Chasing the deer

Awake on your hills, on your islands awake, Brave sons of the mountain, the frith, and the lake! 'T is the bugle—but not for the chase is the call; 'T is the pibroch's shrill summons—but not to the hall. 'T is the summons of heroes for conquest or death, When the banners are blazing on mountain and heath: They call to the dirk, the claymore, and the targe, To the march and the muster, the line and the charge. Be the brand of each chieftain like Fin's in his ire! May the blood through his veins flow like currents of fire! Burst the base foreign yoke as your sires did of yore, Or die like your sires, and endure it no more! Шотландская воинская песнь. Плечо ныло, при каждом шаге подвернутая нога посылала лучи боли в колено, разбитая скула мстила за любую попытку просто открыть рот пошире. С последним пришлось смириться – дыхания едва хватало, чтобы тащить на втором, здоровом плече маленький мешок ячменной муки. Дональд мысленно благодарил мать за то, что она не разрешила взять большой, с ним его поход закончился бы уже на окраине клахана. И тем не менее, он был несказанно счастлив оставить позади себя веселые костры Хогманея. Хезер поворчала, но отпустила, ведь они оба понимали, что чем меньше он будет попадаться на глаза окружающим в эту праздничную ночь, тем лучше. Многовековая ненависть к завоевателям и так сделала светловолосых нежеланными гостями на гэльских порогах, а после того, что случилось на ярмарке, любой из соседей мог добавить к его скорбям еще пару черно-сизых синяков. События приняли угрожающий оборот с такой молниеносной быстротой, что со стороны могло показаться, будто ими управляет чья-то рука. И этот кто-то задумал стереть Дональда с лица земли. В Грентауне же произошло вот что: после того, как мальчика оглушил второй удар теперь уже по лицу, близнецы Роберт и Хэмиш, которые по счастью или несчастью оказались в той части толпы, которая с интересом наблюдала за потасовкой, бросились к нему на помощь. Речь о братской любви тут вряд ли шла, просто они узнали в обидчике племянника самого лэрда Гранта - Рэмси, которого и собственные-то родичи недолюбливали за заносчивость, а МакЛахланы просто ненавидели. Будь на его месте кто-то другой, близнецы и пальцем бы не пошевелили, но они не смогли отказать себе в удовольствии поколотить наглеца, раз уж представился случай. И Хэмиш с помощью Роберта, чьи кулаки почти сравнялись по размеру с кулаками отца, так его отметелил, что бедняга два дня провалялся в беспамятстве, пока его мать, любимая сестра лэрда, лила слезы у постели. Разгоряченные зрелищем драки горцы, что сухой хворост, которому достаточно лишь искры, чтобы воспламениться. И на ярмарке в Грентауне такой искрой стали МакЛахланы. Родичи и союзники Грантов, которые нашлись в толпе, без лишних слов бросились в атаку, надеясь на немедленное отмщение. Началась всеобщая свалка. До страшного кровопролития в тот день не дошло только чудом. Господь защитил - вслух говорили деревенские кумушки, но шепотом благодарили языческих богов. Найти того, кто именно смирил неистовство толпы и впрямь оказалось нелегко, так как на площади одновременно появились: почтенный священник, пастор местного прихода, встревоженный все возрастающим шумом у кузницы и Черная стража. Добрые католики позже утверждали, что это все-таки был мистер Мортон, который не только пользовался большим влиянием у простого народа, но и обладал на редкость зычным голосом. Остальные, усмехаясь в пледы припоминали суровые лица вооруженных до зубов стражников, которые ни на секунду не снимали рук в рукоятей палашей, пока священник увещал буянов. Как бы то ни было, помимо потерянных кошелей и разбежавшейся скотины, дело обошлось сломанными носами, синяками и царапинами. И все бы на этом успокоились, кабы Людвиг Грант не пожелал найти виновного в увечьях своего племянника. Свидетелей было множество, люди Гранта в Черной страже сразу указали на Дональда МакЛахлана, как зачинщика драки. Быстро выяснили и ее причину. Но поскольку мальчишку самого считали чуть ли не юродивым, а значит не ответственным за свои поступки по скудоумию, то тяжесть вины легла на плечи его родичей. Однако смертоубийства не совершилось, кроме того, быть избитым считалось скорее позорным, так что повода заявить претензии в открытую не было, а решиться на кровную месть Грант не мог, несмотря на просьбы сестры. Но и спускать оскорбление не собирался. Когда война в открытую невозможна, хороши все средства. Слух о том, что полуумный МакЛахлан вступился на ярмарке за колдуна, распространился с быстротой молнии. Тогда-то слово "колдун" и прозвучало впервые. Кто произнес его осталось неизвестным, но с тех пор старика Аллана стали величать "Грентаунским колдуном", а многочисленные торговцы разъехались по домам, зная, кого при случае обвинить в потере выручки, если на пути попадется особенно привлекательная таверна. Никому не было дела до того, что правая сторона