Martyrdom and Paradox

Эл Лоулайт, также известный под двумя другими именами среди примерно полутора миллиона людей, размышлял. Поскольку обычно он размышлял минимум по двадцать часов в день, если не больше, это совершенно точно не было странной новостью. Он привык постоянно думать, анализировать, предполагать, учитывать, вспоминать, заниматься психоанализом, разбирать свойства и составляющие и размышлять. Он привык делать это большую часть своего дня, потому что по очень известному и уважаемому мнению Эл, день без размышлений был днем, потраченным впустую. Ладно, без размышлений и поедания торта, но не в этом дело. Это было то, над чем он размышлял, пока случайно оказался на пути в местный магазин сладостей, что сделало размышления такими интересными и уникальными. В тот момент, когда он шел по бетонно-асфальтированной улице с желудком, думающем о небольшом клубничном торте, и ветром, развевающим его волосы через капюшон, с зеленым яблочным леденцом во рту, он думал о том, что Амане Миса сказала в допросной. Обычно его разум состоял из теорий, воображения, сладостей и возможностей. Он думал обо всем с научной точки зрения, с долгими раздумьями и рассмотрениями, и это всегда было связано с фактом, которому было логическое объяснение или просто было какое-то теоретическое обоснование. Он думал о делах и преступниках и никогда не думал, даже мимоходом, о человеческих эмоциях, разве что с психологической и систематической точки зрения. Эмоции и мыслительные процессы обдумывались систематически, он собирал полезные данные в рассказах и привычках человека, но первопричина и природа эмоций и действий в самом деле не стоила рассмотрения. Он не думал о своих собственных эмоциях, поскольку он был отстраненным и отделял себя от остальных, и эмоции других людей не задерживались в голове Эл, потому что он действительно не верил, что это было необходимо. Он работал с процентами и наукой, а не с любовью или ненавистью, счастьем или печалью или остальным набором человеческих эмоций. Он просто понимал, почему люди делали то, что они делали; он мог думать, как они, но он не мог позволить себе быть поглощенным этим. Однако, он не мог выкинуть заявление Мисы из головы: Ты...извращенец! Обычно он не думал много о таком, потому что он все время слышал ненужные и эмоциональные слова, вышедшие из ртов людей. "Ты черствый ублюдок" и "Я убью тебя однажды, ты, жалкий, бесчувственный мудак" были среди наиболее распространенных фраз, которые люди говорят ему по внутренней связи после задержания, когда они брошены в тюрьму на всю жизнь. Он определенно привык к словесным оскорблениям по поводу его странного образа жизни— он почти не видел солнца до того, как дело Киры появилось на его столе; он ненавидел, когда его рассматривали, даже если окружающие его люди понятия не имели, кем он был— и его холодных методов— "Пытки? Конечно, начинайте. Я не возражаю. Только не убивай его, пока я не получу свою информацию."— но ему действительно никогда не приходило в голову, что он, возможно, может быть извращенцем. Он знал, что было глупо зацикливаться на этом, потому что это были, вероятно, какие-то бесполезные фразы, которые преступники выпалили сгоряча, не особо задумываясь, о чем именно они говорили, но по какой-то непонятной причине, это действительно не давало ему покоя. Если есть что-то, что, он был уверен, не относится к нему, то это должен быть извращенец. Ему было двадцать четыре года, почти двадцать пять, и он ни разу не думал ни о чем, вращающемся вокруг него самого и лиц того же или противоположного пола или акта совокупления вообще. Он знал, что были красивые женщины и привлекательные мужчины, потому что он видел их фотографии в базах данных и на бумагах, но он знал это с теоретической точки зрения, поскольку он никогда не занимался чем-либо из такого рода деятельности. Он осознавал, что половой акт и 'извращенный' характер касаются физического и/или эмоционального влечения, феромонов и других странных вещей, на которых он старался не зацикливаться, кроме как в случае необходимости, но он никогда действительно не понимал их. Это было основным репродуктивным стимулом, которому девяносто семь процентов Гомо Сапиенс подчинялись для того, чтобы продолжить человеческий род. Большинство людей не могли подавить желания, даже если они хотели, и в настоящее время они принимали участие в половом акте, когда им было двадцать. Он понимал это, даже если у него не было опыта, и, хотя у него были вопросы, и ему было любопытно, что могло толкнуть людей делать ужасные вещи из-за бесполезных эмоций наподобие любви и влечения, он рассматривал это лишь с научной точки зрения. У него не было другого намерения зацикливаться на мыслях такого характера. Но извращенный? Это было за гранью понимания Эл. Он никогда не был с мужчиной или женщиной, никогда не будет с мужчиной или женщиной, и вполне доволен не будучи с мужчиной или женщиной. Он не заботился об основных биологических потребностях людей, потому что у него их не было. Его стремления состояли из интересных дел, получения удовлетворительных результатов, и сладостей. Желательно торта. Особенно клубничного торта с белой глазурью и клубничкой сверху, с зубочисткой, держащей все это вместе. Его определенно интересовал торт. И ботамочи*, и данго, и клубничное мороженое, и леденцы со вкусом вишни, и сама вишня, и вишня в шоколаде с жидким кремом внутри... Он заставил себя думать о деле Киры, пока он приближался к кондитерской. Он должен был быть в штабе, наблюдая за допросом Амане Мисы и Ягами Лайта. Знаменитый детектив ожидал, что Лайт попросит, чтобы его поместили в одиночную камеру, что означало: со студентом колледжа происходило что-то подозрительное. Поэтому было необходимо следить за этими двумя почти без перерыва, чтобы увидеть, прекратятся ли убийства или проговорятся ли они о чем-то. Однако, насколько бы Эл ни ненавидел быть на улице, где его может увидеть каждый и их бабушки, он знал, что, если он не получит что-то кроме леденцов со вкусом зеленого яблока и таких же арбузных в холодильнике, он сойдет с ума. Квилш Вамми, известный в этой стране как Ватари, в настоящее время общался с Роджером, возглавляющим дом Вамми в Винчестере, Англии. Вамми или один из членов следственной группы по делу Киры, как правило, были теми, кто ходил в магазин сладостей, который Эл любит больше всех остальных в этой стране, но так как у Вамми был этот важный деловой звонок, который может занять несколько часов— Роджер имел тенденцию говорить очень много о насекомых— и команда была в основном дома, проводя время со своими семьями, он отправился сам, чтобы получить свой клубничный торт. В конце концов, функциональность его мозга без сахара уменьшится на сорок процентов, и этого не должно произойти. Он нуждался в своем мозге, чтобы обличить этого гнусного, умненького Ягами Лайта, так что ему нужен сахар. Ну, что-то кроме арбузных и яблочных леденцов. Ему необходим был этот клубничный торт с таким прекрасным и божественным вкусом. Он мог чувствовать запах магазина сладостей, и дело Киры, которое он считал почти на девяносто четыре процента завершенным сейчас, поскольку Лайт и Миса были в заключении, покинуло его разум. Ветер разносил влажный, липкий аромат, который на самом деле не так сильно беспокоил Эл. Пахло печеньем, и шоколадом, и чем-то вроде рома, но намек на клубнику заставил все остальное исчезнуть. Он поднял голову, чтобы понюхать воздух, давая людям, идущим по улице, полное и точное представление о его лице, но в данный момент он не думал об этом много, потому что он не верил, что снаружи существует еще один Кира. Кроме того, с большими черными солнечными очками, прячущими его столь же черные глаза, он чувствовал себя относительно защищенным, хотя озноб по спине заставил его скрыть свое лицо снова. Так с прекрасным видом на потрескавшиеся тротуары и ноги прохожих, он пробирался через один из наименее заселенных районов города, следуя этому дивному аромату в Сато-Мари, вполне возможно лучший