VIR0L0GY

Джулиан получает письмо себе под дверь к одиннадцати утра. В своей маленькой комнате, в мягком халате, под ультрафиолетовыми лампами, свет от которых стыл, как тлелое зерно в заброшенном амбаре, он получает конверт. Бумага мертвенно холодна. Ее слепящая бледь тонкой паутиной окутывает стены. Ассанж разворачивает конверт. Известковый порошок сыплется ему в ладони, испещренные мелкими трещинами. Это струпья, трупные струпья. Пришла чума. Джулиан садится у окна и смотрит в закрытые шторы: к ноутбуку он не прикасался сутки, путь наружу ему заказан; но великие картины развернутся перед теми, кто хочет видеть. В мелких гранулах пыли и ткани теряются фон и фигура. Джулиан думает. Его часто зовут сумасшедшим за его манеры — но он переделал все, что можно было сделать в тесной комнате. Взрыл все сведения на свете. Обнародовал часть. Часть — оставил, как рахат-лукум на восточном подносе, на сладкое. В его разум заползли и копошатся пальмовые черви. Их мясистые, жареные тельца можно жрать на обед… но у Джулиана есть рамки. Принципы. Мораль. — Вам что-то пришло, и вы не отправили на досмотр? — Если оно сюда попало, значит, вы его уже досмотрели. — Там был взрывной порошок? — Нет, обычная известь. И текст. — Даже не кокаин? — Хотите проверить? — Нет; кому сейчас это нужно. Сами посудите. Я бы отправил конверт на экспертизу. Кому нужны бумажные письма? Кто решил угрожать прямо мне? Есть миллионы оставленных копий… по всему свету. — Но у вас, наверное, достаточно врагов. — Слишком мало, раз я еще жив. — Ваша ставка — на друга? — На информатора. — Информаторы не всегда друзья? — Только если я — власть. Мы все хотим дружить с властью. И поэтому дружим ради нее. — Вы — власть, Джулиан? — Кто владеет информацией, тот владеет миром. Я владею информацией благодаря тем, кто думает, что я есть власть. Они сами… сами создают меня. Вы понимаете? Серый силуэт в исповедальном окошке кивает. За его спиной — в чарующем внутри-снаружи — снуют чахлые темные тени. Их прозрачные тела тлеют в маревном свете. Яичный желток поглощает предмет. Джулиан улыбается. Он голоден, одиннадцать утра, завтрак он пропустил — до обеда остались лишь черви, порошок и желудочный сок. Он едва не облизывает пальцы. Силуэт не колышется и не бьет по рукам. — Будто… всем вокруг выгодна смерть. — Не злите нас, Джулиан. Мы — ваша смерть. Но мы не войдем к вам, пока вы не попросите. — За вами же кто-то стоит, — презрительно щурится Джулиан — словно солнечный свет дал в глаза. Колет в сердце. Спорошенны пальцы. Джулиан отходит от окна, трет ладони в маленькой раковине. Намертво. Возвращается. — Я скучаю. Скучаю по свету солнца. Когда вы меня отпустите? — Не мы держим вас, мистер Ассанж. Смерть не держит живых — она их останавливает. — Кто вы? — Призраки. Тени. Не стражи. Мы проводим вас, когда нужно будет. Убьем и проводим, когда вы разозлите нас… нет. Наша злость будет реакцией. Лишь рефлексом на ваши дела. — Вы — часть тела? — Нет. Мы — маркнетово кладбище. Джулиан фокусирует взгляд. Тени бегут, как от света прожектора, сползаясь потом в самый центр. Их тугой клуб — словно компас, как стороны света. Для Маркнета нет ничего святого, но Джулиан снаружи, не внутри. И пока он снаружи, он может мыслить. А главное, знает — как. Тропическая лихорадка берет его за грудки и уносит в начало истории — в кошмары аиста Марабу. Через память о розовых крыльях фламинго он видит Марка, его первый трип. Видит логи и ботов, отравленный чат; видит Митника, Гейба, кипящий даркнет — глюки, помехи и тряска, тошнота, зудящие черви, цаплиные цевки, впившиеся в мясо, полусъеденная голова, австралийские травмы, эквадорская сырость, холодный закат… Ассанж чистит свой разум за доли секунды. Проносится над варевом из мяса. Он так голоден… Ньюэлл зовет. Его хриплый голос через динамик доносит молитвы, свой смех и утробное урчание / скуление свернувшейся в коленях мертвой собаки из детства. Ассанж встряхивает голову, его белые волосы, как паутина, оплетают пространство и время. В руках он сжимает конверт. NEW! CONDOR: Здравствуй, Mendax, старый друг. :) Маркнет изменился, пока тебя здесь не было. Теперь не только Саверин здесь. Всем плевать на Саверина. Но теперь здесь Сноуден, Ньюэлл и Адриан Ламо. Я теряю своих кадров — теперь все приходится делать самому, а это опасно. Приходится выверять каждый шаг. Кто еще поможет тебе, когда я сорвусь? Будешь один воевать? Такие, как ты, в одиночестве не воюют. Им нужна паучья сеть. Ты правда родом из Австралии? Маркнет зовет меня каждый день, каждую секунду я слышу сонмы ангелов во снах, и потом — КХГХААА — мою грудь ломает изнутри. Будто в мою грудную клетку вшили птицу, которая пытается выбраться, познать… познать свободу, увидеть истину. Мы так устали от фантомов правд… может, и тебе стоится задуматься об этом? Проблема лишь в том, что там… снаружи… тебе этого никогда не понять, Mendax… Джулиан закрывает рекламное объявление. Он уверен — на сотню процентов — что не Condor их пишет, а Нью. Потроша, как мясо, слои кода, режа каждую строчку из формул и чисел, Джулиан лезет к сути. Только ему дозволено быть таким наглым. Слоистые частоты, набиваясь друг на друга, образуют — отдаленно — сходство с ангельским хором, рекламное ходатайство, словно сладкий рахат-лукум на восточном подносе с орнаментом, — но Джулиан продолжает путь. Беседы с шелестящими шторами. Пустыми матовыми шторами. Безвыходная жизнь. И столько дорог по другой стороне… и пусть это бьет по сердцу, срывает покровы, и пусть от пиявок, прилипших к рукам, он иной раз не может идти, — он будет идти. Глубины пространства расходятся, как швы с гнилыми нитками. Ассанж абсорбирует мертвенный холод сердцевины, по сосудам его ассимилируя, — морозит кожу изнутри. Если бы его спросили, как на уровне чувства звучит власть, он бы сказал: как огромная боль и как гравий в ботинках, как свинцовая метка в нутре; как мертвый близнец-парапаг; как причастие — к богу больному, чья чума перейдет и тебе; и как жар до костей в самых недрах Маркнета... В конверте написано вот что: