Зависимые

      Я сидел на коленях и в одних трусах на общей кухне перед миской с моим именем. Влад стоял в проеме, вертя в руках ремень. — Ешь. — Не буду. — Я сказал ешь! — Не хочу! — я упрямо продолжал противиться воле моего господина. — Что ты сегодня вытворял с едой? Разве я тебе позволял так себя вести? Никогда, слышишь, никогда не играйся так с едой. То, что ты делал сегодня утром — недопустимо. А это, — он указал носом на миску, — Чтобы ты навсегда запомнил, что я тебе сказал. Ешь! — Нет. Терпение Влада кончилось. Он подошел ко мне и, наступив ногой мне на голову, впечатал мое лицо в еду. Потом ударил в живот, и я отлетел к батарее, ударившись головой. Влад подошел и стал избивать меня ногами, потом снял мои трусы и начал хлестать, по чему придется. Я свернулся калачиком, чтобы он не попал по животу. Я старался не вскрикивать, чтобы никто не пришел. Мне не хотелось, чтобы кто-либо узрел меня в таком виде. Похоже, Владу было абсолютно наплевать.       Когда он выпустил пар и успокоился, на мне уже не было живого места. Я сел. И обиженно посмотрел ему прямо в глаза. Он лишь, тяжело дыша от накативших чувств, развернулся и пошел в комнату. Я, почти ничего не видя из-за слез, подполз к миске и, оставаясь на коленях, съел все, что в ней и около неё было. Я понимал, что идти сейчас в комнату — самоубийство. Я сел за холодильник. Холодная стенка остужала мою израненную спину. Я плакал. Не знаю почему, но после совместной сессии я чувствую себя абсолютно пустым. Мне хотелось немного ласки от Влада, а вместо неё я уже третий день подвергаюсь побоям. В кухню вошел Влад. — Встать. Я вышел из-за холодильника и встал перед своим Топом, опустив глаза. — Идем. Я пошел за Владом. Мы сели в такси (не знаю, что подумал таксист, ведь я был в одних трусах), Влад назвал адрес и стал звонить куда-то. Я понял, что едем мы в «Строптивый жеребец», но не понимал зачем. — Да, здравствуйте. Можно публичную комнату… Да, срочно. Прямо сейчас. — Услышал я разговор Влада. Мне стало страшно.       Когда мы приехали, он буквально впихнул меня в проем, мне было больно — он держал меня за волосы. Мой Топ подошел к Павлу, таща меня за собой. — Публичная. — Прошу, вас уже ждут. Мы поднялись по лестнице и сразу повернули на право. Здесь была расписная дверь. Расписана была красиво, но сюжет был скорее печальный: картинка изображала мальчика, вокруг которого были взрослые мужчины и женщины; они все показывали пальцем на него. И я понял почему именно такой сюжет был выбран для росписи. Меня притащили на середину большого зала, скрывавшегося за этими самыми дверьми. Здесь было много народу: человек 50, все они стояли вокруг и держали у своих глаз маски. При этом, я здесь не заметил ни одного саба. Одни доминанты. Оглядываясь вокруг, я не заметил, как Влад снял рубашку и оголил свой торс. Я понимал, что сейчас произойдет. На мои глаза навернулись слезы. Снова. Но я их сдержал. Мой Топ взял веревку со стола, подошел ко мне. Я попятился. В моих глазах читался неподдельный страх. Страх и разочарование. Он насильно развернул меня и стал связывать мне руки назад от самых подмышек. Я сопротивлялся. Потом, подняв меня одной рукой, прицепил на крючок, свисающий с потолка. Я был высоко: лицо хозяина оказалось напротив моего живота. Руки было очень больно. — Это тебе больше не нужно, — он рывком сорвал с меня единственное, что на мне было. Я был абсолютно голым. Все, кто был здесь, смотрели на меня. Влад стоял передом мной, сложив руки на груди. — Вот до чего ты доигрался, — начал он, — Сегодня была последняя капля. Что, страшно? Больно? Обидно? — он взял мой подбородок и поднял мои глаза на себя, потом ударил кулаком по лицу, — Повторяй за мной, ты, жалкое отродье: «Я самый жалкий и ничтожный человек на этом свете, я самый ужасный сабмиссив из всех». Я молчал. К горлу подошел ком слез. Изо рта потекли слюни. Я еле начал шевелить языком. — Я… — совсем тихо, — Я… — Громче! — Влад ткнул меня кулаком в живот. Тут я не сдержал слез и всхлипнул. — Я просто хотел, чтобы вы меня приласкали, Мой Господин… — Ты забыл слова? Тебе повторить? — он как будто не слышал меня. Скинув с крючка, он стал наносить удары хлыстом, от которого оставались кроваво-красные отметины. Я пытался отползти, но он наступил мне на голову. — Я тебе покажу, как не слушаться своего Господина, я тебе покажу, каков я в гневе. Ты у меня месяц не сможешь встать с постели. Я ревел навзрыд. Вот, значит, как. — Господин, за что? За что? Простите, простите. «Господи, быстрее бы все это закончилось… — молил я». И меня услышали. Я потерял сознание и уже не чувствовал ни боли физической, ни душевной.