кондитерский магазин в Японии. Его мысли были о торте и всех остальных вкусных вещах, которые только и ждут, чтобы быть аккуратно взятыми осторожными пальцами Эл прежде, чем быть съедеными. Магазин сладостей был броским и ярким, четко выделяющимся на фоне всех однообразных серых, черных и белых домов, которые окружали его. Эл полюбил этот дом за те несколько раз, когда он видел его, ибо он любил множество тортов и данго, и печенье, и аммицу*, и трюфели, и ан-пан*, и кастелла*, и мороженое из зеленого чая, и мелонпан*, и мороженое моти*, лежащие повсюду в этом месте. Он практически чувствовал головокружение просто смотря на это. Это было единственным местом в Японии, стоящим того, чтобы терпеть толпу, которая ждала в очереди, чтобы получить некоторые сладости. В конце концов это был один из самых популярных магазинов в регионе Канто, независимо от его местоположения, наполненный всем, что возможно могло насытить такого сладкоежку, как Эл. Это было фантастическое место, по мнению Эл, и поэтому он глубоко вздохнул, поежился немного, несмотря на горячий и слегка влажный воздух, и вошел в магазин. Шум толпы ударил его, как приливная волна, заставляя его остановиться на секунду и просто принять все это. Он не часто позволял себе даже выйти на улицу, поэтому в окружении небольшой толпы людей было по-другому и неуютно. Он чувствовал себя так, как будто все пялились на него, что было бы, вероятно, справедливо учитывая одежду, в которую он одет- джинсовые брюки и белая рубашка с длинным рукавом, вероятно, не беспокоили бы многих людей, но очков на его лице было бы достаточно, чтобы тронуть чье-то любопытство, и если бы они посмотрели вниз, на его ноги, которые были в свободной обуви без носков, они, вероятно, подумали бы, что он сумасшедший, но на самом деле он был просто осмотрен, а затем проигнорирован как обычно. Странный визуально или нет, он был просто другим человеком. Если только он не улыбался, в этом случае люди отворачивались от него в страхе, что он хотел съесть их печень с бобами или что-то в этом роде. Очевидно, его улыбка была жуткой, потому что в девяносто восьми процентах раз она производила тот же результат. В последних двух процентах у людей были такие же жуткие улыбки, и они воспринимали это как нормальное поведение. Так он стоял в конце очереди, избегая прикасаться к кому-либо в магазине, наконец закончив с яблочным леденцом и бросив палочку в мусорное ведро у двери. Ожидание, чтобы получить свой заказ, будет длиться вечно, поскольку очередь заканчивалась практически у двери, и поэтому он почти неслышно вздохнул и достал еще один из тех леденцов, практически отчаявшись почувствовать что-то сладкое на языке. Он действительно нуждался в его следующей существенной дозе сахара, если он не собирался усохнуть и умереть на красочном полу под ним. Все еще сгорбившись, правой рукой выстукивая беспокойно по своему бедру, он услышал, как открылась дверь, и сдвинулся немного вперед, давая новичку некоторое место, не оглядываясь назад, хотя ему было известно о нем. Он был очень опытен в капоэйре и может сражаться, если необходимо, и он был очень, очень уверен, что оба Киры в настоящее время находились в плену, поэтому он был только немного подозрительным. Так сказать, на один процент подозрительным. Он подозревал на один процент всех в комнате, но это потому, что он был просто очень недоверчив и опасался других людей. Это была одна из главных причин того, что он никогда не выходил на улицу, предпочитая вместо этого похоронить себя в комнате с компьютером и микрофоном, чтобы решать дела. Это было то, как он работал и считал лучшим. Несколько мгновений Эл просто сосал свой леденец и пытался выглядеть, как будто он совершенно не обращал внимания ни на что вокруг себя, что было не так конечно. Но если он будет выглядеть таким образом, то больше шансов, что другие люди в это поверят и не посчитают его опасным...