лица Дональда теперь напоминала туго набитый хаггис. У Лахлана чесались кулаки разукрасить и вторую, но связанный ответственностью перед лэрдом, он был вынужден срывать свою ярость на других. За пять дней минувших после ярмарки произошло больше стычек между соседними кланами, чем за весь год. Первая кровь пролилась в дымной корчме в Глен-Инех, где Юэн Ог по обыкновению хлестал асквибо. Услышав за спиной глумливые замечания и смех в адрес «бесноватых МакЛахланов, якшающихся с нечистью», он вскочил и всадил кинжал одному из обидчиков в живот. Второй успел выхватить палаш. Завязалась схватка. Другие посетители таверны, не желая попасть под горячую руку забияк, предпочли отойти подальше. Сражающиеся умело лавировали между ящиками с торфом и бочками с засолкой. Преимущество, однако, оказалось на стороне Гранта, поскольку кинжал Юэна остался в животе его несчастливого товарища. И несмотря на всю ловкость пастуха, именно это обстоятельство сыграло в конце концов роковую роль: палаш соперника вонзился ему в грудь, убив на месте. Тем же вечером Лахлан с товарищами выследили убийцу и жестоко умертвили на пороге собственного дома вместе с семьей. В свирепых войнах между кланами редко щадили даже женщин и детей, но впервые огонь ненависти вспыхнул по такому ничтожному поводу, как появление на ярмарке старого, глухонемого нищего. Так начало исполняться пророчество Дженет из Томагуриха. Хезер плакала и прикладывала травяные примочки к разбитому лицу Дональда. А у того в душе бушевал пожар. Видя страшные последствия своего заступничества, он то мучился угрызениями совести, то убеждал себя, что не мог поступить иначе, ведь разгоряченная толпа, скорее всего растерзала бы Аллана. У матери тоже не было однозначного ответа, Дональд видел, как она колеблется. Лишь перед самым Хогманеем, усадив сына перед собой, Хезер сказала, что на все воля Божья, что не дано человеку предвидеть последствия всех своих поступков, однако же это не значит, что нужно отворачиваться, когда перед твоим лицом творят несправедливость. Ее слова немного примирили мальчика с самим собой. С собой, но не соседями, некоторым из которых погибший Юэн приходился близким родичем. Поэтому, когда Дональд высказал желание отправиться к Матушке Элспет, чтобы отнести, наконец, мешок муки для Аллана, мать особенно не возражала, тем более, что дорога в праздник обещала быть более безопасной. Уже издалека приметил он костры и факелы на другом конце долины. Ветер доносил голоса пирующих, которые слышались так явственно, что можно было распознать слова застольных песен. Эти песни придали Дональду бодрости и, поудобнее перехватив на плече мешок, он зашагал к темной хижине, в окне которой теплился едва заметный огонек. Поначалу он хотел сразу постучаться у крыльца, но его внимание привлекла огромная куча хвороста, наваленная шагах в пятидесяти от дома, чтобы огонь, когда его зажгут, не подпалил торфяную крышу. Дональд подошел поближе, гадая, откуда она взялась, Матушка Элспет по немощи своей вряд ли смогла бы столько принести. Впрочем, старушка, хоть и слыла сплетницей, была также известна своим добросердечием и часто давала ночлег путникам, которым во время общих сборищ и ярмарок не хватило места на постоялом дворе. Видимо, один из тех, кому некогда довелось отведать у нее бесплатной похлебки в благодарность натаскал валежника для праздничного костра. Вдруг куча зашевелилась. Сперва Дональд решил, что движение ему померещилось из –за мерцающих огней вдалеке. Но в следующее мгновение все его давешние страхи проснулись с новой силой: куча не просто двигалась, казалось, она то разделяется на две части, то снова собирается вместе. Темнота мешала разглядеть получше, но ему на ум сразу пришла баллада о духе лесничего Раналда Мак-Джиллихурона, которого как раз под Хогманей зарезали в чаще Абернети Сыны Тумана, члены разбойничьего клана, известного своей жестокостью. Говорили, что с тех пор дух Мак-Джиллихурона является под конец года тем, кому суждено умереть насильственной смертью в следующем. Дональд начал было отступать назад на негнущихся ногах, как вдруг заметил, что отбрасывает тень. Бледную, дрожащую, словно пламя, дающее свет, колебалось на ветру. Именно так горела призрачная свеча в руке духа Мак-Джиллихурона Собрав в кулак всю оставшуюся смелость, Дональд резко обернулся… И чуть не умер от облегчения. К нему шла Матушка Элспет, неся ярко горевшую сосновую лучину. Толстая связка таких же лучин болталась привязанной к ее поясу. Подойдя почти вплотную, старушка вскинула глаза, отшатнулась и вдруг так длинно и цветисто выругалась, что Дональд оторопел. Таких изощренных выражений он не слышал даже от Лахлана. - Бог мой! - Матушка Элспет наконец отдышалась и перестала хвататься за грудь.