Chasing the deer

Авимор, Инвернессшир,Шотландское нагорье 1899г. Как всегда по субботам, «Одноглазая сова» была переполнена чуть ли не с полудня. Разношерстная публика, состоявшая из туристов, студентов, торговцев, фермеров и просто праздного люда, с похвальным рвением стремилась как следует набраться перед «трезвым» воскресеньем. Бармен сновал вдоль бочек, едва успевая разливать «живую воду» местной винокурни. Эль и вино пользовались популярностью в основном у молодежи, которая собиралась весело продолжить вечер в городе. Кто-то уже храпел прямо на столе, кто-то во весь голос орал «У Мэгги-красавицы прялка была…», кто-то спорил с соседом до боли в горле, не замечая, что этот самый сосед уже давно способен только икать в ответ. Компания хорошо одетых английских джентльменов в углу поднимала один пивной тост за другим и брезгливо косилась на гуляющих. Спиртное лилось рекой, в тусклом свете ламп маслянисто блестел полированный дуб. С тех пор, как Эдинбург с Инвернессом соединила железная дорога, и в Авиморе построили станцию, некогда захолустная деревенька превратилась в бурлящий жизнью городок. На месте единственного полуразвалившегося постоялого двора выросли добротные каменные здания: несколько пабов и гостиница, в которой, как говорили, каких-нибудь тридцать лет назад останавливалась королева Виктория, о чем посетителей уведомляла вывеска каждого даже самого затрапезного заведения на десять миль вокруг. В последнее время город наводнили любители дикой природы, приезжающие из Эдинбурга и Лондона, чтобы побродить по лесам, полюбоваться на горы, подышать целебным местным воздухом и поглазеть на кромлех, прячущийся в рябиновой роще к северу от Авимора. Этим вовсю пользовались мальчишки, продавая легковерным туристам куски щебня - остатки якобы некогда стоящей там же хижины Мерлина. Не верящим объясняли, что леса вокруг города – это все, что осталось от знаменитого Каледонского леса, где волшебник поселился после того, как потерял рассудок в битве при Арфдеридд. Подкрепленная древними легендами торговля шла бойко. Другим, не менее заманчивым для любителей наживы местом слыл холм в устье одной из мелких речушек недалеко от развалин замка Рой. Красивый холм самой правильной округлой формы, поросший орешником, рябиной и карликовым дубом вперемежку с величественными старыми деревьями, которые высились кое-где над подлесьем. По уверению окрестных жителей, он укрывал в своих невидимых пещерах чертоги эльфов, Дуун-ши, мирного народца, которого, однако, побаивались и старались не раздражать, так как он слыл своенравным и злопамятным. Даже в просвещенный девятнадцатый век еще оставались те, кто верил в эти предания и те, кто соглашался платить, чтобы их рассказывали. Но летним субботним вечером и продавцы, и покупатели сидели в одном пабе, поднимая стаканы каждый за свое. - Ты хоть слышишь, что твой собственный язык мелет, Роб Грант?- спросил соседа рыжеволосый детина с лицом так плотно обсыпанном веснушками, что оно тоже казалось рыжим,- можешь свои байки вон тем сассенахам скармливать,- он подбородком указал на компанию пижонов в углу,- ишь вырядились, как будто не по горам лазать приехали, а по гостиным с дамами любезничать. - Ты хочешь сказать, что я вру?- взвился его щуплый собеседник,- я в Леттохе родился, а там еще не такое рассказывают! - Да, у вас там известные сказочники,- усмехнулся в стакан рыжий, - даром, что вы прямо под тем холмом живете. Не верю я ни в фей, ни в гоблинов, вот хоть убей меня. Может быть, если бы хоть раз увидел, поверил бы, а так, уволь, не могу. - А я вот слыхал,- вмешался третий, до того молчащий собутыльник - будто в прошлом году у вас тут человек пропал. Мол, ушел по дороге к Нети Бридж и исчез. Растворился. Только его и видели. Я как всегда по субботам домой в Перт ехал, а тут переполох, с парнем-то, поди, немалая сумма была. - Ага, была, да все золотыми соверенами. Он тут целый вечер распинался про то, какое счастье ему привалило, - подтвердил Роберт и кивнул в сторону рыжего - тебе, вот Дуги расскажет, что с ним приключилось. Он все своими глазами видел. - Да что тут рассказывать,- вздохнул тот,- ограбили его, да убили. Жестоко убили. На бедняге живого места не осталось, так искромсали. Убийцу не поймали, но полиция решила, что это кто-то из местных, раз смог уйти через лес Абернети. Там не везде и продерешься, тропы знать нужно. Но самое странное, это нож, которым малого прирезали и оставили в нем торчать. Дирк не дирк, нечистый разберет что такое. Я раньше ничего похожего не видел – весь кривой и черный. Сержант его даже в руки брать не хотел, да что поделаешь, раз служба. Народ еще долго боялся по той дороге ходить, потом, ничего, осмелел. - Вот я и говорю, неспроста это, – воскликнул Роб, воздев палец и чуть не выплеснув на себя виски,- Про Абернети давно слухи ходят, что лес зачарован, кто знает, что за нечисть там живет! - Да нечисть твоя давно денежки по бабам и кабакам спустила где-нибудь на равнинах,- возразил скептически настроенный Дуги. Третий, чьего имени они не спросили, отхлебнул из стакана и согласно кивнул. - Ну, вот что! – с трудом поднявшись на ноги, провозгласил Роб,- Я говорю, что в…- он смачно рыгнул,- в наших краях живут феи, и всякие другие…, которых лучше не трогать. Ты, Дуглас МакАйвер считаешь, что все это бабьи россказни. Что ж… Давай заключим пари и попросим кого-нибудь нас рассудить. Согласятся, с тобой, я оплачиваю твою выпивку, но если со мной…, сегодня я не трачу больше ни фартинга. – И Роб плюхнулся обратно на лавку, едва не промахнувшись мимо края. - Хорошо, - кивнул рыжий, - но судью выбираю я. Он внимательно оглядел зал, пытаясь по внешнему виду определить, кто сможет помочь ему выиграть. Местных спрашивать не хотелось, они по большей части были суеверны, к тому же почти каждый хоть раз в жизни да набирался до состояния, когда любая собака могла сойти за Черного Ангуса. Обратиться к англичанам ему и в голову не приходило. - Может быть, вон того?- спросил приезжий из Перта, указывая куда-то за спину Дуги. Тот обернулся и понял, что победа у него в кармане. Молодой человек лет двадцати трех, сидящий в конце стойки, безо всяких сомнений был студентом (С тех пор как в Инвернессе открыли университет, а бесцельное шатание по горам назвали спортом, просвещенные отроки начали наезжать в Авимор целыми компаниями). На носу у него красовались очки в тонкой оправе, одной рукой он держал раскрытую книгу, а другой почти полную кружку эля, к которой время от времени прикладывался с таким невозмутимым видом, словно гвалт и царившее вокруг веселье ни в малейшей степени его не волновали . Решив, что лучшего кандидата ему не найти, Дуги с хитрым видом толкнул Роба локтем в бок. - Я выбираю того достойного юношу, если он, конечно, согласится. Посмотрим, что нам ответит человек, у которого за плечами больше двух классов церковно-приходской школы. И вряд ли его в детстве пичкала глупыми сказками какая-нибудь старая ведьма, вроде твоей тетки. И толстяк хищно задвигал челюстями, уже предвкушая дармовую выпивку. Но его радость длилась недолго, потому что Роб вдруг расхохотался. - Похоже, тебе нужны очки, слепой ты барсук. Это ж молодой МакЛахлан, пусть он нечасто домой наведывается, но я ни за что не поверю, что он позабыл собственные корни. У меня в деревне до сих пор рассказывают, как его предок,- он чуть понизил голос,- Дональд МакЛахлан заставил Кэмпбела вернуть свои земли. И знаешь, чем пригрозил? Что нашлет лес и тот разберет замок Аргайла до камушка. А как бы он это сделал, если б сам с феями не якшался? Так-то братец, проиграл ты, плати, давай. - Экий быстрый. Мало ли что болтают,- буркнул Дуги,- он, между прочим, еще ничего не ответил. Предки предками, а своя голова на плечах имеется. Он поднялся и, все еще ворча себе под нос, направился в конец зала, где сидел юноша. Хэмиш МакЛахлан оказался чрезвычайно