или, возможно, величайшим детективом в мире. Но просто смотреть на людей, было шуткой, он понял, когда он сдвинулся вперед, так как дверь снова открылась и пригласила другого клиента. Они были настолько очевидны во всем, что они делали, до такой степени, что Эл мог практически видеть всю историю их жизни прямо перед своими закрытыми глазами. Например, у молодой девушки за кассой был небольшой синяк на шее, указывающий на сексуальную активность, но она также имела больше макияжа на левой стороне лица, плохо скрывающего большие синяки, которые появились из-за серьезного удара в щеку, указывающие на сопротивление какого-либо рода. У нее была проблема с тем, чтобы двигать ее шеей и плечами, синяки и небольшие порезы на желтовато-золотом, хотя ее волосы сделали хорошую работу, чтобы скрыть это. Ее крашеные светлые локоны были опущены вниз, прикрывая по бокам ее лицо, и каждый раз в некоторое время она нервно поправляла их, чтобы быть абсолютно уверенной в том, что левая сторона ее лица была прикрыта, и это гарантировало, что ей было неловко и стыдно из-за этого. На ней были перчатки, которые покрывали ее руки, пытаясь скрыть запястья, на которых явно были следы веревок и которые пострадали. Впрочем, девушка была близка к слезам и сгорбилась немного с расстроенным выражением, которое было наиболее говорящим из всего набора. Поэтому Эл логически подтвердил, что она была изнасилована каким-то жестоким ублюдком, разрушившим самоуважение девушки и ее уверенность в себе, и что никому в администрации не хватило элементарной порядочности, чтобы позволить девушке остаться дома и отдохнуть. Или, может, она просто обманывает себя, думая, что все было в порядке, когда на самом деле это не так. И затем был ребенок перед Эл, одетый в огромную, с длинными рукавами бордовую рубашку и брюки более мешковатые, чем собственные Эл, с парой изношенной обуви. Эл мог видеть, что ребенок стоит в позе самообороны, его руки обвились вокруг его груди и указывают на необходимость для защиты, и когда он двигался вперед, когда очередь сдвигалась, он шел прихрамывая. Рядом с ним был большой человек с бейджиком, на котором было написано 'Тазуна', у него были красно-желтые глаза из-за алкогольной или наркотической ломки, и он практически нависал над ребенком. Они, наверное, были отцом и сыном, и отец избивал своего сына. На небольшое, мимолетное мгновение Эл заинтересовался, убил ли Кира человека, который изнасиловал кассиршу, и удивился, почему Кира не убил человека, который терроризировал своего ребенка. Этого не было в новостях, это уж точно, потому что Эл не припоминал, чтобы кассир или Тазуна были на телевидении, так что, возможно, это было причиной. Но девушка была изнасилована и мальчик был травмирован, и губы Эл сжались в жесткую линию, его глаза закрываются под очками. Это действительно было ужасно, что происходит в мире, Эл знал, но это не давало Кире право судить о людях, которые нуждались или не нуждались в этом. Да, они были убийцами, но это не давало самому Кире право быть массовым убийцей. Кира был современным Адольфом Гитлером, и он должен быть наказан за свои преступления. Эл снова вздохнул, открывая глаза, как только он качнулся вперед. Причиной стало открытие дверей и группа подростков, скачущих как идиоты, они расталкивали всех в очереди, так как они вились вокруг. Эл позволил себе краткий миг безумия и врезался так сильно, насколько он мог в человека по имени Тазуна, чуть не сбив большего человека с ног, и детектив почувствовал, что уголки его губ дергаются вверх в веселье. Это определенно того стоило, даже при том, что сейчас у него в носу стоял запах смеси сигарет и пота, что, казалось, не хотел уходить. Более высокая фигура почти упала, но в последний момент Эл стремительно протянул руку и схватил человека за плечо, останавливая его от падения на землю. Почти так же быстро, как все это началось, все закончилось, и более высокий человек отдышался и показал свое лицо, фыркнув раздраженно. В течение секунды мужчина молча кипел от злости, прежде чем выдать с акцентом "Arigatō gozaimasu"("Большое