- Что за демоны принесли тебя в эту ночь? - Я, пришел, чтобы…,- Дональд совсем сконфузился,- я… принес…,- и он показал на мешок, который все еще держал на плече. – Матушка Элспет,- добавил он едва слышно,- за валежником кто-то есть. - Разумеется, там кто-то есть,- проворчала старуха,- или ты думаешь, что хворост способен собрать себя сам? – Ладно, раз уж пришел, вот возьми, - она вынула из связки и протянула ему лучину. – Крепче держи, пока поджигаю, погасший огонь в Хогманей - не к добру. Две лучины соприкоснулись, та что была в руке Дональда затрещала, разбрызгивая смолу, и вспыхнула так ярко, что на мгновение ослепила его. Мальчик сбросил мешок с мукой на землю и принялся что есть мочи тереть лицо углом пледа, пытаясь избавиться от желтых пятен, бешено скачущих за закрытыми веками. Когда же он распахнул глаза, перед ним, вместо Матушки Элспет стоял Аллан. От неожиданности Дональд с воплем отпрыгнул назад, совершенно также, как это недавно сделала старушка, уступив ей разве что в сочности выражений. К счастью, он хотя бы не опозорил себя трусливым бегством. Несмотря на то, что его голова едва доставала старику до груди, и тот в своем темном плаще с глубоко надвинутым капюшоном представлял довольно таки устрашающую фигуру, на этот раз Дональд не испугался. Но ему вдруг припомнилась обида, которую он невольно нанес Аллану на ярмарке. Без сомнения, его недвусмысленная поза с зажатым в поднятой руке камнем могла означать для старика лишь то, что он примкнул к его гонителям. Мальчик съежился под невидимым взглядом, страстно желая провалиться сквозь землю на этом самом месте. Он терялся в догадках, чего ждать. Упреков? Но Аллан даже не знал их языка. Взбучки? Так без сомнения поступил бы Лахлан или любой из соседей, но Дональд почему-то был абсолютно уверен, что сегодня ему не стоит опасаться затрещин. В конце концов Аллан разрешил его сомнения, заговорив. В прошлую их встречу он произнес не более двух слов, но в этот раз его речь вдруг зазвучала так звонко и певуче, будто это и не речь была вовсе, а рокочущее журчание весенних потоков, что несутся по склонам Бен-Макдуи, переворачивая мелкие камни. Дональд потрясенно слушал, не понимая ни слова, но мечтая лишь, чтобы голос никогда не замолкал. И когда Аллан закончил говорить, он продолжал звенеть у мальчика в ушах. Уразуметь он смог лишь одно: его не только не ругали, его благодарили. Но его никто никогда не благодарил. Хотя, положа руку на сердце, он никогда и не делал ничего, заслуживающего одобрения, мелкая помощь матери по дому, конечно в расчет не шла. Окончательно смутившись, Дональд снова уставился на собственные ноги, не чувствуя, как догорающая лучина начала обжигать ему пальцы. - Да проснись ты, дитя,- послышался над ухом шепот Матушки Элспет, вдруг показавшийся ему вороньим карканьем.- Брось ее. Лучину у него отобрали, и взамен вложили в руку нечто маленькое и тяжелое, Аллан сказал что-то еще, и в этот раз Дональд понял, потому что слова были произнесены на его родном языке: tapadh leat – спасибо. Он еще долго не решался раскрыть ладонь, чтобы посмотреть, что там. Аллан давно ушел, судя по хрусту, чтобы продолжить готовить костер. Элспет хлопотала, с кряхтением и оханьем нося из дома пузатые бутыли, кружки и кувшины. Похоже, старушка решила устроить настоящий пир на открытом воздухе. Несколько лучин, воткнутые в снег освещали ей путь. Дональд продолжал стоять рядом с позабытым мешком, отрешенно размышляя о том, что впервые будет праздновать Хогманей в такой странной компании. Да и вообще в компании. Сколько он себя помнил, он всегда предпочитал уединение с книгой в любимом углу шумным пляскам, и к тому же тщательно затыкал уши пучками соломы, чтобы не слышать пьяных песен. На этот раз он был рад, что остался не один праздничной ночью и эту радость разделяла Матушка Элспет. Дональд никогда не задумывался, как одиноко на самом деле живется вдове, потерявшей взрослого сына. Но сейчас ее глаза сияли, губы непрестанно улыбались и даже морщины, покрывающие ее лицо, как трещины разбитый кувшин, казалось, разгладились. - Не замерз? - обратилась она к Дональду, протягивая ему тюк из бараньих шкур, - брось где-нибудь, только так, чтобы искры не попали. И пойдем, подсобишь мне со столом. Дональд пришел в ужас при мысли, что придется тащить в дверь тяжелый дубовый стол и с надеждой посмотрел на груду хвороста, но Аллана, оказывается и след простыл. - Чудной у них язык, - сказала Элспет, проследив направление его взгляда,- будто птичий. - Птичий?