***

Очнулся я нескоро. Открыв глаза, я увидел знакомый потолок общаги. Я попробовал двинуться — ничего не сломано. Я повернул голову. На своей кровати сидел Влад, положив лоб на руки. Я поднялся — все тело в бинтах и пластырях. Влад поднял на меня глаза. — Арсений... — Уже Арсений… Если я тебе надоел, так и сказал бы. Выгнал бы. Я ведь самый никчемный сабмиссив на этом свете. За что ты меня? За что ты перед всеми? Я же просто… Хотел немного понимания. — Меня несло, — Ты даже не понял, что со мной происходит. Тупо следовал правилам. Даже не спросил, может, со мной что-то не так? Может, мне больно. Одиноко. Страшно. Обидно. Может, мне нужна была твоя поддержка. И... И … Не выдержав наваливших чувств, я заплакал. Влад хотел было подойти, приласкать, успокоить, но уже понимал, что поздно что-либо делать. Я дотронулся до когда-то такой дорогой для меня вещи — до ошейника. — Ты уверен? — Да. Я сорвал его со своей шеи без каких-либо колебаний. Да, это был конец наших с ним отношений. Теперь мы два посторонних человека. Я любил Влада. И мне было очень больно.       Быстро собрав вещи, я свалил отсюда. Влад меня не держал, хотя, ему, наверное, все равно. Он никогда не испытывал ко мне никаких теплых чувств.       Я вышел из общежития. Ни работы. Ни дома. Ни достоинства. Ни хозяина. Я не знал, куда пойти. Родители в другом городе, да и вряд ли они будут мне рады. Они меня никогда не жаловали. Я вызвал такси. Я сел в машину и назвал единственный адрес, который знал.       Я приехал в дом Макара. Я нажал на кнопку у ворот, мне ответил голос хозяина дома. Я назвался, и он меня сразу впустил. Я вошел. По моему виду можно было сразу понять, что случилось, поэтому он даже не спросил ничего: заварил мне траву, обогрел (на улице-то уже зима). Я сидел на кухне, пил чай и рыдал в три ручья. Да, я все ещё любил Влада. Все ещё любил… Мне отвели комнату, сказали, что я могу оставаться сколько хочу. Кстати, Лин отсюда съехал, сразу после нашел совместной сессии, но меня это не особо волновало.       Я пожил какое-то время спокойно. Но потом меня накрыла ломка. И она была гораздо сильнее той, что уже у меня была. Я лежал, то есть не лежал, а мучился, переворачивался с бока на бок, специально падал на пол. Я попросил загрузить меня работой по дому, ибо моя работа не давала мне отвлечься как следует. Но все было бесполезно, ничто не могло отвлечь меня от мыслей о Владе. Именно поэтому я уже через некоторое время пришел к Макару и, преклоняя колени, попросил его о милости. Я стал его сабмиссивом. Он проводил для меня ужасные сессии, от которых оставались глубокие шрамы, незаживающие ожоги; меня унижали, как только могли; но это было единственное, что помогало забыться; это было наркотиком; это было ужасно. Но я терпел. — Блядь, открой свой рот! — я открывал его, и мне мочились прямо внутрь; меня заставляли это глотать. Меня поднимали посреди ночи и тащили за волосы в игровую. Я делал все, что от меня требовалось. Я уже забыл обо всем. Я уже не помнил, кто такой Влад. Я забыл, кто есть я. Меня больше не было. Но…       Однажды меня на весь день оставили висеть в подвале с одной включенной свечой. Я был, естественно, обнаженный, и единственное маленькое окошечко было открыто. Было холодно, дул ветер, все-таки разгар зимы. Ветерок повеял, пламя всколыхнулось и перекинулось на бархатные шторки, которые висели вдоль всей задней стены. Я обернулся насколько смог и увидел ужасное пламя, подбирающееся ко мне. Я стал дергаться, стараясь как-то освободиться, конец был близко, вот она моя смерть! Но инстинкт самосохранения не давал прекратить мне рыпаться. Я почувствовал резкую боль в плечах и лопатках. Пол резко упал на меня, я потерял сознание.       Открыв глаза, первое, что я увидел — это был белый потолок. Я не чувствовал тела. «Я умер? — это была единственная мысль, что возникла в моей голове». Но я услышал чей-то голос. Я повернул глаза в его сторону и увидел Лина. Он был как маленький ангел, спустившийся с небес. Распущенные волосы до плеч, синий цветок в волосах. Он говорил со мной, хоть я не слышал о чем. Но мне было радостно, что он здесь. Мне было радостно, что хоть кто-то ко мне пришел. Когда он со мной говорил, в душе становилось тепло-тепло, поляна чистых васильков расцветала, я не замечал, но слезы текли из моих глаз. Он приходил ко мне каждый день. Я очень боялся, что после выписки я его больше не увижу, но он пришел. Он сказал: — Идем домой. Это был апрель.