спасибо") и натянуто улыбнуться. Бровь Эл слегка поднялась, когда более высокий человек вернулся на свое место позади него. Он был определенно выше, возможно, около 183 сантиметров, и с волосами такими же, как собственные Эл, за исключением того, что немного длинее, с таким же оттенком черным как смоль и идентичным взъерошенным видом. Его кожа была темнее, чем у Эл, слегка золотистого оттенка, который сиял на свету, и его миндалевидные глаза были яркими, пронзительно зелеными, в обрамлении темных ресниц и круглых очков. Он был иностранцем, без сомнений, но самой большой загадкой был тонкий шрам на его лбу. Выглядело, как если бы шрам в виде молнии у него был в течение многих лет из-за натянутости вокруг рубцовой ткани, но цвет все еще был нежным коричнево-розовым, как если бы шраму было только пару недель. Его одежда была нормальной в глазах большинства людей: красная рубашка с короткими рукавами и черные джинсы, но джинсы были свободными, настолько свободными, что ему пришлось одеть черный пояс, чтобы удержать ткань от падения вниз. На взгляд Эл, джинсы были слишком хороши, чтобы быть отданными кем-то, и никто не будет думать о покупке брюк, которые им большие, если у них были деньги, чтобы купить джинсы в первую очередь, причем его рубашка была элегантной и сидела так, как рубашка и должна. Его ботинки были простыми теннисными туфлями, но они были, конечно, дорогие, и на нем были ювелирные изделия, которые, наверное, стоят очень дорого, состоящие из золотых часов, серебристого кольца (вероятно, из титана или платины) на безымянном пальце его правой руки и серебряной цепочки, спрятанной под рубашку. У него была черная сумка, которая была заполнена книгами под завязку, и вязаная шапка, помещенная на его находящиеся в беспорядке волосы. Человек, очевидно, имел деньги, что не объясняло, почему он носил эти слишком большие джинсы. Единственным объяснением было то, что этот человек что-то скрывает. За его темными очками большие черные глаза детектива сузились с подозрением, и он прочесал каждый бугорок и складку на этих брюках, чтобы найти очертание, что бы он не прятал—оружие?—хотя он ничего не увидел. Поэтому вместо этого он решил заговорить на английском языке, потому что он был уверен, что незнакомец был из западных стран наподобие Великобритании или,возможно, Америки, просто акцент в его словах был нечеткий. "Не стоит благодарности". Эти зеленые глаза расширились, и широкая улыбка появилась на его лице, когда он воскликнул воздушным, мелодичным британским тембром, "Вы говорите по-английски! Фантастика! Я не силен в этом японском, так что вы глоток свежего воздуха!" Его черты, которые раньше были умеренно привлекательными и более экзотическими, чем некоторые, значительно оживились с сияющей улыбкой на лице, и на мгновение Эл опешил, что кто-то прямо улыбается ему. Очередь продвинулась вперед на метр, когда Эл решил ответить: "Это точно. Я знаю, что к другому языку может быть трудно привыкнуть". Он ссутулился немного больше: обувь начинает создавать ему значительные неудобства, потому что он не привык к ней. Эл действительно ненавидел туфли, почти так же, как носки, так как он чувствовал себя немного неловко и терял равновесие в них. "Да, без шуток. В течение двух лет мне пришлось учиться трем разным языкам. Честно говоря, это немного неприятно, ". Он опять усмехнулся, а затем протянул правую руку для рукопожатия. "Я Джеймс. Джеймс Люпин. Приятно познакомиться". Руки у него были небольшие, пальцы не такие длинные, как у самого Эл, и золотистые, а не бледные, как у Эл. Слегка поколебавшись, Эл ответил тем же жестом, его длинная и паукообразная ладонь обернулась вокруг ладони Джеймса, и так же быстро забрал свою руку обратно. У темноволосого Джеймса была теплая кожа и хорошее кровообращение, чего Эл не мог сказать о себе, поскольку он всегда был холодным на ощупь. "Я Хидэки Рюга, или наоборот". Пару любопытных прохожих поспешно взглянули на Эл, явно желая увидеть, если он действительно был известным