Улыбка Старка

      Арья не помнила, как оказалась в кровати. Когда она проснулась, все тело болело, а Джейме сидел рядом, полностью одетый, и улыбался, перебирая её волосы. Девушка улыбнулась, поймав его руку и переплетя пальцы. — Доброе утро.       В ответ рыцарь только кивнул, все так же тепло и немного печально улыбаясь. — Почему ты встал? Разве уже так поздно? — Нет. — Тогда ляг рядом. Побудь со мной. Нам ведь некуда спешить.       Как же ему этого хотелось, ох как хотелось. Ведь можно еще раз поддаться соблазну. Можно ведь лечь рядом, прижать её ближе, в последний раз насладиться её теплом. — Нам нужно поговорить. Очень серьезно поговорить. — Она прижимается ближе, обнимая крепко-крепко, и Ланнистер понимает, что еще немного и он уже не сможет решиться. Но ей он врать не хочет. Он знает, чувствует, что придет день, когда она узнает правду, и пускай это случиться сегодня, пока они не зашли слишком далеко. — Разве это так важно? — Да. — Хорошо, валяй. — Не здесь. — не здесь, ведь он не хочет, чтобы то, что случилось вчера, и то, что он делал раньше было вместе. Будто от этого мир рушится.       Арья недовольно хмурится, но все же встает чтобы одеться. Она уже вовсе не прикрывается, направляясь к сундуку и Джейме отчетливо видит маленькие синяки оставленные им же и красные отметины от зубов на её плечах. Его зубов. И все это вовсе не вяжется со сверкающей мягким белым светом меткой. Такой же, как и у него.       Арья крепко держит его за руку, пока они шагают по коридорам Винтерфелла, прочь из замка, к месту, где началась война пяти королей. — Зачем мы здесь? — девушка подозрительно оглядывается. — Мне много нужно тебе рассказать. Очень много. После всего, что ты услышишь, ты скорее всего пожалеешь о том, что произошло, но я не могу врать тебе. Многое из того, что я скажу тебе очень не понравиться, но прошу тебя, дослушай меня. И если в конце ты захочешь убить меня, я не стану тебе мешать. — Что ты такое говоришь, Джейме, я… — Прошу, выслушай.       И он начал говорить. Обо всем. О том, как стал Цареубийцей, о том, как начал спать с Серсеей, о том, как бился с её отцом и о том, как её мать обменяла его на её и Сансу. Сказал обо всем, кроме одного… — Если ты думаешь, что это заставит меня пожалеть… — Есть еще одно.       Джейме замер. Все, что он сказал до этого, она могла знать и так. И он знал, что это её решения быть с ним по-настоящему не изменит. — Что здесь случилось? — Я не понимаю… — Что случилось в этой башне? Много лет назад.       Арья осмотрелась, пытаясь понять, к чему он клонит, а потом, не решаясь посмотреть на мужа, сказала: — Бран упал здесь. — Когда Бран залез на башню в тот день, он увидел… Меня и Серсею. Вместе. Если бы он рассказал, нас бы повесили тут же, в Винтерфелле. И я… — Поэтому ты кричишь во сне? — Да. — Ясно. — Арья замолчала, не предпринимая никаких действий. Она повернулась к Ланнистеру спиной, уставившись в каменные плиты у подножия башни. Те самые, на которые тогда упал её брат.       Тишина становилась невыносимой и Джейме сказал последнее, что ей стоило знать. — Если бы я мог все исправить… — Прекрати.       Арья повернулась наконец к нему лицом. Но она изменилась. За несколько минут словно постарела на годы. И стала так похожа на отца… Девушка направилась к двери, совершенно не замечая мужа. Остановившись рядом с ним, она, не поднимая взгляда, сказала: — Он был лишь мальчиком. Тебе стоило всего-лишь запугать его. Он никому бы не сказал.       И она ушла. Одна, даже не оглянувшись, уверенная, что он не идет позади. Ведь Арья знала, что он стоит все там же, в башне, и смотрит как она уходит в замок. Она чувствует его взгляд. И чувствует свои слезы, стекающие по щекам. Впервые за много лет.

