Я помню все

Крепкий кофе на столе давно остыл, но Рогозина не спешила взять в руки чашку. В такие минуты, когда никто не тревожит, не звонит, не вызывает на очередное архиважное задание, когда бежать уже некуда и можно спокойно постоять на балконе, щурясь от переливающихся лучей солнца, ей даже с места сдвинуться не хотелось. Долгожданное тепло разливалось по телу, согревая каждый участочек – и Галина едва сдерживалась от того, чтобы не заурчать, совершенно по-кошачьи. Дивный момент разрушил настойчивый писк телефона. Пришла смс. Недовольно нахмурившись, Рогозина подошла к столу. Писать ей рано утром было, в общем-то, некому, если только опять что-то не стряслось. А если стряслось – прощай тишина и блаженное чувство покоя. Прочитав содержимое смс-ки, Рогозина резко выдохнула и непроизвольно отпрянула назад, опустившись в кресло. Раз за разом она перечитывала всего три слова, содержащихся в послании, и не могла понять: то ли это глупая шутка, то ли… Но об этом никто не знал. Никто! А раз так, то только один человек мог прислать ей это ранним февральским утром 27 числа. Винокуров. Черт. - Черт, черт, черт! – со всего размаху Рогозина ударила кулаком по столу. Несчастная чашка жалобно звякнула. Ушибленная часть руки отозвалась несильной, но вполне ощутимой болью, но Галина ничего не заметила. Опустив голову, она спрятала лицо в ладонях. Это случилось семнадцать лет назад. Она, тогда еще молодой майор, расследовала обычное для тех лет дело - наркоторговля. Дело было несложным, улик против поставщиков и заказчиков масса, и тех, и других быстро накрыли. Она лично допрашивала главаря этой шайки – Винокурова. Это был хитрый, наглый и беспринципный человек – настоящий делец. Провернув сложную аферу, он смог вывести свое дело на новый уровень, но не успел закончить. Из-за халатности рабочих случилось то, что случилось. Сам он говорил тогда, что людей не тех выбрал. Допрос проходил сложно, Винокуров отрицал все подряд вплоть до факта существования наркоты в природе. Говорить с ним было совершенно невозможно. Впрочем, и без его показаний у следствия было достаточно улик против него. Дело закрыли, упрятав Винокурова на пятнадцать лет. Срок солидный, хотя Рогозина от души желала ему сдохнуть в камере. Она совершенно точно знала, что наркоторговля – не тот вид деятельности, в ходе которого все идет гладко. Были жертвы, о чем ей с нахальной ухмылочкой вскользь сообщил Винокуров. Следствием это доказано не было, но Рогозиной вполне было достаточно того выражения лица, которое она несколько раз видела у Винокурова во время допроса. Мразь. Единственным, что помогло стереть его самодовольство, было оглашение приговора. Уже выходя из зала суда, он остановился и, попросив одну минуту у конвоя, посмотрел на Рогозину. Галину передернуло тогда от этого взгляда. Ненависть. Чистая, холодная, твердая ненависть. - Я помню все, Рогозина. Все. Однажды я напомню о себе.Ты украла у меня свободу, я же уничтожу самое дорогое, что будет в твоей гребанной жизни. Обещаю. После этого Галина больше его не видела. *** И вот он напомнил о себе. В том, что это Винокуров, Галина была уверена на сто процентов. Даже на двести. Забыв, что еще нет восьми, а у ФЭС заслуженный выходной, Рогозина позвонила Тихонову. Заспанное «алло» прозвучало в трубке почти сразу же. Через десять минут зевающий Тихонов стоял на пороге ее дома. Через двадцать минут они переступили порог ФЭС. - Винокуров Владислав Евгеньевич, - продиктовала ненавистные данные Рогозина. Тихонов ввел их в поисковик и вычитал необходимую информацию. - Винокуров Владислав Евгеньевич, 1962 года рождения. Не женат, отсидел два срока: более ранний – за покушение на убийство, второй – за наркоторговлю. Нифига себе! – присвистнул Тихонов, – Пятнадцать лет! Шутка ли! - Нет, Иван, не шутка, - серьезно проговорила Рогозина, вчитываясь в текст. – Освобожден два года назад, с тех пор нигде засвечен не был. - Вот и засветился, - выдохнула она, садясь на стул рядом с Тихоновым. - А что случилось-то? Посмотрев на него и осознав, что так и не ввела Ивана в курс дела, Рогозина рассказала ему о давней истории, так некстати аукнувшейся ей семнадцать лет спустя.