- Не понял Дональд, у которого в ушах до сих пор звенели весенние ручьи. - Ну да, словно журавли курлычат. Пойдем-ка, - добавила старушка, - надо закончить до его возвращения. Не каждый день к тебе приходит гость из Страны вечной юности. Да ты и продрог, небось. Ничего, один глоток моего отвара вернет тебе силы, и для лица что-нибудь найдем. Дональд вздохнул и разжал наконец кулак, в котором все это время держал подарок Аллана. - Матерь божья,- выдохнула старушка, выпучив глаза, - да это же целое состояние. В отличие от украшенной самоцветами фляги, кольцо, лежащее у него на ладони, поражало скорее странностью формы: оно напоминало маленькую корзинку, какие женщины с древних времен плели из вереска, но тоненькие веточки блестели, точно серебряные. - Неужели они умеют превращать растения в металл? – зачарованно прошептал Дональд, погладив кольцо пальцем. - Как это возможно? - Они великие мастера,- наставительно сказала Матушка Элспет,- коли уж они сумели сделать волшебную дудку, то такое кольцо скуют и подавно. - Вы думаете, оно тоже волшебное? - Даже если и так, то смертным лучше о его свойствах не знать, ведь Гилкриста МакЛахлана дудка-то в конце концов и сгубила. Не показывай кольцо никому, чтобы не вызвать ненужных толков, схорони подальше, а решишь продать, знаю я надежного человека в Дарнлинварахе, которому можно доверить этакую ценность. Богатые дамы из Нижней Шотландии душу за него отдадут. - Нет,- вскричал Дональд, - я никогда его не продам, потому что и брать не стану. Услышав его слова, Матушка Элспет разинула рот, как выброшенная на берег рыба. - Да ты вконец рехнулся,- выговорила она наконец,- как можно отказываться от сокровища, которое способно поднять тебя из низкой доли? Неужто хочешь всю жизнь в клахане прозябать? - Вы разве не знаете, что случилось с Юэном Огом?- тихо спросил Дональд, опуская глаза. - Знаю, конечно, он пал жертвой собственного необузданного нрава, что… - Он пал, потому что я заступился тогда за Аллана на ярмарке. Разве вы не понимаете? - воскликнул мальчик с отчаянием в голосе, - выходит так, что я заплатил за одну жизнь другой. Как могу я принять этот незаслуженный дар, зная, что кости моего друга и родича гниют в могиле по моей вине? Что его вдове нечем будет заплатить Лахлану аренду в следующем месяце, и его дети останутся без крыши над головой? - Возьмите!- он втиснул кольцо в безвольную руку старушки,- отдайте его вашему надежному человеку, пусть продаст повыгоднее, а деньги пришлет Эннот МакЛахлан, чтобы она могла безбедно жить на своей земле. Быть может, тогда моя душа хоть немного успокоится. - О, дитя,- только и смогла вымолвить Матушка Элспет. В глазах у нее стояли слезы. – Будь покоен, пока я жива никто не коснется ни монетки из этих денег, кроме той, которая больше всего в них нуждается. С этими словами она засунула кольцо себе за пазуху и вытерла лицо. - А теперь пойдем со мной. Шорох за спиной заставил их обоих обернуться. Возникший будто ниоткуда Аллан прилаживал последнюю связку хвороста на вершину кучи. Костер удался на славу. Глядя, как в небо взмывают золотые языки пламени, Дональд испытывал чувство, похожее на счастье. В огне ему мерещилось лицо Юэна, который радостно улыбался, зная, что теперь его семье не грозит нищета. Про дубовый стол было забыто: ячменные лепешки, мясо (стремясь угодить гостям, Матушка Элспет зажарила козленка) лук и козий сыр вполне уместились на трех деревянных лавках, которые Дональд, хоть и не без труда, вытащил из хижины. Прямо на снег постелили овечьи шкуры, на единственный табурет старушка торжественно водрузила бутыль с асквибо и три оловянные кружки. Мальчик взирал на все это изобилие не без удивления: таким количеством можно было без труда накормить небольшой отряд, а их было всего трое, и его самого никто не приглашал. Аллан же, ради которого, как подозревал Дональд и было наготовлено столько яств, особого рвения в еде не проявлял, ограничившись хлебом и сыром, да и то, видимо, из уважения к хозяйке. Зато Дональд, в полной мере отдал должное козлятине: пребывая в душевном смятении всю последнюю неделю он почти ничего ел и теперь пустой желудок громко напоминал о себе. После такой обильной трапезы даже асквибо больше не вызывал обычной неприязни - он сделал большой глоток, не успев почувствовать обжигающей горечи ячменного самогона. Тепло, разлившееся по телу и легкий туман в голове заставили его обратиться мыслями к вещам куда более приятным, чем убитый соотчич: захотелось баллад и песен. Он был в том не лишенном прелести состоянии, когда за руль берется фантазия, а душа скорее несется, увлекаемая потоком мыслей, чем старается определить, расположить в известном порядке и исследовать их. На лице Элспет давно уже играл яркий румянец, вызванный скорее возлияниями во время подготовки праздника, чем близостью костра. Еще в самом начале их небольшого кейли, налив до краев одну из кружек, она преподнесла ее Аллану так, будто это была серебряная чаша с бордоским. Дар был принят гостем соответственно - с признательностью гораздо большей, чем того заслуживала кружка асквибо: он учтиво склонил голову и немедля выпил все до дна, но Дональду показалось, что хотя Аллан и не выказал недовольства, напиток ему все же не понравился. В дальнейшем он предпочел прикладываться к своей чудесной фляге с настоем. Старушка ничего не заметила. Когда с трапезой было покончена, она принесла из хижины небольшую шотландскую арфу и объявила, что пришло время песен. Зимою главное развлечение горцев – это сидеть у очага и слушать поэмы, в которых