Драбблы по сериалу «Я Луна»

Limp Bizkit — Behind Blue Eyes

      — О, Ромео, Ромео, что привело тебя сюда? — она проговаривала весь текст стремительно, хотя в этот раз ей захотелось остановиться и сделать что-то с душой. Но парень в свою очередь вёл себя так, что, по всей видимости, не особо-то и желал заканчивать с репетицией и для этого успокаиваться и отказываться от своих шуточек даже сейчас, когда Луна итак уже устала выслушивать всё то, чего быть произнесено совсем не должно было, все его проказы, от которых у неё уже болела голова.       — Мои ноги, — воодушевлённо произнёс Маттео, протягивая свою руку вперёд.       — Как ноги? Это любовь! — Луна негодовала от этих постоянных выскочек парня и того, что он никогда не может быть серьёзным в нужные моменты, и из-за этого им приходилось репетировать здесь вот уже как больше часа, но путного всё никак не выходило, и её окутывало чувство, что это полнейший тупик.       — Ты что ли хочешь, чтобы я влюбился в тебя, девочка-доставка? — он улыбнулся, и девушка рассмеялась от подобных слов, «Интересно, что он возомнил о себе?» — проговорила она про себя.       — Нет, нет, нет, — торопливо возразила она, желая, чтобы у Маттео даже мысли в голове не появилось о том, что у неё есть симпатия к нему, — Нет, я не хочу — это Джульетта влюблена в тебя, а я только желаю пройти задание с этим сценарием, — Луна говорила быстро, словно стараясь побыстрее убежать от этой щекотливый для неё темы про парня и её чувства к нему. А ведь и Амбар, и Нина, и Гастон — все они видели, что между этими двумя что-то происходит, что-то непонятное и до боли милое одновременно, что-то необъяснимое ни ей, ни ему. Её лицо выражало отчаяние, поскольку ей уже надоело здесь столько времени стоять на скамье и произносить один и тот же текст, который всё никак не получался у них хорошо, и это сильно расстраивало её, а вдобавок к этому и Маттео, вечно шутящий и мешающий тем самым проходящей репетиции.       — Ладно-ладно, хорошо, давай дальше, — уступил Маттео, слегка размахивая руками, затем улыбнулся уголками губ, — Любовь подсказала, где ты живёшь, — он поднёс руку к груди и говорил настолько выразительно, душевно и восторженно, что Луна готова была поверить ему и отдаться чувствам, полностью охватившим её, — Она привела меня к этой скамейке, — парень показал на белую лавочку, на которой стояла «Джульетта».       — К балкону, — процедила она практически сквозь зубы и закатила глаза, потому что всё это порядком раздражало её, а его слова «Но это скамейка» и вовсе могли бы стать последними для Маттео, но она всё же решила не зацикливаться и продолжить, — Хорошо… — она выдохнула, стараясь не сорваться на такой пустяк, — Если ты действительно любишь меня, то должен сказать это мне, но тебе нужно быть по-настоящему честным, — Луна произносила это по своему обычаю быстро, но на последних словах замедлилась, и в этот момент у парня, кажется, замерло сердце, — Я люблю тебя больше, чем на самом деле и чтобы увидеть разницу в наших эгоистических жизнях, которые нечисты, — ах, насколько эти слова были правдивы в их случае, насколько Маттео было больно и радостно одновременно слышать их от неё — той, в которую он давно и безвозмездно влюблён, которая, как он думает, никогда в жизни не скажет ему такого всерьёз. — Ох, этот сценарий, так трудно произнести, — глядя в текст, сказала она, совершенно не замечая, что парень тем временем взбирается к ней на скамью и, слегка пошатнувшись, хватает её за руку, чем привлекает внимание и чуть не сбрасывает обоих на землю.       — Я верю в тебя, Джульетта, — говорит он, тут же добавляя шутливым голосом, — Осторожно, не упади, девочка-доставка, — в его голове пронеслась мысль сказать ещё «Как всегда», но это было бы слишком грубо в этой ситуации, а ему не хотелось всё портить, однако он, по всей видимости, уже это сделал.       — Ромео не должен был подниматься на балкон! — слегка грозно воскликнула девушка, приподняв брови, ей хотелось взреветь от всех шалостей, которые вытворял Маттео и, несмотря на все чувства, которые уже давно овладевали ей, она готова была ругать его за всё, что он делал не так. Ах, как трудно ей было произносить этот сценарий, как трудно было сдержаться и не добавить «Маттео» на словах о любви, как трудно было стоять здесь с ним на одной скамье и ещё умудряться злиться, когда она хотела обнять его и забыть обо всех проблемах. И она совершенно не могла сообразить, почему он взобрался с привычного места на «балкон», но и спросить у неё это не получалось, а он молил Бога о том, чтобы она молчала, поскольку вряд ли бы сумел ответить, что его преодолевает желание её поцеловать.       — Но профессор сказал, что мы можем сделать свободную интерпретацию, а это значит, что любой человек может делать, что чувствует, — возразил он, жестикулируя и как-то переминаясь с ноги на ногу, на что девушка вновь закатила глаза, — Может, продолжим по-прежнему? — Маттео взял руки Луны в свои ладони и, смотря прямо в её глаза, упоённо и крайне романтично начал говорить, — Я клянусь тебе, моя любовь… — эта самозабвенность ситуации казалась обоим непонятным сложением судьбы, но как они мысленно благодарили этот мир за то, что сейчас стоят рядом, — Под солнечным светом, который освещает это место…       Дальше говорить он не мог, как и не мог перестать смотреть в её глаза, ему хотелось кричать на весь свет о том, что более живой и настоящей девушки в жизни он ещё не видел, но ему хотелось и молчать об этом, чтобы больше никто не видел того, что замечает он. Этого парня восхищали её зелёные глубокие глаза, которые, казалось, могут рассказать обо всём на свете, обо всех эмоциях, что переживала в данный момент она, обо всех бедах и радостях. Ему казалось, что только ему подвластно видеть её такой, что только он может замечать в ней то, что не могут уловить другие, и как он счастлив был смотреть на неё в таком виде.       Да, наверное, если просто смотреть на неё, как на самый обыденный предмет, то она простая девушка, но то, что улавливал в ней Маттео — было совсем другим видением, и он без лишнего стеснения считал её поистине прекрасной. Как красиво развевались её локоны цвета шоколада на еле заметном ветру, как светились её изумрудные глаза с добавлением некого серого, как её слегка пухлые губы беззвучно двигались, словно что-то произнося, как её густые тёмные ресницы часто хлопали от какой-то немного заметной растерянности и неосознанности, что делать дальше, как всё её лицо показывало, что она прекрасна во всех проявлениях. Между ними образовалась маленькая связь, словно искра между двумя любящими людьми, и казалось, что этот миг длится вечно, он никогда не закончится, будто никогда и не начинался, их обоих охватывало чувство, что эту идиллию невозможно разрушить, что этот момент принадлежит только им.       Наверное, они бы простояли так вечность, не в силах оторваться друг от друга, не в состоянии прекратить то, что с каждой секундой их лица всё ближе и ближе подвигались друг к другу, что им отчётливо было слышно горячее, обжигающее дыхание обоих, вне возможности что-либо сказать, чтобы хоть как-то остановить их непонятные и сумбурные действия. Нет, у них не получалось это сотворить, у них не получалось даже в мыслях сказать себе «Прекрати», у них не получалось даже подумать о том, что это не должно сейчас произойти. Их губы соприкоснулись, находя друг в друге то, что так давно искали, что так давно не могли найти, чувствуя то, что желали ощутить, наверное, всю жизнь, вытворяя то, что хотели исполнить ровно столько, сколько любили друг друга, хоть и не осознавали всю полноту этих эмоций. Сказать, что этот поцелуй был долгожданным для обоих — всё равно, что ничего не сказать, потому что уже сколько дней они втайне каждую ночь думали друг о друге и о том, что постоянно мешает им, и сейчас они, кажется, поняли, что отныне ничего не стоит на их пути. И Амбар, и Симон куда-то бесповоротно исчезли из их мыслей и не появлялись там уже давно, они уже не казались им такой серьёзной помехой, как ранее, они уже не считали их теми, с кем всё было чем-то настоящим в плане любви — эта была лишь очередная привязанность. Может быть, эта привязанность и не прошла, но теперь они оба знали, кто их настоящая любовь, кто действительно занимает в их сердцах самое важное место.       — Твои глаза голубые, как небо, — вдохновенно прошептал парень, еле сумев оторваться от её таких желанных губ, но ни на секунду не отводя свой взгляд от её лица, что говорило ему действительно о многом, что подавало ему надежду на то, о чём он раньше и задумываться не стал бы. И если раньше им приходилось смеяться и шутливо отнекиваться, когда кто-то во всю пытался доказать, что между ними явно что-то происходит, то как они были рады сейчас осознавать, что это всё всерьёз, что теперь не надо прятаться от собственных чувств.       — Маттео, они зелёные, — она подозрительно и недоверчиво посмотрела на него, не смея понять, почему он сейчас сказал ей это.       — Это метафора, — с улыбкой на лице проговорил парень, легонько ударяя Луну по голове сценарием, отчего она рассмеялась, а Маттео лишь заключил её в свои объятья, от которых ей стало на душе так легко и спокойно, в которых ей казалось, что весь мир замер в ожидании.       Нет, никто из них не знает, каково это — быть печальным человеком за голубыми глазами, каково это — когда тебя все вокруг ненавидят, но они прекрасно осведомлены о том, как ужасно, когда тебе суждено говорить только ложь. Они не могли признаться в своих чувствах друг другу всё это время, их мечты друг о друге казались для них насколько пустыми и безнадёжными, что они не решались раскрыться. Маттео постоянно был одинок, поскольку его отношения с Амбар были всего лишь прикрытием, и он не знал покоя, вечно терпел поражение в настоящих чувствах, хотя доселе их никогда и не ощущал, а за этими зелёными глазами он видел правду, он видел искренность, он видел то, что так давно хотел найти. И никто ещё не прилагал столько усилий, чтобы сдерживать собственную злость, чтобы не показывать ни боль, ни страдания, которые рвались наружу, когда Луна обнималась с Симоном, никто ещё так не ревновал к простым дружеским объятиям, никто ещё так часто не подходил к ней по любому пустяку, никто ещё так не любил, как он.       — Я люблю тебя, девочка-доставка, люблю настолько сильно, что ты даже себе не представляешь, — Маттео взял её ладонь в свою руку, — И нам больше никто не сможет помешать.