человеком с таким именем, так как они узнали имя, не зависимо от языка, но они были разочарованы и вернулись к игнорированию двух из них, поскольку они стояли в очереди за своими сладостями. С поднятой бровью, Джеймс сказал: "Ну, это было странно." Улыбка появилась снова, но не дошла до этих зеленых глаз, и Эл мог сразу сказать, что теперь тот немного нервничает. Это, конечно, было понятно, но сейчас, когда собственная осторожность Эл возросла, он мог практически слышать мысли Джеймса, проносящиеся вокруг его черепа. Кем был этот человек? Подумал Эл молча про себя. У него была вызывающая вопросы внешность, и могло быть спрятано оружие. Он явно не был полицейским, потому что он вышел бы из его юрисдикции, и Эл сомневался, что он был агентом другой страны, потому что он был бы одет в куртку, чтобы скрыть плечевую кобуру. Было бы слишком сложно вытащить пистолет из штанов из-за этого пояса и слишком много хлопот, чтобы достать снизу, вытащив его из одной из штанин. Поэтому он не был служителем закона, потому что он явно был не готов, если произойдет нападение. Но опять же, это могло быть потому, что он был не на службе, но даже тогда, и в Англии, и в Японии ношение огнестрельного оружия в то время, когда не на службе было незаконным, и ни у какого полицейского или агента пистолет никогда не был бы на его или ее ноге. Он был бы в наплечной или поясной кобуре, или даже в боковом чехле, потому что так был бы легче доступ и можно было бы быстрее добраться до него. Эл был совершенно убежден, что он не был иностранным мафиози, потому что член Британской мафии в стране наподобие Японии был близок к самоубийству. Он мог бы работать в одиночку как профессиональный киллер или, может быть, даже просто был психом с плохим характером, но даже это было неправдоподобно. С первого же взгляда Эл понял, что в кондитерской не было никого особо важного, кроме самого Эл, и никто даже не знал, что он был Эл, так что это можно было вычеркнуть, а обычные преступники такие, как воры не смеялись бы и не шутили. Кроме того, если бы преступника пихнули, как его раньше, он был бы нервным и пытался сохранить оружие скрытым. "У меня такое же имя, как у известного музыканта в этой стране, поэтому я, как правило, получаю немного внимания из-за этого," ответил Эл со своим странным акцентом; это была странная смесь между британским, русским, и японским акцентом, из-за его обычной занятости между тремя странами. Однако, это было еще и потому, что он родился в Японии и жил там в течение почти пяти лет, после этого он был переведен в детский дом в России и жил там три года, а затем провел остаток своего детства с Вамми и Роджером в Винчестере, поскольку он был технически "усыновлен" Вамми, когда ему было восемь. Таким образом, он сочетает в себе три акцента, что смущает многих людей и просто сбивает с толку остальных. "Ах, ну в этом есть смысл." Очередь сдвинулась вперед снова, и Эл, наконец, был следующим, чтобы получить свой заказ, его живот урчит на эту мысль. Рассеянно он достал два яблочных леденца и предложил один Джеймсу, который пожал плечами и согласился, осторожно распаковывая его, и выглядело, как если бы он был немного насторожен с едой, полученной от незнакомца. Это заставило Эл практически пихать свой собственный леденец в рот для небольшого исправления уровня сахара, его большие глаза сверлили дыры в клубничном торте, который был выставлен на прилавке, когда его новый знакомый, наконец, сунул конфету в рот. В течение пары секунд они стояли молча, впитывая звуки и вид гор сладостей за прилавком, перед тем, как очередь сдвинулись вперед, и Эл едва не проскакал свой путь к кассе, вздыхая, когда он вспомнил о телесных повреждениях девушки. Она взглянула на него и выпрямилась, улыбаясь ярко, когда она сказала по-японски: "Ну, добрый день, Хидеки-сама! Приятно видеть вас! Вы хотите как обычно?" Эл просто кивнул, покачивая головой вверх и вниз в своем энтузиазме. Она встречала его только дважды с тех пор, как он переехал в Японию для расследования дела Киры, и хотя она обычно получала заказы от Вамми, было бы довольно трудно забыть кого-то вроде него. Его осанка была, по-видимому, ужасной, солнцезащитные очки делали его похожим на насекомое, и он обычно тратил больше денег, чем большинство людей зарабатывали в неделю, только на сладости. Было почти гарантировано, что она будет помнить его, независимо от того, что они встречались всего несколько раз. Смеясь, светловолосая кассирша сказала: "Ну, хорошо, итого...