Awakening

В двадцать лет Блейн впервые попытался вычислить формулу счастья. Он пытался найти касательную счастья, его тангенс, производную, пытался счастье возвести в квадрат и поделить на экспоненту (даже однажды рискнул разделить счастье на ноль — ничего не вышло). Счастье и математика, как две параллельные прямые, совершенно не пересекались, ведь счастье невозможно было исчислить ни заработанными деньгами, ни числом половых партнеров. Счастье, будучи абстрактным понятием, было Блейну неподвластно. Блейну, закончившему MIT с отличием! Блейну, уже в двадцать лет основавшему компанию, которая впоследствии сделала его миллионером! Блейн был гением — немногочисленные друзья описывали его как самого умного человека, которого они когда-либо знали. Блейн даже побывал в списке Forbes пару раз, что крайне льстило его самолюбию. Апартаменты Блейна располагались прямо на Пятой Авеню — стоит отметить, что худощавые парни иногда оказывались в них сразу после показа мужского нижнего белья на Нью-Йоркской неделе моды. Поэтому с сексом у Блейна тоже не было никаких проблем: с его деньгами и внешностью мужчины липли к нему, как девушки липнут к витринам магазинов Manolo Blahnik. Несмотря на все это, счастливым Блейн себя никогда не чувствовал. Может, все потому что он никогда не был влюблен? В этом, как и во многом другом, математика Блейну тоже не помогла разобраться. — Я не знаю, как мы успеем, Ник. Не знаю, слышишь? — прокричал Блейн в трубку, чувствуя, как желчь подкатывает к горлу. — Я так устал от ваших проблем. Давай уволим весь ваш отдел? Да не злой я. Просто я провожу свой выходной, разбираясь в твоих отчетах. А потом плачу тебе зарплату. Ник попытался оправдаться, но Блейн уже прекрасно знал все, что тот мог сказать. — Если на следующей неделе вы не избавитесь от ненужных издержек, ты знаешь, что случится. Пока, Ник. Блейн чувствовал себя настоящим козлом, разговаривая так с лучшим другом. Они с Ником буквально выросли вместе: поступили на один и тот же факультет, вдвоем впервые напились на вечеринке братства и все также вдвоем поклялись больше не пить снова. Они вместе проводили дни и ночи в библиотеке, устраивали марафоны супергеройских фильмов, строили непонятные аппараты, которые до сих пор валяются у Блейна в гараже. Они даже «влюблялись» в одних и тех же девушек, пока Блейн не понял, что он просто-напросто пытался подражать Нику. Когда-то Ник был его семьей. Но это было до того, как Блейн разбогател. — Мистер Андерсон! Здравствуйте. Ваш столик готов, — заверещал официант, кружа вокруг Блейна. Не удостоив парня даже толикой своего внимания, тот небрежно отмахнулся от него, сел за стол и заказал стакан кофе. Блейн всегда приходил в этот ресторан, когда ему нужно было подумать. Во-первых, у них были прекрасные, иногда заходящие за рамки допустимого (в постели) отношения с шеф-поваром. Во-вторых, здесь делали самые вкусные шоколадные чизкейки — Блейн, может быть, и был миллионером, но он точно не был роботом. Ну, и в-третьих… Вид, открывавшийся с веранды, был просто невероятен. Подрагивающая гладь озера, в котором купались солнечные зайчики. Крошечные деревца вдалеке, чуть размытые макушки небоскребов. Идеально круглые кустики можжевельника. А еще лиловые петуньи с пушистыми, блестящими от водяных капель краями, растущие из огромных плетеных горшков. Все эти мелочи всегда делали Блейна чуть более живым, ведь в окружении серых стен и стеклянных дверей он чувствовал себя наполовину мертвым. — Ваш кофе, мистер Андерсон, — немного благоговейно промолвил официант, и взгляд Блейна скользнул по руке прямо к его лицу. Он пытался увидеть в этом официанте человека. Но видел лишь обслуживающий персонал. — Спасибо, — выдавил Блейн из себя и принялся изучать бумаги. *** — Санта Фе? Да ты шутишь, Пал, — рассмеялся Курт, отставив кружку в сторону. — Я не могу. Правда, хочу — но не могу. Я еще не закончил покорять Нью-Йорк, ну