***

      К тому, что Джон летает на драконе, привыкнуть сложно всем. Даже Брану.       Его Величество входит в ворота Винтерфелла, не удосужившись даже сказать что-то страже, пораженной видом дракона, названого в честь его отца.       Бран смотрит в окно, наблюдая как брат в южном одеянии, (Бран знает, он отправился в путь сразу же, как получил ворона, не удосужившись даже переодеться), стремительно направляется к человеку, которого сейчас хочет видеть меньше всего. — Где Арья? — У себя в покоях.       Джон подозрительно щуриться. Он хорошо знает Ланнистера и не случись чего, он бы не выглядел таким… таким… разбитым. — Что случилось? — спрашивает король, уже догадываясь каким будет ответ. Но злости это не умаляет. — Я ей рассказал.       У Джона сжимаются кулаки, он в ярости, и все что он может выдавить: — Да ты… — Джон! — Санса появляется словно из ниоткуда, с крайне озабоченным выражением на лице и обнимает его, не давая гневу разрастись. — Пойдем.       Старк ведет их за собой, в свой кабинет, пустующий. И стоит двери закрыться, Джону уже не нужно сдерживать себя.       Кулак короля бьет больно, по груди, чтобы выместить злость, но не оставить следов видимых другим. Еще удар и еще. Цареубийца не сопротивляется, и Санса пытается остановить Джона, не в силах смотреть на это. — Остановись, Джон!       Теперь уже Таргариен останавливается, тяжело дыша. — Ты помнишь о чем мы говорили?! Помнишь, что я тебе говорил?! Ты поклялся мне, что она не узнает! — Я не могу ей лгать. — Ты хоть представляешь, как больно ты ей сделал? — Если бы она узнала это еще позже, было бы хуже.       Джейме тяжело дышит, переводя дух. Ему больно, но это ничто, по сравнению с тем, что творится в душе.       Джон же отворачивается, стараясь успокоится. Он понимает, что Цареубийца прав. Он знает это. Но он ведь хотел защитить Арью. Уберечь от этого знания. Видят боги, как бы бездушно с его стороны это не выглядело, он предпочел бы видеть Сансу женой Ланнистера. — Я хочу поговорить с Арьей. — Она никого не хочет видеть. Даже меня. — Санса смотрит на Джона с легким укором. — Ты должен был сказать ей. Должен был сказать нам. — Я хочу поговорить с ней. — Я отведу.       Они уходят, оставив Джейме одного. Идут по коридорам замка, не говоря друг другу ни слова. А когда дверь уже совсем рядом, Санса останавливается и берет Джона за руку. Она хочет сказать, что он был не прав, что она давно не маленькая, что это и его вина тоже, но не говорит ничего. В какой-то миг, встретившись с ним глазами, она понимает, что он и так знает это. Поэтому, коротко кивнув, отпускает руку Джона, указав на дверь. И уходит. — Арья?       Она сидит на кровати. Спиной к двери, прямая, словно вместо позвоночника теперь железный прут. Джон не видит её лица, и боится увидеть. Боится увидеть её слезы. — Ваше Величество? — Ты меня никогда так не называешь. С чего вдруг? — А как мне называть тебя? Джон? Эйгон? Раз ты решил, что можешь распоряжаться моей жизнью… — Я ничего такого не решал… — Ты знал. Ты знал, но не сказал мне. — Разве это изменило бы твое решение? — Нет, но я знала бы правду. И не было бы так больно. — Если это так, можно аннулировать брак. — Нельзя. — Если брак не консуммирован, его можно расторгнуть очень быстро. — Да, можно. Но мой брак консуммирован. — Что? Джон не верит тому, что слышит. Отказывается верить. Он подходит к Арье и приседает напротив неё и смотрит в глаза, надеясь услышать, что это просто её жестокая шутка. Но это не так. — Мой брак с Джейме Ланнистером заключен перед взорами богов и людей и закреплен на супружеском ложе. Шок сменяется яростью и Джон, подойдя ближе, садится напротив и, встряхнув сестру, спрашивает: — Он заставил тебя?! Он тебя насиловал?! — Нет. Я сама захотела этого. — Что? Как это возможно? Арья криво улыбается и Джон понимает. Но легче от этого не становится. — Только не говори, что ты… — Что я люблю его? А что это изменит?! — девушка резко встает с кровати и мечется по комнате, как загнанная волчица, которой она и стала. — Если я не скажу, что люблю его, все можно будет вернуть? Он не станет калечить Брана, спать с сестрой, ранить моего отца и убивать твоего деда? Скажи мне Джон! Если я не скажу, что люблю его, это исчезнет?! Она резко закатывает рукав, обнажая белую метку и Джон замирает. Ему нечего сказать. Он ничего не может сделать. Со всей властью, которую он не хотел, но получил он не может сделать так, чтобы его маленькой Арье не было больно. — Прости меня. — Убирайся!!! Я не хочу никого видеть! Арья падает, бьется коленями об холодный камень, сжимается, в попытке спрятаться от всего мира. Она рыдает, слезы текут по щекам, в горле противно горчит и стоит ком, голову разрывает и не хватает воздуха чтобы просто дышать. Ей больно. В стократ больнее ударов Бродяжки и раны от меча ходока. Ту боль можно залечить, заглушить, подавить. А эту нет. Эта боль заполняет все вокруг непроглядной тьмой, и нет сил чтобы убежать он неё. Джон садится рядом, заключает в объятия, игнорируя удары по спине, животу, лицу, по всему, до чего она может дотянуться. Он качает её как в детстве, целует в спутанные волосы, прижимает все ближе и крепче. И Арья успокаивается. Она лежит у него на руках. Голова все еще раскалывается. Все еще больно. И засыпая, она шепчет брату лишь одно: — Скажи ему, что я люблю его. Но не могу больше видеть.