаликов: неподалеку от офиса булочная, здесь же и антикварный магазинчик, продающий картотеки эстетик. Конечная остановка — Вайтнет. Люди из лифта тревожно перешептываются, прикрываясь глазами от света, у одного из них приступ кессонки (чешет, знобит, ломается) — слишком резко из глубины. Павел поворачивается к ним спиной и дает команду — назад. Они послушно жмут кнопки, потерянные в пространстве, и возвращаются. В душные подземелья. Назад к частотам тишины и вечному, вечному голоду. Конечная остановка — Вайтнет. Не для них. Только позже. Со временем.