приятным молодым человеком. Он не только не отказал в странной просьбе, но и предложил после разрешения спора помочь оплатить издержки проигравшего. Немного поупиравшись для вида, Роб с Дуги согласились. Третий участник, представившийся, наконец, Гленном из Перта, великодушно взял на себя третью часть расходов. Книга, которую Хэмиш до этого так внимательно читал, оказалась учебником по хирургии, что еще больше вознесло юношу в глазах всех троих. Учился он в Эдинбургском медицинском колледже, приезжая домой, когда в занятиях наступал перерыв. Останавливался обычно в Нети Бридж у кузена, так как, по собственному признанию, родной дом наводил на него тоску. Роб не ошибся: он действительно был прямым потомком того самого Дональда и владельцем клочка земли, на котором находился замок Рой, давно, впрочем, превратившийся в руины. Тем не менее, земля давала небольшой доход, что позволяло наследнику древнего клана получать образование, которое он хотел и при этом с трудом, но сводить концы с концами. Выгодная женитьба могла бы со временем еще больше упрочить его положение. Хотя парень, по мнению Дуги, ни лицом, ни сложением не вышел: был высок, но худ, носил круглые очки со слегка затемненными стеклами, которые придавали ему сходство со слепой совой и к тому же имел привычку по птичьи наклонять голову на бок, однако манерами обладал приятными и явно отличался умом. Судя по всему, его ждало не столько блестящее, сколько сытое будущее. Когда Гленн еще раз подробно изложил суть просьбы, а спорщики, кто быстро и сдержано, кто горячась и подскакивая на скамье, объяснили свои точки зрения, Хэмиш надолго задумался. При этом Дуги считал, что он ищет, как научно истолковать легенды и сказки о феях, а Роб – что он собирается поделиться мистическими откровениями, объясняющими невероятную способность его предка перемещать лес. Первым разочарование постигло Роба. Тихо посмеиваясь в кружку с элем, юноша уверил его, что за великодушным жестом герцога Аргайлского не стояло ничего, кроме его собственной доброй воли. Земли были возвращены в память о вековой дружбе между кланами МакЛахланов и Кэмпбелов, несмотря на то, что достопамятный сорок шестой развел их по разные стороны Каллоденского поля. Что до научных объяснений… Хэмиш не сомневался, что большинство мифических существ, всего лишь люди, которых злая судьба наделила различными уродствами. заставив скрываться в лесных чащах от жестокости собратьев. Как Гилли Дув, на которого пятеро лэрдов когда-то устроили охоту в березняке у Лох-а-Друинга. Будущий врач даже брался поставить бедняге диагноз, на основании того, что в легендах его иногда описывали как согбенного старца со скрюченными руками. Роб совсем сник. Зато Дуги приободрился и начал многозначительно звенеть стаканом. - Что ж, - подвел итог Гленн из Перта,- я думаю, можно объявлять победителя? Итак…- И он поднялся с таким торжественным видом, словно собирался сообщить по меньшей мере, о рождении наследника престола. - Подождите,- сказал вдруг Хэмиш,- я...- он глубоко вздохнул и обвел взглядом сидящих за столом,- я могу рассказать вам одну историю, которая, как мне кажется, качнет чашу весов в пользу мистера Гранта. Только хочу загодя предупредить: все, кому я ее рассказывал, не поверили ни единому моему слову. Видите ли, к несчастью, большинство слушателей, разделяли точку зрения мистера МакАйвера. Моя история… это что-то вроде семейной легенды. Я и сам не знаю, насколько она правдива. Говорят, Дональд МакЛахлан был непосредственным участником тех событий, и если как следует порыться в пыльных сундуках моих тетушек, то можно найти этому документальное подтверждение. Да только мне все недосуг. Вас здесь трое: решите большинством голосов, быль это или вымысел, и вы рассУдите свой собственный спор. Ну что, идет? Роб, Дуги и Гленн переглянулись и согласно кивнули. После чего по очереди пожали Хэмишу руку, в знак того, что принимают его условия. Снова весело поднялись стаканы и трое товарищей приготовились слушать, предвкушая вечер куда более интересный, чем они рассчитывали, собираясь напиться в «Одноглазой сове». Out then spak her father dear, And he spak meek and mild; "And ever alas, sweet Janet," he says, "I think thou gaes wi child." "If that I gae wi child, father, Mysel maun bear the blame; There's neer a laird about your ha Shall get the bairn's name. "If my love were an earthly knight, As he 's an elfin grey, I wad na gie my ain true-love For nае lord that ye hae. "The steed that my true-love rides on Is lighter than the wind; Wi siller he is shod before, Wi burning gowd behind." Ее жалея и любя, Ей говорит отец: "Ребенок будет у тебя. Тебе бы под венец..." "Что ж, если я рожу дитя, Отца его найду. Ни с кем из рыцарей твоих К венцу я не пойду. Мой милый мне дороже всех Властителей земных, Его не променяю я Ни на кого из них! Я от него не откажусь, Не отступлюсь вовек, Хоть мой любимый - рыцарь-эльф, Не смертный человек. Летит на скакуне лихом, Не ведая преград, Подковы блещут серебром И золотом горят!" "Молодой Тэмлейн" Шотландская баллада Окрестности озера Маллачи, Абернети, осень 1744 г. - Muchadh is ba ort!!! Чтоб тебе утонуть! Бездельник скудоумный, тупой, ленивый мальчишка, непригодный ни к какой работе! Только и умеешь, что держаться за материнскую юбку. Ты также труслив, как и глуп, Дон! Тебе нужно было приглядывать за стадом всего одну ночь! Всего одну! И ты сумел потерять пять коров!! Что ты делал, когда их угоняли? Спал? Или малодушно хоронился за камнями? Их бы всех увели, если бы не Юэн! Доверь тебе охранять Бен-Макдуи, ее в тот же день утащили бы у тебя из-под носа! - Но, отец, их было трое и у одного карабин… - Молчи, мерзкий слизняк! Впредь будешь помогать матери в огороде, больше ты ни на что не годишься! Твои младшие братья больше мужчины, чем ты! Нужно было просто поднять тревогу! Просто крикнуть, но даже на это ты не способен! - Я… Послышался звук затрещины и тихий всхлип. Лахлан МакЛахлан продолжал распекать своего недостойного отпрыска, всю дорогу до Глен-Инейх. *** В глене не понаслышке знали о крутом нраве Лахлана. Уже в юности он отличался задиристостью, время от времени поколачивая своих дружков – ровесников. Случалось, в драках проливалась кровь, но никто не мог сказать наверняка, чья рука держала кинжал. Когда поднялось восстание, Лахлану едва минуло пятнадцать, но юный возраст не помешал ему, тайно собрав компанию таких же сорвиголов, мечтающих о боевых подвигах, улизнуть из глена, чтобы присоединиться к графу Мару. Путь до Страт-Филлана, где находился лагерь мятежников, был неблизкий, поэтому им пришлось стянуть несколько лошадей. Узнав о воровстве и самоуправстве, лэрд клана, тоже Лахлан, пришел в ярость. Он хоть и сочувствовал якобитам, но слишком чтил дружбу с герцогом Аргайлом, который стоял во главе армии, выступившей против мятежных горцев. Однако к тому времени, как непокорных распорядились поймать и вернуть, те уже успели ускакать далеко. Но поучаствовать в боевых действиях ни Лахлану, ни его товарищам так и не довелось. Миль за двадцать до Страт-Филлана они натолкнулись на посланца графа Мара, направляющегося на север. Без труда узнав по тартану, к какому клану принадлежат отроки, тот поинтересовался, куда они едут такой странной компанией, сидя по двое и по трое на одной лошади. Не видя причин скрывать свои намерения, Лахлан во всем сознался. К счастью или к несчастью, вместо того, чтобы указать дорогу, незнакомец принялся его всячески стыдить за глупость и неосмотрительность, чем в конец разозлил. Но попытавшись было по привычке распустить руки, юноша обнаружил, что смотрит в дуло пистолета. После чего, его и товарищей заставили развернуть лошадей. Посланец, представившийся Кэмпбелом, не поленился сделать крюк, чтобы препроводить неудачливых беглецов прямо до замка Рой, где им пришлось предстать перед лэрдом. Однако