воспеваются подвиги героев, жалобы любовников и битвы враждующих племен. Элспет похвасталась, что играть на инструменте ее научил сам Рори Долл, один из последних арфистов среди западных горцев. Вероятно, когда-то она могла очаровывать своим пением даже суровых воинов, но сейчас ее голос звучал тихо и надтреснуто, старая арфа немилосердно фальшивила, а извлекаемые из нее звуки напоминали рев лесных зверей. Тем не менее, услышав прелюдию, Дональд испытал буйное чувство восторга, которое, несмотря на убогость исполнения, вызывала у него старая воинская песнь: Проснитесь, вожди, дети сумрачных гор, В долинах, на кручах, у рек и озер. Рожок не к охоте вам подал сигнал, Волынка зовет не в обеденный зал. Победа иль смерть – боевой наш девиз. Над вереском горным знамена взвились. Вожди! В ваших душах пусть ярость кипит, Пусть кровь в ваших жилах, как пламя, горит. У мальчика в голове она звучала совсем иначе – ладно и красиво, действительно заставляя кровь закипать, зовя на подвиги, которые ему не суждено было совершить в реальной жизни. Поэтому, когда Элспет закончила, он искренне зааплодировал, чем, без сомнения, потешил тщеславие старой женщины. - Что ж, дитя,- сказала она, широко улыбаясь,- слыхала я, что ты обещал Юэну Огу спеть для него и друзей некую песню. Думаю, сейчас самое время исполнить обещание, пусть сам он не услышит, но этим ты достойно почтишь его память. Дональд не знал, что ответить. По правде говоря, он совсем забыл о словах, сказанных им пастуху по дороге в клахан, тем более, что ничего из того, о чем он собирался сложить песнь на самом деле не происходило. Это Аллана ему следовало благодарить за спасение, а вовсе не собственную удачу и выдуманную отвагу. – Я совсем не умею играть, Матушка Элспет,- прошептал он, потупившись,- и мне не хотелось бы оскорблять ваш слух и слух вашего гостя своими неловкими пассажами. - Это ничего, ты можешь спеть и без арфы, - не отступала старушка, - главное – это благородные чувства, что охватывают барда и передаются слушателям, а вовсе не музыка! Давай же, не робей, уверена, что твой молодой голос гораздо приятнее его уху, чем моя старческая трескотня, - и она слегка кивнула в сторону Аллана, который действительно во время ее пения немного отошел, чтобы подбросить в костер еще хвороста и до сих пор не вернулся. - Что ж, воля ваша, - сдался Дональд, - но позвольте хотя бы петь о том, к чему у меня действительно лежит душа, и не обессудьте если что, не мастер я стихи-то слагать. В другое время ему бы и в голову бы не пришло согласиться, но, как говорят: «добрая чаша и мертвому уста отверзает». Мальчик со вздохом поднялся, мучительны пытаясь сообразить что теперь делать. Сначала он просто говорил, устремив свой взгляд в землю и размышляя над каждой следующей фразой, но по мере того как лилась его декламация, он, казалось, все более воодушевлялся, пока наконец его голос не поднялся до диких и страстных нот. Тогда невольные стихи стали настоящей песней. Песней о несчастном народе, потерявшем дом, об их бесплодных поисках во враждебном мире, о страшном, бесконечном одиночестве, от которого изнывало и его собственное сердце. О ком он пел? О себе ли, о них. Или о птице, которая бьется в решетку клетки, но не может выбраться, хотя уже видит волю. Что-то вело его голос, он принялся увещать, умолять, даже не зная, кого и о чем просит. И в конце концов в беззвездной тьме отчаяния вспыхнула искра, слишком слабая, чтобы быть надеждой. Песня закончилась. Дональд с трудом перевел дыхание и открыл глаза, которые не заметил как зажмурил. Несколько долгих мгновений ему потребовалось, чтобы успокоить свои возбужденные чувства. Только очнувшись, он с горечью понял, что слушатели совсем не разделяли его воодушевления: матушка Элспет сидела, безучастно глядя в огонь, Аллан же и вовсе исчез. Повисшая глубокая тишина ехидно намекала, что в пении он преуспел еще меньше, чем во владении кинжалом. - Простите, что не угодил, - обратился Дональд к старушке, - я же предупреждал, что сказитель из меня негодный. Зря я поддался на ваши уговоры... -Дональд МакЛахлан!- воскликнула вдруг матушка Элспет, вскакивая на ноги с резвостью горной козочки, - клянусь именем Мак-Мерруха нан Фонна, лучшего барда, которого видел свет, что ни разу не слыхала ничего более прекрасного и волнительного, чем твоя песнь, а уж поверь, слышала я их достаточно. Порази меня Черный Ангус, да в одной нитке твоего пледа больше искусства, чем в глотках стихоплетов, почитающих себя фамильными бардами! - Вы, никак, смеетесь надо мной? – выговорил мальчик, глядя на Элспет так, словно у той выросли на голове рога,- какой из меня певец, я же двух слов связать не могу, вот и гостя вашего, похоже отвадил. - Гостя, говоришь, отвадил? – старуха едва не задохнулась от возмущения, - да будет тебе известно, что все то время, пока ты пел, он даже не шелохнулся, так и стоял, будто к месту прирос. Поверь дитя, если бессмертный внимает так