***

      Я сидел на кухне и наблюдал, как готовит Лин. Не знаю, что случилось со мной, но все прошлые переживания стали вдруг такими незначительными, а прошлые чувства такими ложными. Я подошел к нему сзади и обнял за талию. — Лин, что это значит? Кажется, я влюбился в тебя. — Я знаю. Ты мне был предназначен судьбой с самого начала. Я понял это, как только увидел тебя, — он потрогал мою руку своей, — Болит? — Немного. Он обернулся в моих объятиях и стал целовать моё больное место. Боль сразу утихла. А я этому даже не удивился, будто так и должно быть. Мне казалось, я знал Лина уже много тысяч лет. Эти глаза, эти губы, это тело — все было таким знакомым.       Вечером я лежал на кровати, он был сверху, целовал мои соски. Я рылся в его волосах. Свет был приглушен. Я провел своими руками по его рукам от шеи к кистям и нащупал какие-то бугорки и вмятинки. Я посмотрел. — Что это? На месте вен были красные точки. Лин помрачнел. Он приник ко мне и обнял. Я ответно положил ему руки на спину. — Прости меня. Сеня, прости. Я… я… Не могу справиться… с этим. — Что бы это ни было, мы справимся с этим вместе, — я улыбнулся ему. — Спасибо…       Мы вдвоем улетели в нирвану. Я и не знал, что внутри так хорошо. Его горячее нутро обжигало меня. Его стоны заводили. Его поцелуи уносили за горизонт. Мне было очень спокойно рядом с ним. Наверное, я нашел того, кого так долго ждал. Я думал, мой путь закончился. Я думал, что теперь буду жить счастливо с любимым человеком. Но на следующий день Лин пропал. Он оставил записку мне на столе: «Любимый, не волнуйся. Я скоро вернусь». Но я весь день ждал его дома, в конце концов, мои нервы не выдержали, и я ринулся искать его. Обошел окрестности, обзвонил все больницы. Через два три дня я, когда я проснулся, Лин лежал рядом и мирно посапывал. Но все же, сон его не стол был крепок. Веки подрагивали, губы что-то тихо нашептывали, когда я прислушался, то услышал «Сеня, прости». Под глазами были синяки, будто он не спал несколько дней.       Мой возлюбленный проспал весь день, а вечером он подошел ко мне и прошептал в самое ухо: — Сеня, прости меня. Я виноват перед тобой. Если бы я не… Сеня, я скоро умру. Меня вновь пронзило в самое сердце. Я сжал руки Лина. — Нет, Лин, я не позволю тебе умереть. Лин, я больше не хочу метаться в этом мире, я хочу спокойно провести с тобой свою жизнь. Лин, ты же меня не бросишь? — Любимый, я никогда больше тебя не оставлю, я всегда буду в твоем сердце. Но конец моего пути настанет совсем скоро. Главное, знай, что я тебя люблю. Я обнял Лина. Я твердо решил для себя, что спасу его, во что бы то ни стало.       Я проснулся в холодном поту. Лина не было. Я кинулся его искать. Луна светила ярко, лучи проницали сквозь деревья. Я бежал по парку. — Лин… Лин! — я задыхался от быстрого бега, сердце бешено колотилось от страха. В голове была одна мысль: «Не потеряю… Не потеряю...». Но тут свет упал на холм и я увидел на нем одинокую, маленькую светящуюся фигурку Лина. Со всех ног я побежал наверх. Я видел, как он обернулся, и всё. Его свет погас. Я упал на колени рядом с ним. — Лин, Лин… Прости.       Его лицо было прекрасно. Он будто бы просто спал. Спокойно спал, это был самый крепкий сон. Вечный сон. Сон под роковым названием смерть. — Сеня, я люблю тебя, — услышал я в самой глубине сердца голос Лина. — Я тоже люблю тебя, Лин.

***

      После похорон я вернулся в маленькую квартирку в центре города. На церемонию почти никто не пришел. Я один настолько сильно переживал смерть Лина. Я был единственным, кто по-настоящему его любил. Я ничего не ел. Не пил. Я даже не спал. Моё существование уже было бессмысленно. Я встал на край. Смерть уже не казалась такой ужасной, как это было три дня назад. — Лин, я хочу быть с тобой. С этими словами я шагнул. В полете я почувствовал чей-то поцелуй. Он был таким же теплым, как губы Лина. «Я с тобой», — услышал я. Было совсем не больно. Я знал, что Лин рядом. И это грело душу. Теперь мы всегда будем рядом.       Я обрел своё счастье.