зачем мне уезжать так рано? Голос на том конце провода стал возбужденно-диким. Курт ехидно улыбнулся и закрыл шторы. — Я могу присоединиться к вам через неделю. Доволен? Пока можешь спать с Морганом, ты ему вроде нравился. Девушка? Боже, вот это его скосило. Тогда я точно буду. Продержись недельку без меня. Целую, — проворковал Курт и повесил трубку. Он тяжело вздохнул и окинул взглядом комнату (которой уже давно требовался хороший ремонт): уныло-желтые стены, диван, видевший немало перепихонов, валяющиеся вокруг окурки и пустые пивные бокалы. Почему он тут жил вообще? Ах, точно. Курт же сам выбрал себе такую жизнь, когда бросил колледж на втором курсе, прямо перед экзаменом по литературе. В один прекрасный день он невозмутимо собрал все свои вещи, оставил ключи на столе и навсегда свалил с общаги, написав «Аривидерчи, тварь» на двери козла из соседней комнаты. В аэропорту Курт купил пачку тонких сигарет с яблоком, билет в ГОА — в одну сторону, конечно — и пачку мятных конфеток. С тех пор, перебиваясь на случайных подработках и связях, Курт успел объездить половину земного шара, завести сотню друзей, переспать с мужчинами всех рас и два раза подхватить какую-то дрянь, передающуюся половым путем. А еще он влюблялся — чуть ли не сотню раз. Он целовался в Риме, держался за руки в Париже, его носили на руках в Дублине. В Марселе ему подарили огромный букет роз, а в Амстердаме — полкилограмма травы (все стереотипы о Нидерландах Курт подтвердил на собственном опыте). В Исландии Курт катался на маленьких волосатых лошадках и купался в водопаде нагишом вместе со своим любовником. В Москве он встретил любовь своей жизни, но бедный парень редко покидал Бутово, поэтому плохо знал английский. Была ли эта жизнь чем-то, о чем Курт мечтал? Нет. Была ли она лучше? Определенно. Надев солнечные очки, Курт закрыл хлипкую картонную дверь своей комнатки и выскользнул на улицу. Шуршание города его завораживало; шагая по Квинсу, он буквально впитывал звуки музыки, доносящиеся из забегаловок, жужжание автомобильных колес, людской ропот, смех. Спустившись в метро, Курт погружался в потоки прохладного воздуха и гомон трущихся рельс. В вагоне его окружал железный тоннельный звон. Курт всегда обожал звуки: для него они были порою даже более завораживающими, чем музыка. В звуках мира вокруг было что-то дикое, необузданное, осязаемое, а смешавшись вместе, они рождали синхронный диссонанс. Вы когда-нибудь могли потрогать музыку? Гитара и фортепиано не считаются. Курт трогал плач, лай собак и бульканье кофеварки, и всегда поражался тому, как много звуков были осязаемы. Его часто спрашивали: и на это ты променял Стэнфорд? И ради этого ты сжег свое будущее и стряхнул его в пепельницу? (Ладно, на самом деле вопрос был сформулирован намного просторечнее, но мысли Курта были изящнее, чем речь его знакомых). Курт перепрыгнул через лужу, вдохнул полной грудью чуточку влажный воздух и громогласно ответил «Да!». *** Числа не сходились. Блейн проверял и перепроверял снова, и с каждой минутой его голова становилась горячее на полтора градуса. Что он будет делать? Кто делал этот отчет? Какого хрена… — Не купишь мне коктейль? Совершенно незнакомый мужчина сел за его столик, буравя Блейна взглядом, в котором смешались страсть, жизнь и отголоски живописи Айвазовского. — П… Прости, что? — спросил Блейн, запнувшись, как школьник-девственник. Боже, этот взгляд был просто невероятен. — Ты сидишь в костюме в два часа дня, пьешь черный кофе — могу поклясться, кофе без сахара. На твоем запястье Rolex, а на лбу у тебя написано «я скучающий бизнесмен, спасите меня». Я решил спасти. Ты можешь поблагодарить меня коктейлем. Черничный Дайкири подойдет. Незнакомец улыбнулся, и у Блейна что-то сжалось в животе. Странное, дикое чувство. Блейну оно понравилось. — Хорошо, — не задумываясь ответил он, решая согласиться на правила игры. — Дайкири, что еще? Если