голосу смертного, значит правду в нем чует, али ты не потомок Гилкриста-волынщика и Королевы эльфов? Можешь и дальше сомневаться, но знай, тот худший из людей, кто не принимает заслуженной благодарности, - закончила она сердито. Дональд открыл рот, чтобы возразить, мол Аллан и так с начала праздника почти не двигался, разве что пару раз за хворостом отлучился, но в этот миг костер с треском выпустил в небо сноп искр, и те разлетелись в воздухе стаей светлячков. А потом ему привиделось, он был уверен, что привиделось: огоньки вдруг начали плясать, то разбиваясь на пары, то кружась в хороводах. Они не гасли, напротив, их становилось все больше, каждый оставлял за собой сияющий след, похожий на нить, и нити эти переплетались так причудливо, словно кто-то невидимый ткал золотое полотно с живым орнаментом. Диковинная вязь менялась каждое мгновение: мерцала звездами, цвела тысячью цветов, извивалась ручьями…Мальчик моргал, не смея поверить собственным глазам, но видение не исчезало. Будто издалека до него донесся голос Матушки Элспет: - Святые угодники, раньше слова из него было не вытянуть, а теперь он петь вздумал. Слышишь? Какой еще благодарности ты ждешь, дитя? Или же ты глух, как пень? - Нет, я вижу,- пробормотал Дональд, не осознавая странности своего ответа, и окончательно рухнул в морок. Из огненных струй соткались фигуры и обрели плоть, пламя десятков костров взметнулось ввысь. Вино полилось, как музыка, музыка, как танец и танец, как песня, ветви деревьев сомкнулись над пирующим. Танец и вино, музыка и песня пошли рука об руку, чтобы не утихать до утра. Мелькали лица, нездешние, невыразимо прекрасные, но живые и ликующие. Сменялся год, и народ звезд радостно плясал под сенью своего леса… Внезапно огни погасли, песни оборвались на полуслове, словно чья-то рука захлопнула у Дональда перед носом дверь в пиршественный зал. На мгновение он решил, что оглох и ослеп. К счастью, тьма быстро рассеялась, явив взволнованное лицо матушки Элспет. Мальчик осовелыми глазами обвел поляну перед домом, затухающий костер и остатки трапезы, пытаясь понять, настоящие они или плод его воображения. - Ох, дитя. - Вы видели их, матушка, видели? – выпалил Дональд, не в силах сдержать вдруг переполнившее его чувство восторга,- Совсем, как в балладах о феях что пляшут при лунном свете на вересковой лужайке, где золотые цветы… -Тише, тише, не время сейчас! Боюсь, лихо какое грядет. - …расцветают на серебряных…- Дональд осекся, заслышав страх в ее голосе,- Что? Что случилось? - Не к добру это, когда песни так обрываются. – объяснила старушка, - Видать, Аллана что-то сильно встревожило. Но я-то по слепоте своей ничего дальше трех шагов разобрать не могу. У тебя глаз зоркий, посмотри, что там в долине творится. Повинуясь просьбе, Дональд принялся всматриваться в темноту, но чтобы что-то разглядеть, ему пришлось сперва обойти костер, в котором все еще ярко полыхали сухие еловые ветки. За ним он наткнулся на Аллана, и метаморфоза, произошедшая с обликом «старика», испугала его чуть ли не больше, чем слова Элспет – тот снова согнулся, почти до половины своего роста, превратившись в безобидного с виду нищего. Приятная мысль, что ему-то Аллан доверяет, не считая нужным притворяться, мгновенно сменилась другой, отдавшейся холодом в затылке: поблизости чужие. И верно, с холма, где-то в полумиле от дома, спускались люди. Много людей. Они шли, не таясь, некоторые несли факелы, в свете которых поблескивали дула ружей и медные бляхи щитов. Со все возрастающей паникой Дональд смотрел, как отряд из пятнадцати хорошо вооруженных горцев пересекает глен. - Что там, дитя?- спросила подошедшая матушка Элспет. - Гранты,- дрогнувшим голосом ответил мальчик,- почти два десятка. При палашах и карабинах. - Ты уверен? - Да, я вижу алые полосы на их пледах. Старушка тихо ахнула. И без слов было ясно, что эти гости пришли на земли МакЛахланов вовсе не за тем, чтобы разделить с хозяевами хмельную чашу. Дональд подумал о четырех клаханах, почти все население которых сейчас беспечно гуляло на лугу у Ондорака, о гостеприимно распахнутых дверях домов, о бравых воинах, вряд ли способных даже кинжалы поднять, о матери, о братьях, и его сердце сковал ледяной ужас. Лахлан не потрудился выставить охрану, уверенный, что враждебный клан из суеверия не рискнет нападать в Хогманей. - Матерь божья, неужто Людвиг Грант настолько потерял страх, что решился осквернить священный праздник кровопролитием? – воскликнула матушка Элспет, словно прочитав его мысли. - Беги дитя, - сказала она, схватив Дональда за руки,- беги со всех ног, предупреди своих, не то ждать нам второго Гленко. - Я не могу, матушка, не могу, - вскричал мальчик, едва подавив готовые вырваться рыдания,- я к вам-то еле доковылял, а теперь ноги меня совсем не держат, я упаду, не пробежав и десяти ярдов. - Тогда иди с Алланом, укройтесь в лесу, за меня не волнуйся, ничего со мной, старой, не случиться. - Незамеченными