наказание, вопреки самым худшим опасением, оказалось довольно мягким: их просто высекли и отправили по домам. Всех, кроме Лахлана, которому неожиданно предложили остаться в замке конюхом. Лишь спустя годы он узнал, что судьба свела его на дороге со знаменитым Роб Роем. Как и лэрд МакЛахлан, с которым того связывала давняя дружба, разбойник весьма успешно совмещал якобитские убеждения со службой герцогу Аргайлу. Видать, ему чем-то приглянулся строптивый мальчишка, раз он решил оказать ему покровительство. А пока Лахлану приходилось обуздывать свой нрав и ждать возможности выдвинуться. Однако жизнь, на его взгляд, текла слишком мирно, потому что лэрд не любил ввязываться в войны, (предпочитая мирить кланы, которые в конце концов избрали его третейским судьей) и проявить себя было негде. Разве что распуская хвост перед девицами. У лэрда была дочь по имени Хезер. Живая и очень хорошенькая: небольшого роста, но чрезвычайно изящная, с копной золотисто – рыжих волос, кожей, белой, как снег на вершине Бен-Макдуи и лучистыми серыми глазами. Она двигалась, словно влекомая ветром, легко и непринужденно, не важно, где ступали ее ноги: по зеленой траве глена или по грязному полу конюшни. Возможно, Лахлан влюбился бы, не будь она такой доверчивой и откровенной. Почти каждый день Хезер прибегала, чтобы попросить его исполнить какую-нибудь мелкую просьбу или задать вопрос, ответа на который он не знал. Порой ее слова заставляли его краснеть.На прощанье, она по-сестрински целовала его в щеку, нисколько не смущаясь даже налипшего навоза. Такая непосредственность могла показаться очаровательной мужчине постарше, но Лахлану было всего девятнадцать, и он мечтал о богине, к ногам которой мог положить свою жизнь. А Хезер на эту роль совершенно не подходила. Тем не менее, когда лэрд объявил, что намерен положить конец многовековой распре с Грантами, скрепив мирный договор брачным союзом наследников, он почувствовал нечто вроде укола ревности. Тем более, что Хезер, как будто только обрадовалась. что ее жизнь скоро изменится. Неудивительно, поскольку клан Грантов имел то же королевское происхождение, что и клан МакГрегор, а Людвик Грант слыл искусным воином и был весьма хорош собой. Договор заключили осенью, свадьба должна была состояться в июне. Чем ближе она становилась, тем реже Лахлан видел Хезер. Теперь она приходила на конюшню только чтобы взять лошадь, так как неожиданно полюбила одинокие прогулки по лугам. Грядущее торжество немного омрачилось известием о пожаре в замке Грант, что заставило обоих вождей согласиться на перенос празднества в имение МакЛахланов. На свадьбу съехались главы семей обоих кланов, а также Кэмпбелы. В замке яблоку было негде упасть, кейли* обещал быть грандиозным… Но они не состоялись. Ни пир, ни свадьба. Потому что накануне вечером невеста бесследно исчезла. В суматохе отсутствие Хезер заметили только к ужину, когда она не вышла к общему столу, и то списали на отсутствие аппетита перед грядущим событием. Забеспокоились лишь когда посланная за нею служанка вернулась ни с чем. Как ни странно, никто не мог точно вспомнить, когда видел Хезер в последний раз. Опросили челядь, но только Лахлан, рано утром седлавший ей лошадь смог дать вразумительный ответ. Из всего следовало, что девушка так и не вернулась с прогулки. Никто не знал, в какую сторону она могла направиться: в луга или к лесу. Проблуждав по окрестностям с факелами пол ночи, усталые люди вернулись в замок с намерением продолжить поиски, когда взойдет солнце. Едва забрезжил рассвет в ворота въехал молодой человек на знакомой лошади и сказал, что нашел ее одиноко пасущейся недалеко от круглого холма, о котором в народе ходило множество легенд. В то, что его дочь похитили эльфы, лэрд не верил, он скорее был склонен думать на кого-то из гостей и даже красномундирников, чей полк стоял лагерем на берегу Спрей в каких-то трех милях от замка. Поиски продолжались больше недели. Злополучный холм осмотрели от подножья до вершины, но не нашли ни пещер, ни отверстий, абсолютно ничего, что могло бы хоть как-то сойти за вход. Прочесали все окрестные рощи и восточную, проходимую часть леса Абернети. Дошли даже до Лох Гартен, опрашивая по дороге местных жителей, но Хезер как сквозь землю провалилась. К счастью, Джеймс Грант, видя подавленность МакЛахлана, не стал раздувать скандала, но его сын, несостоявшийся жених, был в ярости. Помолвку разорвали, Гранты отбыли восвояси. Несчастный лэрд с горя занемог. Шли недели. Лахлан грустил и даже думал податься обратно в глен или еще дальше. Молодой, крепкий парень, неплохо владеющий палашом сумел бы найти себе дело поинтереснее, чем работа за гроши на конюшне. Его товарищи давно ушли из глена, чтобы заняться разбоем, кое-кого уже и в живых не было. Но такое будущее не прельщало юношу, который все еще втайне мечтал о подвигах на поле боя. Угонять и продавать скот он считал ниже своего достоинства, проводить лучшие годы в навозе, или таская мешки с зерном на своем горбу, не хотел. Зато все чаще подумывал отправиться в ближайший форт и завербоваться в солдаты. Его могли отправить в Америку драться с французами, он снискал бы там себе славу и вернулся домой героем. Увы, этим честолюбивым мечтам не суждено было сбыться. Потому что одним туманным августовским утром в замок Рой возвратилась Хезер. Так случилось, что Лахлан увидел ее первым и поначалу принял за призрака, так неожиданно она возникла перед ним из молочной пелены. Даже приглядевшись, он не сразу признал в ней свою живую и веселую подругу. Она будто стала старше, ее лицо, обычно озаренное улыбкой, казалось осунувшимся и бледным, глаза-опухшими от слез. Хезер сделала шаг вперед и вдруг повисла у него на шее, горько плача. Лахлан не знал, что делать. Они стояли во дворе, на виду у всего замка и пропавшая дочь лэрда рыдала навзрыд в его объятиях. Начался невообразимый переполох. Старый лэрд выскочил во двор в одной рубахе. К его чести нужно сказать, при всей двусмысленности представшей его взору картины, он сумел сохранить самообладание. По крайней мере, не приказал высечь конюха сразу. Видимо, обескураженное лицо юноши говорило само за себя. Хезер окружила толпа причитающих женщин и увела в дом. Все это время простоявший столбом Лахлан, наконец, отмер и побрел обратно в конюшню. Радость длилась недолго. Спустя некоторое время стало ясно, что несчастная повредилась умом. Челядь шепталась по всем углам: она-де или молчит, или бормочет какую-то чушь, почти не ест и даже отца к себе не подпускает. Только плачет, сидя у окна. Несколько раз Лахлан пытался навестить Хезер: ему казалось, что с ним-то она должна поговорить, но его даже близко к ее комнатам не пустили. В замке появился маленький неприятный человечек, одетый в английское платье, как говорили - доктор, которого прислал сам герцог Аргайл. Потом, сухонький пожилой священник. Слухи ползли один другого страшнее. Говорили, что девица при смерти и угасает с каждым часом. Насколько глупы и безосновательны сплетни Лахлан узнал, когда лэрд вызвал его к себе в кабинет. По пути туда, ошарашенный неожиданным приглашением, он столкнулся в коридоре с Хезер, которая выходила из своей комнаты. Выглядела девушка если не радостной, то вполне здоровой. Она улыбнулась ему немного грустной улыбкой и поспешила снова скрыться за дверью. Разговор лэрд МакЛахлан начал издалека, поинтересовавшись, какие у молодого родича планы на будущее. Не решившись лукавить, тот выложил все про Америку, французов и славу, чем явно огорчил вождя. На вопрос, не думал ли он остепениться и завести семью, Лахлан ответил, что еще слишком для этого молод , и с замиранием сердца понял, что говорит совсем не то, что от него хотят услышать. Наконец, устав объясняться намеками, лэрд напрямую предложил ему жениться на своей дочери, пообещав в качестве приданного обширный участок земли в собственное