хочешь, я могу купить тебе весь этот чертов ресторан. Блейн отложил бумаги в сторону, расстегнул несколько пуговиц на рубашке и почувствовал невероятное облегчение. Незнакомец наградил его томным взглядом из-под бровей и усмехнулся. — Пока ограничимся коктейлями. А пока мы ждем официанта — рассказывай. — Что именно? — Всю свою подноготную. Ты красив, как Аполлон, явно богат, но все равно несчастлив. Я вижу это по твоей морде лица. Что с тобой не так, черт возьми? Блейн покачал головой. — Это явно какая-то шутка. Тебя Трент подослал? — Трент? Я знаю одного Трента в Мельбурне, но он точно меня не подсылал. Скорее тут виновато мое дикое желание выпить пару коктейлей, но денег у меня, как видишь, кот наплакал. — Невероятно, — прошептал Блейн. — Многие называют меня самым невероятным человеком из всех, кого они встречали. Парень засветился от самодовольства, и Блейну захотелось стереть эту ухмылку с его лица. — Но тебе все равно не сравниться с Джеймсом Франко. — Да ты шутишь! — вскрикнул незнакомец, чуть не соскочив со своего стула. — Джеймс Франко! Какой он? А в жизни он и правда лучше, чем на экране? — Правда. Знаешь, Франко — это идеальное сочетание ума и секса. — Просто удивительно, — пробормотал парень. — Ты видел Франко и до сих пор несчастлив. Господи, куда катится этот мир. — Он зарылся пальцами в свои волосы, и Блейну захотелось сделать то же самое. — Между прочим, я все еще жду. — Дайкири скоро будет, я отправил сообщение шеф-повару. — Насчет этого я не сомневался. Кстати, меня зовут Курт. — Он протянул руку Блейну, и тот пожал ее особенно сильно. — Блейн Андерсон. Курт ни на толику не изменился в лице. Блейна несказанно обрадовал этот факт: многие люди, лишь услышав это имя, начинали смотреть на него другими глазами. — Так что с тобой произошло? Травма детства? Тяжелая юность? Биполярное расстройство? — Почему со мной должно было что-то произойти? — Ты выглядишь несчастным, — произнес Курт так, будто это была истина, известная даже дошкольникам. — Я вижу таких людей сразу. И многим я стараюсь помочь. — Мне уже никто не поможет, — признался Блейн. — Я математик. Курт рассмеялся так, что взметнулись в воздух даже сидящие рядом птицы. Блейн тоже натянуто улыбнулся. Хотя очарование незнакомца — Курта — и ударило ему в голову в начале, он быстро начал приходить в себя. Трезвый ум и рационализм всегда были каменной стеной Блейна, и лестницу он доставал крайне редко. Но щель в этой стене явно осталась. Им принесли два Дайкири со льдом, черничками и листочками свежей мяты. Курт взглянул на свой коктейль так, будто это был его первенец. — Так, позволь мне, — Курт сделал глоток, — сделать пару предположений. Ты цифроблуд-трудоголик. Считаешь себя выше других людей, потому что природа одарила тебя способностью складывать числа. В школе был отличником, основал двести три кружка, лишился девственности только в колледже. Ты явно не куришь, телевизор не смотришь, а еще одинок так, что кости ломит. Я прав? У Блейна чуть не отвисла челюсть. Он кивнул головой. У Курта на верхней губе осела капелька коктейля, и Блейну отчаянно хотелось узнать величину ее ускорения… или слизнуть ее языком. — А еще такие как ты… Как бы это сформулировать. Анти-чувствительные. — Курт придвинул к себе второй чуть запотевший стакан. — Вы не верите в любовь. — А вот тут ты неправ, — самодовольно ответил ему Блейн. — Я мечтаю о любви. — А любви на самом деле нет, — отрезал Курт и послал Блейну триумфально-насмешливый взгляд. Что-то было в этих глазах земное, как туман в горах или влажные лесные дебри. Что-то в этих глазах напоминало Блейну об одной вещи, которой у него никогда не было и которую он уже потерял. Курт наклонился ближе к Блейну, и их губы разделяли считанные сантиметры. Блейну хотелось уволочь парня к своей машине, а затем одним движением стянуть с него штаны, развернуть его к себе спиной и больше не видеть этих чертовых