мы пройти уже не поспеем. - С горечью возразил Дональд,- Они без труда признают в Аллане колдуна с ярмарки, и мы станем сидячей дичью на мушке у охотника. Кем бы Аллан ни был, сомневаюсь, что он умеет уклоняться от пуль. Что до меня, то хожу я не многим лучше, чем бегаю. - Ох ты, друг мой сердечный, - вскричала старушка, всплеснув руками - Твоя правда. Но что же мне делать с вами? Дональд бросил взгляд на долину и увидел, что отряд уже миновал Круглый холм. Если до этого еще оставались какие-то сомнения насчет того, куда он направляется, то теперь они окончательно отпали, поскольку от круэха начинались сплошные скалы без щелей и тайных проходов. Сразу за домом Элспет лежало замерзшее озеро, а дальше – узкая лощина, заканчивающаяся рощей, у которой раскинулся клахан Леттох, самый маленький, из принадлежащих Лахлану. Именно он должен был первым оказаться на пути кровожадной шайки. Там жила вдова Юэна Ога. Второй Гленко. Дональда начала бить дрожь. Страх, чувство вины и бессилия шевелились в его душе чудовищными змеями. Но к страху и бессилию он привык, также, как царь Митридат постепенно привык к отраве, выпивая ее понемногу каждый день. Другое дело вина, от нее у Дональда не было противоядия. И пока разум тщетно искал решение, она, словно цикута, разъедала его сердце, шепча: сотни Аллановых волшебных колец не смогут восполнить грядущие утраты, никакой благодарности не хватит, чтобы заплатить за жизни, которые будут потеряны. Но самым ужасным было осознание, что повторись все , он бы снова вырвал ледяной камень из руки Рэмси Гранта... Дональду хотелось кричать от боли, с которой это противоречие ломало его рассудок... Впрочем, он все равно сомневался, что сохранит его надолго. Как и жизнь. - Что ж, раз так, спрячу-ка я вас обоих у себя, - решительно сказала матушка Элспет. – вот только ума не приложу, как Аллана уговорить. Сдается мне, что дело это почти непосильное. А времени совсем мало. Забирайся быстрее в дом, дитя, да схоронись под корзиной из-под торфа, тогда мне вполовину спокойнее будет. Дональда машинально посмотрел туда, где только что стоял Аллан, но у костра никого не было. Тогда он поднял взгляд выше и как будто вновь очутился на ярмарке в Грентауне: тот же снег, та же черная, неподвижная фигура нищего и жаждущие жестокого развлечения люди. Вот только сам он больше не беспечный зритель. Аллан успел пройти немного вперед, так, что они с Элспет оказались у него за спиной. Это живо напомнило Дональду о встрече с вепрем в лесу и о странном чувстве безопасности, которое охватило его тогда несмотря на страх. Мальчик ничего не смыслил в военных упражнениях, не видел у Аллана никакого оружия и скорее почуял, чем заметил, как изменилась его стать. Он не выпрямился, но из согбенного старца вдруг превратился в готового к прыжку зверя. Дональд все понял. - Что такое? Что там? – спросила матушка Элспет, видимо услышав его потрясенный вздох. - Боюсь, бесполезны будут ваши увещания,- медленно произнес Дональд.- Кажется…, кажется Аллан собирается с ними драться. - Что?! –взвизгнула старушка и вцепилась себе в волосы.- О, горе мне! Я стану причиной его погибели! И твоей, если ты не схоронишься в доме! Только прежде принеси мне ружье, что висит возле очага. Рожок с порохом и пули возьмешь из сундука под ним. По гостям и угощение.- И отважная женщина поправила сползший на одну сторону чепец. Дональд совсем спал с лица. - Да что ж вы делаете, матушка Элспет! - воскликнул он, всплеснув руками, - Умоляю, замолчите или уж говорите про то, в чем смыслите, - стало быть, про веретено да прялку. Вы погибнете, не успев даже порох насыпать на полку. Я никак не могу этого позволить. - О веретене и о прялке, что ли, я думала, когда на своем горбу несла грудного младенца, под пулями шести солдат-саксов? Вот что я тебе скажу, дитя: я во сто раз больше смыслю в палашах и ружьях, чем этот сброд весь свой век будет смыслить. Так принесешь ты ружье, или мне самой на стену лезть прикажешь? –добавила она, буравя его глазами. Не в силах дольше выносить ее уговоры, Дональд крепко зажмурился, но тут же пожалел об этом - перед его мысленным взором, нелепо дергаясь и выкрикивая кровавые пророчества танцевала ведьма – Дженет из Томагуриха. Вокруг стояла толпа людей, и те, кто принимали ее слова на веру немедленно падали наземь бездыханными. Мужчины, дети, женщины валились один за другим, как подкошенные колосья, пока не осталось ни одного живого… Тогда ведьма вспыхнула нестерпимо ярким светом и пропала, что-то провыв напоследок. И в тот же миг на Дональда снизошло озарение. - Стойте, матушка Элспет,- крикнул он в спину, потерявшей терпение старухи, - с ними не сладить оружием. - Вот как? – откликнулась та, не оборачиваясь,- и чем же ты предлагаешь биться? Сказаньями да балладами? Забыв про больную ногу, мальчик догнал ее в два прыжка и преградил путь к дому. - Может быть и балладами. Послушайте… - и он принялся торопливо излагать