пользование, другой участок с фантастическими условиями аренды, дом у Абернети, "пока небольшой, но вскоре....", коров и коз, воспитание будущих наследников у себя в замке, а также покровительство и всяческие другие блага. Все это с условием, что Лахлан будет относиться к Хезер, с подобающим уважением и примет ее ребенка, как своего. При этих словах хрустальный замок прекрасных мечтаний о доблести и славе треснул и рассыпался прямо у Лахлана на глазах, потому что он вдруг со всей ясностью понял, что если лэрд и примет отказ, то сделает все, чтобы превратить жизнь несостоявшегося зятя в ад на земле. Юноша подозревал, что причина, почему это заманчивое предложение получил именно он – в Хезер, которая всегда питала к нему симпатию, и поставленная перед выбором, просто воспользовалась случаем. Лэрд же, был только рад сплавить опозорившую его дочь как можно дальше, даже если ради этого пришлось бы расстаться с солидным куском собственных владений. С другой стороны, эта женитьба давала возможность Лахлану со временем самому стать лэрдом, как первому в очереди наследования. Перспектива показалась ему заманчивой. Настолько, что вскоре будущие зять и тесть ударили по рукам. После тихой, поспешной свадьбы молодые сразу отправились в клахан Ондорак у озера Маллачи, где им предстояло жить. На фоне каменных хибар, разбросанных там и сям вдоль кромки леса, их дом сильно не выделялся, но в нем, по крайней мере, было две комнаты. К тому же, он находился на принадлежащей Лахлану земле, как и этот клахан, еще три соседних и северная часть Абернети, где он теперь мог с полным правом стрелять косуль, не опасаясь наказания за браконьерство. Хезер, казалось, было все равно, где жить: в замке или в хижине. Она сразу взялась за хозяйство с удивившей новоиспеченного мужа сноровкой. Его многое что в ней удивляло. Лахлан ни разу не видел, чтобы человек так сильно менялся за такой короткий срок: прежняя легкость и порывистость в ее движениях исчезли, сменившись плавностью и даже величавостью. Она стала спокойнее, сдержаннее и… холоднее. В ее глазах поселилась тоска, которая не исчезала, даже когда она весело смеялась. Теперь бы никто не назвал ее «милой девочкой», и бывали мгновения, когда уже Лахлан чувствовал себя наивным мальчишкой рядом с женой. О том, что с ней произошло, Хезер молчала или повторяла то, что Лахлан уже слышал от лэрда: ее похитили и держали в каком-то доме. Обращались как с леди. Потом отпустили. И ни слова об отце ребенка. Лахлан бы поверил, если бы похититель, как это часто бывало, женился на своей жертве и потом явился бы к отцу требовать приданное, или если бы отец, прознав, кто стоит за содеянным, пошел на соседа с палашом. В конце концов, таким образом породнилась половина горных кланов. Потому и невеста всегда шла слева от жениха, что тот готовился каждую минуту отбиваться от ее обиженных родичей. Он бы даже понял, если бы виновным оказался кто-то из солдат гарнизона. Но в тот день полк в полном составе отправился в Форт Огастес. По всему выходило, что Хезер сбежала с тайным возлюбленным, который соблазнил ее и бросил. Лахлан много бы дал, чтобы узнать его имя. Ребенок родился на исходе зимы, едва не убив свою мать. Судя по тому, как настойчиво повитуха советовала быстрее его окрестить, младенец сам был готов умереть. Когда Лахлану показали синеватый хрипящий комок плоти с редкими белесыми волосами и почти бесцветными голубыми глазами, того передернуло от отвращения. Он поклялся себе, что его родные дети никогда не будут похожи на этого сассенахского червяка. Мальчика нарекли Дональдом в честь деда Лахлана. Хезер хотела назвать его Альфредом, но муж воспротивился, сказав, что в его доме никто не будет носить имени саксонского короля. Ребенок был слабым и болезненным. Каждый раз, когда он заходился в лихорадке, Лахлан надеялся, что на этот раз господь его приберет, а потом корил себя за греховные мысли. Мать же души в сыне не чаяла. Кидалась на любой его писк, ночами пела колыбельные на странном, чужом языке и иногда подолгу вглядывалась в его лицо, словно пытаясь разглядеть в нем чьи-то черты. Спустя два года Хезер родила близнецов, которых Лахлан мог без колебания признать своими: оба были его вылитой копией – крепкие, кареглазые и темноволосые – полная противоположность Дональду. На этот раз гордый отец закатил пир, и несколько ночей на лугу плясали, пили и пели люди его клана, его друзья и родичи. Шло время. Семья жила в относительном достатке, так как землевладелец из Лахлана получился не слишком удачливый – разговаривать с людьми он умел в основном при помощи кулаков, и сбор арендной платы каждый раз заканчивался ссорой с соседями. Его не любили, но уважали за то, что он сумел так организовать защиту от катеран, угонщиков скота, что ни один вор безнаказанно не ушел с добычей. Оплата его услуг вполне компенсировала потери от аренды. К тому же, незримая поддержка лэрда не давала ему разориться окончательно. Сыновья подрастали. Вскоре младшие перегнали старшего и в росте, и в силе. Лахлан начал учить их управляться с кинжалом, стрелять без промаха и орудовать палашом. Грамота, говаривал он, еще никого не превратила из сопляка в мужчину, и брезгливо косился на Дональда, забившегося в угол с книгой. Отношение между братьями не складывались: близнецы – Роберт с Хэмишем, все время проводили, шатаясь по окрестностям с ватагой веселых друзей (несмотря на радужные перспективы, Лахлан не захотел отправлять отпрысков в замок, где "проклятые латиняне превратят сыновей в мямлей") Дональд – в доме или в роще, куда он уходил с утра и бродил в одиночестве до самого вечера, говоря матери, что предпочитает глупым играм общество деревьев. Хезер только вздыхала. Она уже давно перестала искать в облике сына сходство с тем, кого Лахлан считал его настоящим отцом. Несмотря на маленький рост, Дональда, с его большими голубыми глазами и тонкими чертами лица можно было бы даже назвать красивым, если бы не восковая бледность, не потухший, полусонный взгляд почти всегда направленный в землю, не вечная манера сутулиться, словно под тяжестью непомерного груза. В свои шестнадцать он выглядел едва на четырнадцать, и друзья его широкоплечих братьев смеялись, обзывая беднягу гномом. Кроме того, он так явно не походил ни на мать, не на отца, что соседи уже языки стерли, судача о его происхождении. Сплетни приводили Лахлана в ярость, и он несколько раз предпринимал попытки «сделать из Дональда мужчину», каждый раз терпя поражение. Парень отличался редкой неуклюжестью: оружие в его руках неизменно наносило вред только ему самому – дирк распарывал руку так, что он потом с месяц не мог ею как следует пользоваться, палаш протыкал ступню, заставляя хромать, карабин Лахлан не решился ему давать, опасаясь, что дело закончится убийством. Вконец отчаявшись, он отправил Дональда в подпаски, с глаз долой. Особого умения от того не требовалось, разве что внимательность: несмотря на репутацию МакЛахлана с земель Грантов часто заходили катераны, как подозревал Лахлан, с молчаливого согласия так и не простившего обиды Людвика Гранта. На вторую же ночь, часть скотины угнали, причем коровы принадлежали самому лэрду. Новость долетела быстро. Явившись за пасынком и с трудом сдерживаясь, чтобы не свернуть маленькому ублюдку шею, Лахлан с проклятьями поволок его домой за шиворот. *** *** На пол-дороге к клахану, в Глен-Инейх стоял постоялый двор – убогая, полуразвалившаяся лачуга, сложенная из булыжников и торфа, скрепленных глиной. Добрались до нее к вечеру, когда солнце уже наполовину спряталось за верхушки самых высоких деревьев Абернети. Идти предстояло еще пару - тройку шотландских миль, и Лахлан вознамерился заночевать в таверне. - Катись домой, слизняк, - сказал он Дональду, ткнув его кулаком в спину,- мне нужно встретиться здесь кое с кем и подумать, как сохранить свое доброе имя, пока воры не