похотливо-ангельских глаз. — Любви не существует. Есть влюбленность, страсть, одержимость — именно они делают жизнь яркой. Концепт любви же выгоден только психологам и писателям. — Откуда такие глубокие познания? — Я бродяжничаю уже три года. Знаю бесчисленное количество совершенно-разных людей, и у каждого из них одна любовь на уме. И знаешь что? Никого еще любовь не осчастливила. Даже Элизабет Гилберт разводится со своим мужем. Неужели даже это тебе ни о чем не говорит? — Кто разводится? Глаза Курта округлились еще больше, и Блейна начало засасывать. — Тебя держали где-то в клетке в Гарварде что ли? Опыты ставили на тебе? — Я закончил MIT… И причем тут опыты? — Возмущению Блейна не было предела. Он был миллионером, и тут вдруг какой-то мальчишка (бродяга? Не врет?) возомнил, что был умнее его. Ересь какая-то. — Да хоть женский колледж, Блейн. Я всегда подозревал, что математики были немного отсталыми, но чтобы настолько… — Я могу тебя засудить за такие слова, — сказал Блейн, но в его тоне не было никакой угрозы. Это была игра, и Курт прекрасно знал это. — Ответь мне на три вопроса, и я признаю свою неправоту. Как называется последний альбом Гаги? Какой песней знаменит Нарлс Баркли? Почему Себастиан и Мия расстались в Ла Ла Лэнде? — Born This Way..? — предположил Блейн, и Курт скорчил такую рожу, что где-то вдалеке послышался истеричный плач всех выпускников Джуллиарда, потерявших работу. — Я знаю три песни Бибера! — Валяй, — рассмеялся Курт, сложив руки на груди. — Sorry, Baby, Iʼll Show You, — отчеканил тот. (Прости, Детка, Я Покажу Тебе) Курт нахмурился, зная, что где-то тут есть явный подвох. Затем его лицо просияло. — Ты этой фразой девушек клеишь? Боже, вот это ты позер. — Обычно парней, — парировал его слова Блейн, чуть мотнув головой. — Сначала я интересуюсь, любят ли они Бибера. Потом спрашиваю, видели ли они мой лимузин. Затем идет в ход эта фраза — и все, они в моей власти. — Боже мой, я бы тебе никогда не дал после этого. Прости, конечно, но тебе никогда не казалось… — Курт усмехнулся. — Что это глупо? — Тут он заметил жадный взгляд Блейна на своей шее и намеренно сменил тему. — Давай еще по коктейлю? — Можешь выпить мой тоже. А вообще, зови официанта и заказывай все, что хочешь. Курт захватил с соседнего стола меню и закрыл им пол-лица, принявшись изучать список блюд и их трехзначные цены. Блейн вдруг почувствовал себя героем какого-то старого до жути романтичного кинофильма, типа Красотки, и попытался стряхнуть с себя это ощущение. Курт чуть прищурил глаза и метнул Блейну озорной взгляд. Ощущение стряхиваться не хотело и, напротив, решило прочно обосноваться в груди Блейна. Кем же был этот парень? — Ты и правда бродяга, Курт? — С чего такой интерес к моей персоне? — спросил он немного небрежно. Блейн это заметил и понял, что разговор будет тяжелый. — Ну, просто ты разворошил всю мою «подноготную», и я хочу узнать твою, — в завершение своей фразы Блейн не выдержал и сам позвал официанта, заказывая себе еще один кофе. Курт попросил устрицы, спагетти с креветками и еще один Дайкири. — Живем один раз, не так ли? — Он положил обе руки на стол. — Так. Подноготная. Уверен, что хочешь послушать? — Знаешь, я вроде бы знаю тебя всего двадцать минут, но ты меня заинтриговал, — проговорил Блейн, не веря сам себе. — Окей. Подноготная, — с нажимом произнес Курт, встречаясь взглядом с Блейном. — Всю жизнь я чувствовал себя другим. Будто мир не принимал меня и хотел выплюнуть. — Курту принесли его устриц, и он начал ковыряться в блюде, чтобы занять чем-то руки. — Я же, как ишак, старался идти вперед, куда шли все. Потом поступил в Стэнфорд. Знаешь, мне такое будущее пророчили… — после этих слов Курт оживился. — А я все бросил! Купил билет в ГОА. Оттуда в Мумбаи. Потом занялся йогой, начал ездить по Ашрамам. Потом в Бразилию… И так пошло поехало. По сути, я бродяга. Подрабатываю психологом. Но я по крайней мере