ей свой только что придуманный план. Поначалу также робко, как недавнюю песню, но по мере того, как его первая смутная мысль обрастала словами, словно скелет мясом, все смелее и увереннее. - Они все знают пророчество, - закончил он,- так обратим его против них. Лицо Элспет немного просветлело. - Что ж, Дональд МакЛахлан, скажу, что ты удивил меня второй раз за сегодняшнюю ночь и если все выйдет, как задумано, то баллады начнут слагать уже о тебе. Вот только боюсь, что наши незваные гости сразу начнут разговаривать с помощью карабинов. - Нет,- возразил мальчик, - отряд почти на расстоянии выстрела, но я не вижу, чтобы кто-то из них в нас целился. Ими движет месть, а последний павший с их стороны отведал холодного металла. Его они и предпочтут, но сначала захотят поглумиться, вот тогда и придет время испытать, чей язык длиннее. К тому же, если глаза меня не обманывают, их ведет Кеннет Мак-Олей, который сам не чужд прорицанию. Принесите пока все, что требуется для встречи, а я попытаюсь отговорить Аллана от его самоубийственной затеи. Дональд жестом отослал матушку Элспет в дом, а сам отправился в противоположную сторону, и невдомек ему было, что столь необычное красноречие и отвага проистекают из уверенности, будто все вокруг лишь греза, в которой он является великим полководцем. Но откуда бы ни являлись его видения — с неба, или из ада, или из царства бесплотных духов, он не был полностью в их власти. Они служили лишь временной защитой, которую его живой ум воздвиг против отчаяния и страха. И три змея, пожирающие его душу до поры спрятали свои жала. Приблизившись к «старику» слева, он на этот раз намеренно задел его плащ. Ему неожиданно пришло на ум, что Аллан вряд ли настолько безумен, чтобы сражаться с врагом голыми руками. И когда скрытые ножны стукнули его по щиколотке, понял, что не ошибся. Единственный урок отчима не прошел даром - Дональд заподозрил рапиру, чье превосходство в длине перед палашом хоть частично объясняло бы безрассудное желание ее хозяина выступить в одиночку против пятнадцати человек. Также припомнилось ему странное спокойствие Аллана на ярмарке. Неужели и тогда он слепо полагался лишь на силу своего оружия? Догадка ударила посильнее булыжника: клинок зачарован. Это объясняло все. Пророчество – вовсе не бред сумасшедшей старухи, реки крови действительно прольются, если смертные вздумают тягаться с тем, кто владеет мечом, выкованным феями, как легендарный Калад-колг. С тем, кто волею судьбы сейчас стоит за МакЛахланов. Но кто бы не нанес удар первым, разразившаяся следом война сгубит десятки невинных в обоих кланах. Дональд вцепился Аллану в руку, лежащую на рукояти и начал говорить. Он не думал о словах, которых «старик» все равно бы не уразумел, лишь старался, чтобы его голос звучал твердо и уверенно. Много позже, вспоминая события той ночи, Дональд понял, почему Аллан в конце концов его послушался: не зная языка и обычаев чужой страны, он не был до конца уверен, что правильно истолковал намерения людей. А лихорадочные увещания мальчишки лишь добавили сомнений. Как бы то ни было, вскоре все трое снова оказались у костра, будто их пир и не прерывался. Дональд праздновал маленькую победу, изо всех сил гоня от себя мысль, что только что совершил чудовищную ошибку. Матушка Элспет крутила в дрожащих руках щербатый кубок на деревянной ножке, который ее попросили принести. - Разлейте-ка нам асквибо, - обратился к ней мальчик,- раз уж мы делаем вид, что веселимся. Да не забудьте наполнить чашу для наших гостей, - добавил он, покосившись на приближающиеся факелы. Дональд сомневался, что отряд получил прямой приказ Людвига Гранта напасть на соседей. Однако, вождю достаточно было мигнуть, чтобы его люди пустили пулю в кого угодно, хоть в самого Претендента, лишь бы знать, что они ему угодили. Там, где, по их мнению, дело шло о чести вождя или его семьи, тот, кто смог бы отомстить за обиду первым, почитал бы себя счастливейшим человеком. Все знали поговорку: «Тем лучше месть, чем она скорее и вернее» Оставалось лишь надеяться, что прежде чем спустить курки или выхватить дирки, они захотят вдоволь насладиться триумфом над горсткой беззащитных людей. Стук деревянных щитов и скрип снега под ногами были уже явственно слышны. Все волосы у мальчика на голове встали дыбом. Сердце колотилось так, будто хотело выскочить из груди. Это был не страх и не боевой пыл, а скорее смесь этих чувств, какое-то новое глубокое ощущение, которое сперва ошеломило его и обдало холодом, а потом бросило в жар. «Победа иль смерть – боевой наш девиз…» Сегодня Дональду предстояло сражаться не мечом, но он был уверен, что это не умалит радости, если, конечно, ему суждено одержать победу, если Глен-Инех не станет его Ронсевалем. Звук бряцающего оружия еще больше разжигал его воодушевление: он воображал себя святым Ултеном, наделенным сверхъестественной силой рассеивать врагов одним взмахом руки... А потом звук прекратился.