ушли далеко. Перечить отцу мальчик не посмел, хотя ему ох, как не хотелось пробираться в темноте через изобилующий ледяными ручьями и острыми камнями глен. Но больше всего его пугало то, что придется в одиночку идти мимо круглого холма. Это место и при свете солнца навевало на него мистический ужас, а уж ночью… Однако плетеная дверь захлопнулась прямо у него перед носом и изнутри раздались приветственные возгласы – видать Лахлана там уже поджидали. Взглянув на пробивающиеся сквозь ивовые прутья красноватые отблески гостеприимного очага, Дональд вздохнул и спустился с крыльца. Небо нахмурилось темно-фиолетовыми тучами. Резко стемнело. Вместе со светом ушла последняя надежда провести ночь под крышей хотя бы на охапке соломы. Опустив голову и плечи, Дональд побрел по дороге, которая вилась между холмов, поросшими низкорослыми елками. Когда-то их приказал высадить лэрд, на месте вырубленной рощи и в полутьме склоны напоминали ощетинившихся волков. Вперед мальчик избегал смотреть. Там, в распадке, словно суровый страж высился круглый холм, круэх. В клахане о нем рассказывали много разного. Говорили, что когда отцы клана МакЛахлан только пришли в эти земли, жену одного из вождей похитил король эльфов, живший под горой, и не возвращал, пока доблестный муж не пошел на него войной. Но даже загнанный в угол, король заставил супруга искать свою возлюбленную среди сотни других женщин с одинаковыми лицами. Говорили, что позже, вождь упросил фею, покровительствующую клану, наказать короля, и та навеки заключила его в холме, срастив с камнем. Действительно, сбоку круэх немного напоминал голову, увенчанную короной из деревьев. Чем ближе Дональд к нему подходил, тем тяжелее ему было переставлять ноги, словно какая-то незримая сила тянула его назад. Если бы он мог в тот момент мыслить трезво, то понял бы, что эта сила - всего лишь страх, рожденный темнотой и суевериями. Но ужас пьянил не хуже асквибо: сковывал члены, туманил разум. Дональд зажмурился. Ему казалось, что если он не будет смотреть, то проскочит незаметно, главное, не поднимать на зачарованный холм глаза. К сожалению, дорогу он теперь тоже видеть не мог, ступал вслепую и, через несколько шагов угодив ногой в иссохшее русло небольшой речки, рухнул прямо на острые камни. Его глаза непроизвольно распахнулись, и в тот же миг из-за туч показалась полная луна, осветив все вокруг призрачным голубоватым светом. Прямо на вершине круэха стояла темная фигура, выше многих деревьев. Ее окружало нездешнее сияние, и то ли ветер развевал ее одежды, то ли она махала исполинскими крыльями. Демон. Или, что еще хуже, Слуа... Дональд обмер, его тело налилось свинцовой тяжестью, отказываясь двигаться. Ему мерещилось, что светящиеся глаза нежити вдавливают его в землю – еще немного и под ним разверзнется бездна. Глубже, глубже… Из последних сил он рванулся и, не помня себя, помчался вперед, туда, где вдалеке слабо мерцал огонек человеческого жилья. Он не чувствовал боли в разбитых коленях, даже не смаргивал затекающий в глаза пот, Все что он слышал, это собственное рваное дыхание и шелест крыльев за спиной, каждую секунду ожидая, что в него вцепятся острые, как бритва когти. Демон несомненно его преследовал, но оглянуться мальчик не смел. Огонек становился все ближе и, наконец, перед Дональдом выросла ветхая хибара с полуобвалившейся крышей из мха. Дверь же, как назло, оказалась на удивление добротной, и он заколотил в нее, истошно вопя. Спустя вечность она поддалась. Дональд ввалился внутрь хижины, едва не сбив с ног древнюю старушку, впустившую его. На него пахнуло затхлостью и сосновой смолой от горящей лучины. Шелест крыльев стих, дымный полумрак наполнился звоном, потом вспыхнул белым светом, и стало совсем темно. - От кого же, ты, милый так бежал, словно за тобой черти гнались? – спросила матушка Элспет, забирая у Дональда жестяную кружку, в которой плескались остатки чего-то ароматного. Это что-то, однако, неплохо помогло привести в порядок мысли и согреться - как оказалось, он довольно долго пролежал без памяти на сыром земляном полу. Поднять его у старушки не хватало сил, к тому же она была полуслепой и не сразу поняла, кто вломился к ней ночью. - С…слуа,- все еще стуча зубами, ответил мальчик,- Нежить какая-то или демон, я н..не разобрал толком. Оно прямо на вершине круглого холма сидело, а потом погналось з…за мной. – он крепче завернулся в свой плед, - я думал, умру. - Демон, говоришь?-Элспет прошаркала в другой конец комнатушки, вернулась с миской воды и принялась тряпицей протирать Дональду разбитые колени.- Ни разу не слыхала про демона. Брауни тут живут, я им каждый вечер крынку молока выставляю, в озере вроде как фин обитался, и то, когда я еще молода была, но демон… А уж с Неблагого двора у нас отродясь никого не было, не приведи господь! – старушка перекрестилась. Дональд всхлипнул, неуспокоенный. - Ты, похоже, старика Аллана видел. Он часто тут по холмам шастает, но больше все-таки в лесу хоронится. Ты ведь из Ондорака? Странно, что раньше не встречал, их брат березы да рябины любит, а у вас там их много. Помню еще при старом лэрде… - Их брат? - Эльф это лесной,- пояснила Элспет,- Гилли Дув, так их на юге кличут, из-за черных, как сажа волос. По весне они молодые да красивые, а как год на вторую половину перевалит, стареть начинают. Седеют, съёживаются. К зиме совсем немощными становятся и умирают, когда снег глен покроет. А весной опять все заново: выбираются из могильных холмиков юношами. Они добрые, помогают заблудившимся детям, но если обидеть, осерчают и в болото заведут, коли в лесу им встретишься. - А почему Аллан? - Ну, надо же его как-то называть. Кто-то сказал раз, что он на Донаха Аллана Хуррейда, похож, Черного Аллана Капюшона то бишь, вождя, который до твоего отца этими землями владел. У того шрам был во весь лоб, по слухам, полученный в Гленко, где он Кэмбеллам помогал. Потому он его под капюшоном и прятал от стыда. Гилли Дув, те тоже лиц своих смертным не кажут, вот прозвище и привязалось. Его тут с лета примечать начали. Говорят, даже около Грентауна видели. Сгорбленный старик в темном отрепье, седой, как лунь. Дело-то уже к ноябрю.- Элспет вздохнула и выплеснула окровавленную воду из миски прямо на пол. - Так что не бойся, никаких демонов здесь нет. Но все равно, плохо, что отец тебя одного отпустил, ты же дитя еще… - Мне шестнадцать,- возразил Дональд обиженно,- я уже не… - Я и говорю, дитя,- старушка погладила его по голове.- Мой-то Энгус в шестнадцать подковы разгибал, а за тобой еще глаз да глаз нужен. Сгинешь ведь. Ты оставайся, я тебе в углу постелю, а домой утром пойдешь. *** Дональд проснулся от холода на рассвете. Из бесчисленных щелей и занавешенного рваной юбкой окна сочился ледяной воздух. Элспет уже раздула огонь в очаге, и дым, не находя иного выхода, кроме отверстия в крыше, клубился у стропил черным облаком. - Я тебе вчерашней похлебки погрела, иди, поешь, - сказала старушка, ставя на колченогий дубовый стол дымящуюся миску. Дональда не пришлось упрашивать. Накануне он и помыслить не мог о еде, теперь же голод и пережитый ужас ворочались у него желудке ледяным комом, который, впрочем, начал таять уже после второй ложки горячего варева. - Ты в обход озера иди, а не через лес,- сказала Элспет, с улыбкой глядя, как он жадно поглощает похлебку, – а то опять что-нибудь померещится. Если вдруг на Аллана наткнешься, не беги, поклонись вежливо, может он следующим летом тебе какую ягодную поляну покажет или место рыбное. При мысли о том, что он может снова встретить Гилли Дув, Дональда передернуло, он бы прекрасно обошелся без ягод и рыбы, лишь бы никогда больше не видеть уродливое чучело, нагнавшее на него столько страху. - И отцу с братьями тоже скажи, чтоб не обижали, коли встретят одинокую душу,- тяжко вздохнув, добавила Элспет. Зима нагрянула неожиданно. Лес Абернети, огненно – рыжий, как всякий шотландец, вдруг поседел, сгорбился под двойным гнетом неопавшей листвы и снега. Глен пошел ледяными морщинами. Вокруг каменных хижин, как вокруг ран, набухли сугробы, и скот пришлось уводить с пастбищ на две недели раньше срока. Сильно расплодившиеся за теплое лето волки стали ночами заходить в клаханы, хозяйничать в курятниках и на овчарнях. Едва отгремел древний Самайн, который пастор благоговейно называл Днем всех святых, не ведая, что думают о празднике его прихожане, а озера уже подернулись льдом. Накатила зима, словно это не вчера люди плясали и пели, грея руки о теплый хлеб, замешанный на шкуре ягненка. На следующий день после того, как карьера Дональда – подпаска бесславно закончилась, так толком и не начавшись, Лахлан вернулся домой вне себя от бешенства, но расправу над мальчишкой пока чинить не стал, а собрал людей, прихватил несколько карабинов и снова ушел. Позже стало известно, что когда он с двумя товарищами отправился вдогонку за катеранами и наконец их настиг, тех оказалось вовсе не трое, как говорил Дональд, а семеро. И хорошо вооруженных. Ввязываться в заранее проигрышную схватку никто не хотел, поэтому было решено сходить за подкреплением, даже рискуя упустить воров, без сомнения пришедших с земли Грантов. В конце концов, скотину отбили, но в завязавшемся бою полегло двое МакЛахланов и пятеро Грантов. Оставшимся в живых катеранам удалось уйти через горы. Вечером Дональда ждал ад. На этот раз его не спасло даже заступничество матери, которой раньше всегда удавалось смирять бешенный нрав мужа. Но двое убитых родичей сделали Лахлана глухим ко всем увещеваниям, и мальчик в полной мере познал на себе тяжесть отцовского гнева. Последствия не сходили несколько недель. Под горячую руку попала и Хезер. Это был первый раз, когда Лахлан нарушил данное лэрду слово, и будто в наказание, с того несчастливого дня неприятности начали сыпаться на его голову одна за другой. Стычка с Грантами оказалась только началом. Почти заглохшая благодаря усилиям лэрда вражда разгорелась с новой силой. За пятерых убитых членов соседнего клана МакЛахланам пришлось расплачиваться своими жизнями, а так как владения Лахлана находились прямо на границе, то его собственными людьми. Жизнь Дональда, в котором отец видел причину всех несчастий, стала совершенно невыносимой. Мальчик на весь день убегал в лес, возвращаясь домой только чтобы переночевать, и все равно не мог совсем избежать наказаний, следовавших за малейший проступок. Ему не хотелось думать, сколько вспышек отцовской ярости приняла на себя мать. Бродя по Абернети, Дональд только старался избегать тех мест, где росли рябины и березы, деревья, которые по словам матушки Элспет предпочитал Гилли Дув. Может быть поэтому, он его ни разу не встретил. Так не вовремя пришедшая в нагорье зима лишила Дональда его лесного убежища. Вскоре, к опасности заблудиться и замерзнуть, прибавилась опасность встретиться с волками, которые стали подбираться к человеческому жилью, как никогда близко в этом году. Какие горести пытался Лахлан утопить в асквибо в тот вечер: свои разбитые мечты, смерть родичей или собственную неспособность что-то изменить, кто знает. Когда последний глоток ячменной водки унес с собой остатки разума, он встал и прошел в комнату, где спали его сыновья. Грубо вытряхнув старшего из кровати, он приволок его полусонного к столу, несмотря на протесты Хезер. Дональд стоял ни жив, ни мертв, смотрел в безумные расширенные зрачки и с безразличной тоской понимал, что пощады не будет. Откуда-то издалека доносились причитания и плач, один раз мать попыталась заслонить его собой, но железная рука отбросила ее в сторону, как сноп соломы. Отец начал орать, давясь словами и брызгая слюной сыну в лицо. Дональд не мог уразуметь и половины. - Чтоб ты сдох, сассенахский ублюдок! – взвыл вдруг Лахлан и занес кулак для удара. Удара, который мог уложить быка. Истошно завизжала Хезер. От этого визга у Дональда заложило уши, и внезапно он очнулся, со всей четкостью осознав, что случится, если и дальше стоять столбом. Огромный кулак был уже почти у самого его лица, так близко, что он мог видеть каждый волосок на толстых пальцах и еще кровящие ссадины на костяшках. В последнюю секунду Дональд отклонился в сторону, сам не поняв, как у него это вышло. Ветром ему взлохматило волосы на макушке, бешенные глаза напротив стали растерянными. Не задерживаясь больше ни секунды, мальчик бросился к двери, распахнул ее и выскочил наружу, в мороз, как был: в одной тонкой льняной рубашке и босиком. Он бежал и бежал, не чувствуя ни обжигающего холода, ни порезов от наста. Бежал не к соседям, которые приняли бы его и обогрели, не к гостеприимному дому родича, где пылал очаг, бежал в лес – замерзший, темный, полный живых, а возможно и неживых тварей, готовых полакомиться человеком. Потому что только там мог чувствовать себя в безопасности, потому что верил ему больше, чем людям, потому что в тот момент подчинялся не разуму, а инстинктам. И они тянули его все глубже и глубже в чащу Абернети. Ели сменились кленами, под ногами снова зашуршали листья – снег не мог пробиться через все еще густые кроны, но то и дело сыпался с веток Дональду за шиворот. Он не остановился даже на вершине холма, дальше которого обычно не ходил, опасаясь диких животных, и чуть ниже по склону едва не завяз в зарослях падуба – сурового стражника, чьи острые листья кололи не хуже пик. Дальше бежать стало еще тяжелее: у подножия росли деревья с причудливо изогнутыми стволами и такими цепкими корнями, что казалось, они специально выпрыгивают из земли, чтобы хватать за пятки посмевших ступить на их земли смельчаков. Но и они не смогли замедлить безумный бег. Остановился Дональд, лишь когда выскочил на почти круглую поляну, посереди которой рос старый дуб. Остановился и потрясенно замер: тучи рассеялись, и гигантское лицо небосвода, все в бесчисленных веснушках звезд с улыбкой глядело вниз, подмигивая полной луной, и изредка хмурясь облаками. Млечный путь свесился на него белой прядкой, сияющей в кристальном морозном воздухе, а снизу, словно расшитое бриллиантами кружево, мерцал заснеженный лес. Дональд завороженно смотрел, не чувствуя, ни студеного дыхания мороза, что уже начал сковывать разгоряченное от бега тело, ни обжигающего прикосновения снега к босым ступням, ни покалывания в одеревеневших пальцах. Вероятно, так бы он и стоял, пока не замерз окончательно, но вдруг в его прекрасный зачарованный сон ворвался чужой звук. Неприятный и пронзительный, он так резко разрушил хрупкую гармонию, словно намеренно стремился остановить смертного в полушаге от познания какой-то важной тайны. Волчий вой. Наваждение спало. Дональд попытался сдвинуться с места, но закоченевшие ноги отказались слушаться. Он рванулся раз, другой - мелькнула безумная мысль: я превратился в дерево… - и рухнул на колени. В гуще темных елей с другой стороны поляны замелькали зеленые точки глаз: стая приближалась. Вот оно, значит, как, лес позвал его не для того, чтобы защитить, он позвал его умереть. Не в жарком, прокопченном доме, от безжалостного кулака человека, который его ненавидел, хоть и звался отцом, а на покрытой серебристым снегом поляне, под чистым звездным небом… Разве не лучший выход для того, кто всю жизнь чувствовал себя гостем в этом мире? Из- под деревьев показался первый волк и, оскалившись, неторопливо направился к застывшей жертве. Внезапно смерть от острых зубов голодного хищника перестала казаться Дональду такой уж возвышенной и, сделав над собой нечеловеческое усилие, он поднялся с колен, почти успевших примерзнуть к земле. Сделал шаг, другой и побежал или скорее помчался, совершенно не чуя ног, к дубу в центре поляны. Тело, наконец вспомнившее, что его обязанность удерживать хозяина от смерти, а не подталкивать к ней, выжимало из себя последние силы. Волк попятился