как обычно: 22 729 иен." Пару подслушивающих посмотрели на него с разинутыми ртами из-за абсурдной цены, и даже Джеймс позади него слегка поперхнулся. В конце концов большинство людей потратили около 2 000 йен, которые были совершенно разумными тратами, и поэтому слышать такую большую сумму йен было немного шокирующе. Она дала ему чек, который был добрую половину метра в длину, заявив, что он получил все по меню в его обычных гигантских порциях, включая три клубничных торта и ан-пан более, чем одному человеку может понадобиться в год. Да верно. Все это закончится за неделю. Он стоял в стороне, звоня своему шоферу, чтобы он мог получить поездку, потому, что Вамми, как правило, приходилось нести четыре больших пакета после того, как все сладости и торт были упакованы, и был доволен, услышав, что он будет здесь через десять минут, если движение будет соответствующим. Он повесил трубку, как только Джеймс закончил заказывать его порцию мороженого из зеленого чая. Его чек был крошечным по сравнению с собственным Эл, и Джеймс быстро отошел в сторону Эл, пока он ждал в пункте выдачи его множество вкусностей. "Ну, черт возьми, ты должен кормить небольшую армию в течение месяца с таким заказом," весело пошутил Джеймс, и Эл немного нахмурился. "Нет. Я кормлю себя. Если бы кто-то трогал мой торт, я бы, наверное, запер их в комнате без чего-либо, чтобы поесть, за исключением онигири в течение месяца." Эл сказал это так резко, что Джеймс разразился смехом, схватившись за бок, из-за силы его смеха. Более низкий из двух смотрел, подняв свои тонкие брови, в сильном замешательстве. Он сказал что-то смешное? Он лишь констатировал очевидное, и он не видел, приблизительно с чего можно смеяться. Это была правда, потому что ему наверняка это могло сойти с рук. Следственная группа по делу Киры была в его распоряжении, действительно, учитывая, что он платит им зарплату из собственного кармана и держит их занятыми, когда их собственное правительство не преуспевает в попытках арестовать Киру. Кроме того, было негласное правило, что никому, кроме Вамми—и это только при самых тяжелых обстоятельствах— не было разрешено есть его сладости, разве что Эл сам разрешит. "Как, черт возьми, ты тогда такой худой, хм? Ты профессиональный спортсмен, или у тебя есть нездоровое увлечение пластической хирургией?" Эл склонил голову, все еще немного сбитый с толку Джеймсом и его непредсказуемой реакцией. "Мозг берет много калорий и энергии, чтобы работать должным образом. Я могу увеличить свою мозговую активность на сорок процентов с помощью употребляемого мной сахара". Джеймс выстрелил в ответ усмешкой: "Телу нужна физическая активность и овощи, чтобы сохранить здоровье. Ты ешь все это, и ты собираешься иметь сердечный приступ!" Его мороженое поставили на стойку, и он взял его, говоря ярко, "У них здесь самое лучшее мороженое из зеленого чая. Оно не так хорошо, как шоколадный заварной крем, но все равно сюда стоит прийти. Увидимся". Он повернулся на каблуках и вышел в его ужасно свободных брюках, махнув рукой один раз, прежде чем исчезнуть за углом, оставив Эл, которого лихорадило от упоминания Джеймсом его сердечного приступа. Когда его водитель прибыл и помог взять пакеты со сладостями, Эл до сих пор говорил себе перестать беспокоиться, потому что Киры, даже тот, кто может убить, видя лица, были в заключении, в заключении черт, потому что и Амане Миса, и Ягами Лайт были виновны. Но его неуверенные заверения самого себя не остановили дрожь по позвоночнику.