свободен. Блейн не знал, что сказать, но знал, что должен был сказать хоть что-то. — Как твои родители к этому отнеслись? — Нет у меня родителей, — ответил Курт, пожав плечами. — Поэтому мне некому разбивать сердце. Аж гора с плеч. — Он взглянул на лицо Блейна и нахмурился. — Боже, сотри это выражение со своей морды! Не надо меня жалеть. Знал же, не надо было тебе это рассказывать. Блейн выжал из себя улыбку. — Я не жалел тебя. Я жалею свой кошелек. Ты эти дорогущие устрицы ковыряешь так, будто это твоя бабушка кашу сварила. — Ох, черт! Прости, — спохватился Курт и отправил одну из устриц себе в рот. — Оргазмически вкусно, — промычал он с набитым ртом. Они разговаривали еще два часа: это был один из тех разговоров, которые никогда не кончаются. В мыльных операх в такие моменты обычно начинает идти снег или дождь или по радио начинает играть песня, которая потом будет звучать на свадьбе героев. Еще в мыльных операх такие моменты зажигают в душе героев искру, которая разрастается в любовное пламя, пожирающее все страхи, предрассудки и жизненные установки. Но правда была такова, что Курту очень хотелось есть: он и правда был бродягой, и порою, когда ему не хватало денег на еду, он вот так вот «подлавливал» скучающих бизнесменов и плейбоев и разводил их на пару коктейлей и салат. А Блейн на самом деле скучал; иначе он послал бы Курта к черту. Вообще, судьба не планировала их вот так сводить. Время было совершенно неподходящее. Курту все еще стоило повзрослеть, а Блейну надо было понять, что мир не кружится вокруг него одного. Да и встреча была совершенно нелепая: в реальной жизни люди редко так встречаются. Они должны были встретиться в Лондоне, под дождем. У Блейна была бы бабочка на шее и маленький шрам на пальце, и Курт поцеловал бы его еще на первом свидании. Они влюбились бы сразу, бесповоротно и навсегда. Курт бы остепенился, бросил свое скитальство и стал главой благотворительного фонда Блейна. Курт же как всегда показал фак судьбе и сделал все по-своему. А что судьба? Она показала фак тоже и прошептала: «Делайте теперь с этим, что хотите». Курт посмотрел на часы. У него не было запланировано ни встреч, ни свиданий, но он точно знал, что ему пора было уходить. Он и так рассказал слишком много. А еще было в улыбке Блейна что-то… от дьявола. Поцелованного самим солнцем дьявола. — Кажется, мне пора. — Куда? — спросил Блейн и тут же понял, как глупо прозвучал этот вопрос. У Курта была своя невероятно интересная жизнь. И заучке Блейну в ней места не было. — В Санта Фе. Я улетаю через неделю, и нужно заработать денег на билет. Курт поднялся из-за стола. Ноги не хотели его слушаться. — Беседа была невероятная. — Да, — вторил ему Блейн. — Крышесносная. — Ну… Удачи со сделкой в Непале. Надеюсь, все пройдет гладко. — И тебе удачи с Санта Фе. Пока, Курт. — Пока, Блейн. Курт первым разорвал зрительный контакт и зашагал к выходу с веранды. Порыв особо назойливого ветра ударил ему в лицо, но Курту показалось, что это была пощечина. Этот мужчина был невероятным: богатым, красивым, сильным, смешным — Курт даже мог простить Блейну тот факт, что он не знал, кто такая Элизабет Гилберт. Почему он уходил-то? Курт резко остановился. И почувствовал чье-то тяжелое дыхание на своем плече. — Я могу купить тебе билеты в Санта Фе, Курт. И познакомить с Джеймсом Франко. Только у меня одно условие. Стань моим психологом? — Я ведь уезжаю через неделю, — сказал Курт, не оборачиваясь. Он знал, что, обернувшись, он встретится с темно-медовым взглядом Блейна и снова будет завороженно наблюдать за тем, как поднимаются и опускаются его коровьи ресницы. — Я знаю. Просто ты не представляешь, как мне хреново. И я одинок настолько, что кости ломит, ты был прав. Поможешь мне это исправить? Курт сделал глубокий вдох и подумал, какой головной болью все это обернется ему. — Думал, ты никогда не попросишь. Только купим сначала обезболивающего, ладно?