назад, сбитый с толку тем, что добыча бежит навстречу. Оказавшись у дерева, Дональд подпрыгнул, чтобы ухватиться за нижнюю ветку, но онемевшие пальцы соскользнули и он свалился вниз, ободрав спину о шершавый ствол. Подпрыгнул еще раз, и его обсыпало снегом, который мгновенно залепил глаза и рот. Каждую минуту он ждал, что в него вонзятся безжалостные зубы, но волк не торопился нападать, словно желая сначала полюбоваться на то, как дергается обреченная жертва. Мысль об этом внезапно настолько разозлила Дональда, что он подскочил, с яростным криком вцепился в ветку мертвой хваткой и, перебирая ногами по стволу, оказался наверху прежде, чем успел сообразить, как это сделал. Но волки не собирались отступать. Вскоре дуб оказался окруженным ими. Пятнадцать хищников терпеливо ждали, когда добыча сама упадет им в пасти. Мальчик знал, что рано или поздно они получат долгожданное мясо, но от этого знания не становилось ни больнее, ни горше. На время отступивший перед страхом холод, снова забрался под тонкую рубашку, в которую он тщетно пытался завернуться плотнее. Окоченевшие руки слабели с каждой минутой. Еще немного и веки отказались подниматься из-за налипшего на ресницы инея. Внутри сделалось почти тепло, а жесткая, шершавая ветка уже была готова прикинуться мягкой периной… Удар, вышибивший из Дональда дух, заставил его приоткрыть глаза. Прямо перед собой он увидел торчащую из снега сухую травинку и оскаленную пасть с пожелтевшими клыками. Потом раздался странный звук, похожий на свист рассекающего воздух палаша и обиженный волчий визг. Первое, что он увидел, сумев, наконец, разлепить веки, были черные, закопченные стропила и прорехи в крыше, через которые проглядывало серое небо. - Элспет, - пробормотал Дональд, вдруг вспомнив, где уже видел точно такой же потолок. Значит, он все еще у старой Элспет, которая впустила его, не побоявшись открыть ночью дверь незнакомцу, зовущему на помощь. Успокоенный, он снова закрыл глаза, потому что долго держать их открытыми было невмоготу – на них, как и на все его тело до боли давила какая-то жаркая тяжесть, полностью лишая желания шевелиться. Прежде чем снова погрузиться в болезненную дрему, мальчик почувствовал, что на лоб ему легла прохладная рука, и решил, что как только доберется домой, попросит мать отнести Элспет немного овса в знак благодарности. Время от времени он просыпался, но ненадолго. Иногда от того, что о зубы стукалась чашка, в нос ударял смоляной запах еловых иголок, и ему приходилось пить горький, как полынь, отвар. Иногда от прикосновения к лицу чего-то приятно холодного, иногда от звуков не то напева, не то заговора, в котором он не мог разобрать ни слова. Несколько раз его будили пляшущие по стенам отблески пламени или лучи солнца, пробивающиеся сквозь отверстия в крыше. И каждый раз, просыпаясь, он не мог понять, почему до сих пор не ушел, зная, какое ему грозит наказание за долгую отлучку. И каждый раз предпочитал теплый, пахнущий сеном и вереском кокон холодной дороге через глен, утешая себя тем, что придумает, как оправдаться. Окончательно Дональд проснулся от того, что продрог до кости. Во сне он видел, будто свалился в ледяной ручей около дома а, открыв глаза, понял, что реальность не так уж отличается от грез: он действительно мокрый с ног до головы. Влажными оказались даже волосы, неприятно холодившиее лоб и шею. Первой мыслью было: Элспет облила его водой, за то, что он слишком загостился, однако здравый смысл подсказал, что вода при этом попала бы на, а не под то, чем его накрыли. К тому же, в отличие от пота, она не липла. Стремясь поскорее выбраться из ставшего неуютным кокона, Дональд заворочался и сел. Поначалу в глазах запрыгали белые точки, но вскоре исчезли и, проморгавшись, он увидел, что в доме пусто. Очаг в центре едва теплился, и комната освещалась единственной лучиной, воткнутой в стену между камнями. В углах собрались тени, под крышей в стропилах что-то шуршало, не то птицы, не то летучие мыши. Мальчик выпростал из - под покрывал руки, чтобы убрать с глаз мокрую прядь, и замер, уставившись на собственные кисти. Они были обмотаны полосками ткани, пахнущими древесной корой. Сглотнув холодный комок, он принялся со страхом и любопытством разматывать повязки зубами. Когда последняя полоска спала, оказалось, что и пальцы, и ладони покрыты тонкой розовой кожей, как после едва заживших ран. Но где и когда он умудрился так поранить руки? Вдруг его бросило в жар от догадки: не поранил, отморозил. Перед его мысленным взором возникла сухая травинка, потом оскаленная волчья морда, заснеженная ветка дуба, опрокинутое звездное небо, заросли остролиста с жалящими шипами, ковер из красных кленовых листьев и перекошенное яростью лицо отца… Но страшнее неожиданно вернувшихся воспоминаний была пронзившая разум мысль: это не дом Элспет. Но чей? Кто мог жить так глубоко в лесу, чтобы ночью гулять у волчьей поляны? Дональд начал судорожно озираться по сторонам: в углу должен бы был стоять дубовый стол, за которым он ел похлебку. Стол отсутствовал, как и табуретки, и сундук, и вообще мебель. Единственное окно было не занавешено, а наглухо заложено, в щели между булыжниками всунуты пучки соломы. Постель, на которой он сидел, представляла собой не деревянную койку, как у Элспет, а просто тюфяк, набитый сеном, правда толстый и душистый. Но вот одно из покрывал… Дональд случайно заметил его под тремя пледами из тартана, какие обычно носил сам. Как и все остальное, оно было влажным от его пота, но, даже несмотря на это, оставалось шелковистым и мягким, как бархат, который ему раз удалось потрогать на ярмарке в Грентауне. В неверном свете лучины оно переливалось от винно-красного к золотому и, на время позабыв о страхе, Дональд принялся гладить ткань рукой, любуясь, как складки перетекают одна в другую, как мерцают вытканные на ней огненно-алые листья. Такой отрез стоил бы нескольких коров или даже целого стада, и он никак не мог понять, как у кого-то поднялась рука бросить его в убогой хижине. Почему ее владелец жил так бедно? По обыкновению замечтавшись, он упустил момент, когда снаружи зашелестели чьи-то шаги, и очнулся, только когда они уже приблизились к двери. Словно ребенок, пойманный на воровстве сладостей, Дональд в панике сделал первое, что пришло ему в голову: забрался во влажную постель, натянул на себя все покрывала, спрятал под них размотанные повязки, и крепко зажмурился, притворяясь спящим. Судя по звуку, вошедший принес с собой большую охапку хвороста и, видимо, поэтому так долго провозился с дверью. Дональд слышал, как он скинул связку около очага и принялся с хрустом ломать ветки. Вспышку пламени было видно даже сквозь сомкнутые веки. Сердце колотилось так сильно, что казалось, дом ходит ходуном, и с трудом верилось, что его хозяин может этого не заметить. Хруст прекратился, и на какое-то время воцарилась тишина, прерываемая лишь тихим потрескиванием огня, пожирающего дерево. Мальчику показалось, что костер развели прямо под ним, потому что постель начала неимоверно жечь. Вдруг шаги приблизились, на пол у изголовья что-то поставили с глухим стуком, и послышалось тихое шуршание, словно подошедший присел или опустился рядом с постелью на колени. Потом лба и щек Дональда коснулась рука, на этот раз показавшаяся теплой, даже горячей, и он затаил дыхание в надежде, что проклятый стук сердца его не выдаст. Очевидно, выдал, потому что рука скользнула ему на плечо и легонько тряхнула. Потом еще раз, чуть сильнее. Никогда в жизни ему не было так страшно открывать глаза: в голове роились догадки, одна ужаснее другой, но больше всего он боялся снова увидеть черного демона, что бы там не говорила Элспет о доброте Гилли Дув. Его снова тряхнули. То, что Дональд не заорал, как умалишенный, объяснялось лишь тем, что у него так перехватило горло, что вдохнуть не получалось. У постели, склонившись над ним, сидело то самое чудовище с холма. Из под надвинутого на лоб темного капюшона блестели глаза, вперед тянулась рука, неестественно белая, с тонкими, будто прозрачными пальцами, тянулась, желая схватить… Со сдавленным хрипом мальчик вывернулся из покрывал, подпрыгнул, попятился и забился в угол противоположный тому, где только что лежал. В спину впились немилосердные камни, и бежать дальше стало некуда. Видимо, не ожидая такой прыти от полуживого человека, существо тоже отпрянуло назад. Постояло, согнувшись какое-то время, и начало осторожно отступать к очагу, подняв вверх ладони словно в знак добрых намерений. Дональда кольнуло воспоминание, что точно также он приручал пугливого щенка: подпихивал ногой миску с едой и отходил на цыпочках. За миску вполне могла сойти стоящая у постели крынка, полная молока и лежащий на ней ломоть хлеба, в которых мальчик узнал подношение для брауни, которое Элспет каждый вечер выставляла на крыльцо. Знала ли старуха, кто на самом деле таскает предназначенные домовикам подарки? Почему-то ему казалось, что знала, тем более, что брауни не терпели избытка пищи еще больше, чем ее отсутствия, а на одного маленького человечка полной крынки было бы многовато. Существо тем временем, присело у огня и принялось невозмутимо подбрасывать в него ветки и ворочать угли, делая вид, что не обращает на гостя никакого внимания. От одного энергичного движения из – под капюшона выбилась длинная, совершенно седая прядь тонких, как паутина волос. «Старик Аллан», припомнилось Дональду, так называла его Элспет. «Гилли Дув к зиме становятся совсем немощными и умирают, когда снег глен покроет» Снег уже пару недель, как выпал, значило ли это, что существо находилось при последнем издыхании? Двигалось оно и вправду довольно медленно, сгорбившись, но от немощи или просто не хотело пугать? В конце концов, оно ведь как-то справилось с волками и дотащило его до хижины. И, кажется, заботилось несколько дней, даже лечило. Дональд взглянул на свои руки, на тонкую розовую кожу на том месте, где должны были быть волдыри от мороза. Еще раньше он заметил, что его ноги тоже перевязаны и, судя по слабой саднящей боли, еще не совсем зажили. Стоять на сыром полу, прижимаясь спиной к холодным камням, сквозь щели между которыми вдувало снежинки, стало совсем неуютно. Не до конца оправившееся после горячки тело, все настойчивее призывало хозяина хотя бы присесть. Глубоко вздохнув, Дональд отлепился от стены и довольно твердым шагом направился обратно к постели. Существо прервало свое занятие, проводило его взглядом и снова принялось копаться в очаге, словно боясь спугнуть робкого зверька. «Только и умеешь, что держаться за материнскую юбку. Ты также труслив, как и глуп, Дон!» - рявкнуло вдруг в ушах голосом отца. Да, что ж он, в самом деле, старика испугался, который к тому же не сделал ничего дурного, только помог. Не его же вина, что он такой, каким уродился, и что глупому мальчишке однажды ночью привиделись демоны. Усевшись на тюфяк, Дональд решительно притянул к себе кувшин, глиняную кружку и хлеб. К его удивлению, молоко было теплым, видимо крынка до этого стояла в углях. Кроме того, после нескольких дней вынужденного поста, его запах показался таким восхитительным, что он выпил все до капли едва ли не одним глотком прямо из горлышка. Через мгновение и от хлеба не осталось ни крошки. Покончив с едой, Дональд завернулся в один из пледов, подхватил пустой кувшин и направился прямиком к очагу, где было гораздо теплее. Пусть его ноги дрожали, зато он чувствовал себя героем, совершающим вылазку в стан врага. Существо посмотрело на него снизу вверх, но не сделало никаких попыток заговорить, да и вообще выглядело слегка ошарашенным странным поведением человека. Вспомнив очередной наказ матушки Элспет, Дональд отвесил ему поклон и сел напротив, подложив под себя угол пледа. Какое-то время они изучали друг друга, хотя мальчик сомневался, что представляет хоть какую-то загадку для «старика Аллана», и до того имевшего массу возможностей рассмотреть его как следует. Собственно ему тоже не удалось увидеть многого, но по иной причине: лицо существа полностью скрывал капюшон, а тело - темный плащ или накидка, в которую он зябко кутался несмотря на жаркое пламя очага. Удалось заметить только то, что в отличие от стариков в клахане, у этого не было бороды. Еще живой интерес Дональда вызывали его странные руки: белые до прозрачности, с голубоватыми жилами и резко выступающими костяшками. Вроде бы, существо не выглядело оголодавшим. (Как раз сейчас перед ним стояла дымящаяся миска, из которой так аппетитно пахло, что у мальчишки текли слюнки, но он не смел просить больше того, что уже получил.) Возможно, перед тем, как лечь в могилы тела Гилли Дув полностью истощались? Это объясняло бы и нежелание показывать лицо, должно быть такое страшное, что любой смертный мгновенно поседел, если б увидел. Погрузившись в раздумья, Дональд едва заметил, что к нему пододвинули кружку с каким-то варевом, к его разочарованию, источающим лишь аромат ягод. - Сог.- Сказало вдруг существо, заставив подпрыгнуть от неожиданности. Догадавшись, что его просят сделать, Дональд отхлебнул глоток. Вкус показался смутно знакомым и, в конце концов, он признал рябиновый чай, но не горький, как у матери, а сладковатый и чуть терпкий. Отвар хорошо согревал, так что и плед пришлось сбросить. Однако существо жестами велело ему закутаться назад, после чего недвусмысленно указало в сторону тюфяка. Расхрабрившийся Дональд попытался возражать, но Гилли Дув поднялся на ноги, и мальчик почел за лучшее подчиниться, потому что забыл узнать у Элспет, умеют ли лесные эльфы колдовать, и если да, то насколько искусно. Закончить жизнь лягушкой или летучей мышью было последним, о чем он мечтал. - А ты-то где спишь? – спросил он, вдруг спохватившись, что в хижине всего одна постель. Существо не ответило и снова сгорбилось у очага. - И как мне тебя называть? Элспет сказала, что в клаханах тебя Алланом кличут. - Аллан,- повторил Гилли Дув, но Дональд так и не понял, то ли он согласился с именем, то ли просто услышал знакомое слово. Глухой ночью Дональд проснулся от тишины. В это время в родном доме обычно сопело, храпело и причмокивало еще четыре человека. За стеной в хлеву вздыхали коровы, горланил некстати проснувшийся петух. К этим звукам он привык с детства, и их отсутствие разбудило его задолго до рассвета. Хижина едва освещалась красноватым светом почти погасших углей. Иногда через многочисленные щели в стенах залетал ветер, поднимая жидкий сноп оранжевых искр, которые гасли, не успев высоко взлететь. Тогда в очаге вспыхивал огонь, на мгновение выхватывая из темноты окружающие предметы и придавая им причудливые, неестественные формы. «Старик Аллан» сидел там же, где накануне вечером, выделяясь темным пятном на фоне едва освещенной стены. Только теперь его капюшон был откинут. Дональд тут же зажмурился, внезапно испугавшись, что если начнет вглядываться, то увидит что-то ужасное на месте его головы: волчью морду, птичий клюв… Однако вскоре любопытство взяло верх над страхом, и он снова приоткрыл глаза. В это время раздутый ветром огонек как раз вспыхнул, осветив вполне человеческий профиль: высокий лоб, прямой нос – ни клыков, ни перьев, ни рогов. Разве что волосы были необычными: седыми ли, светлыми, но слишком длинными.Так в глене не носили, даже те, чьи шевелюры никогда не знали ножниц. Аллан протянул обе руки к огню и что-то быстро, напевно зашептал, подняв вверх лицо. Дональд замер. Он ждал, что из очага вылетит дракон или волшебная птица, но время шло, а ничего не происходило, только угли давали все меньше и меньше света. В конце концов, они совсем погасли. За мгновение до того, как комната погрузилась во мрак, Аллан уронил голову на руки и тихо выдохнул: А, Элберет… Когда Дональд проснулся утром, он ничего не помнил.