Chasing the deer

'And see not ye that bonny road, That winds about the fernie brae? That is the road to fair Elfland, Where thou and I this night maun gae. Бежит, петляя меж болот, Дорожка третья, как змея, Она в Эльфландию ведёт, Где скоро будем ты и я. ТОМАС-РИФМАЧ шотландская баллада XVII века Обратная дорога показалась Дональду слишком короткой. Все семь сосен, которые он по очереди намечал, как последний рубеж, после которого можно будет воскликнуть «Жребий брошен» и помчаться навстречу гибели, остались позади. То ему не нравился слишком глубокий снег под ними, то его отсутствие. Или же старик так ускорял шаг, что приходилось гнаться за ним до колотья в боку, потому что стоило немного отстать, как на него бросали подозрительный взгляд из-под капюшона. Иногда его провожатый вдруг начинал тащиться, будто немощный. Дональд пользовался передышкой, чтобы стереть выступивший на лбу пот и унять дрожь в ногах, таких тяжелых, словно на них надели гири с деревенской ярмарки. Когда, наконец, он понял, что больше тянуть нельзя, вдалеке уже показались столбы дыма из очагов, лиловые в морозном воздухе. Такое подходящее место нужно было еще поискать: в двадцати шагах — плотный молодой ельник, сквозь который протиснется разве что ребенок, а за ним — старый, с множеством маленьких болотцев, на которые зимой приходили кормиться кабаны. Верный конец. Оставалось сделать три последних шага вперед… Дональд сделал два и уткнулся в спину внезапно остановившегося Аллана, наступив тому на плащ. Пока он пытался сообразить, что случилось, в затылке вспыхнула холодная боль — предвестница опасности. Обычно он срывался с места, едва почувствовав легкое щекотание в шее — в этот раз инстинкт подвел его впервые в жизни. Но, даже не успев по-настоящему испугаться, он снова оказался у старика за спиной. Только теперь они стояли лицом к дороге по которой пришли, и Дональд смотрел в трещавшие кусты вдоль древка направленной туда стрелы. Когда и как Аллан развернулся и натянул лук, он даже не понял. И удивительное дело, вместо застилающего разум страха, который должен испытывать человек, стоя почти беззащитным на пути неведомого зверя, мальчик чувствовал лишь любопытство. Ему казалось, что он читает захватывающую книгу и скоро-скоро доберется до удивительной развязки. Она не заставила себя ждать: из ельника с ревом выскочил огромный кабан и, взметая снег, помчался прямо на них. Животное неслось странными зигзагами, будто вслепую, ломая на своем пути тонкие деревца. Дональд с интересом смотрел. Он даже сделал полшага в сторону, чтобы ему не мешал развевающийся на ветру плащ Аллана. Когда вепрь был в каких-то пятнадцати шагах, взвизгнула тетива и, смешно подпрыгнув, будто от чьей-то подножки, секач на всем скаку ткнулся рылом в снег. Огромная туша, как пушинка, перекувырнулась в воздухе, дрыгнув всем четырьмя копытами и грохнулась на бок почти у самых ног Аллана. Тот остался стоять, где стоял, а Дональд со всего маху сел в сугроб, едва удержавшись, чтобы не захлопать в ладоши от сумасшедшего восторга. Стрела, торчащая у вепря из глаза, на три пальца вошла в мозг, убив животное на месте. Такого не мог даже Бен, который предпочитал стрелять по диким свиньям с дерева, хорошо перед этим выпив для храбрости. Позабыв обо всем на свете, Дональд уже начал неуклюже подниматься на ноги, чтобы вслух выразить свое восхищение, когда чувство близкой опасности снова ледяным кольцом сжало голову. Он замер. Замер и Аллан, наклонившийся было, чтобы лучше разглядеть поверженного гиганта. Несколько мгновений они оба напряженно вглядывались в проделанную кабаном просеку, но в ельнике больше не шелохнулась ни одна ветка, и холод постепенно отступил. Дональд плюхнулся обратно в сугроб, поняв, что все это время задерживал дыхание. Старик метнул на него быстрый взгляд и, протянув руку, дотронулся пальцами до морды животного. Лишь тогда Дональд увидел, что рыло и клыки вепря измазаны чем-то черным, а на голове и загривке почти нет шерсти, будто с него начали заживо снимать шкуру. Вместо второго глаза зияла черная кровавая дыра с рваными краями. Кровь была повсюду, даже снег вокруг туши уже окрасился розовым. Вепрь действительно оказался слепым. Видимо, бедняга взбесился от боли и страха. Но кто мог сотворить подобное с почти неуязвимым зверем? Судя по всему, этот вопрос волновал также и Аллана. Он обошел вепря по кругу, не переставая то и дело оглядываться на ельник и прислушиваться. Его руки касались лохматых боков, исследуя каждую рану, пока не стали красными до запястий. Он снова сгорбился, начав волочить ноги, и Дональд решил, что недавнее упражнение совсем его обессилило. Тем не менее, именно сейчас Аллан сам напоминал ему зверя, пусть больного и старого, но не растерявшего своих инстинктов. Да и кусаться он еще мог хоть куда. Одно воспоминание об удачном выстреле вызвало у мальчика такую волну восторга, что она заставила его забыть и об отвратительном зрелище перед глазами, и о недавно пережитом страхе. Если бы он смог уговорить Аллана его обучить… Закончив осмотр, старик тщательно вымыл руки снегом, брезгливо стряхнул розовые капли, и какое-то время простоял, погрузившись в раздумье. Наконец, в последний раз оглянувшись на ельник, он подошел к начавшему замерзать Дональду, одним рывком поставил того на ноги и зашагал прежней дорогой, сделав знак следовать за собой. Так мальчик снова оказался на тропе, ведущей к дому, со стариком в качестве провожатого. Только теперь, вместо того, чтобы считать деревья и выбирать места наиболее пригодные для самоубийства, он начал разглядывать висящие у Аллана за спиной лук и колчан со стрелами, удивляясь, как умудрился не заметить их раньше. Лук оказался меньше того, что в хижине, но все равно длиннее самого длинного лука Бена, напоминал формой сильно разогнутую лиру древнегреческой богини и, виданное ли дело — был украшен резьбой. Дональд едва удержался, от соблазна слегка подергать за тетиву, чтобы узнать, не получится ли музыка. Он бы отдал… все что угодно отдал бы чтобы только подержать его в руках. Если не лук, то хотя бы стрелы со странным винтовым оперением. Вскоре, его мысли потекли в обычном направлении: он сможет научиться стрелять как Аллан или даже лучше, потому что молод и пока здоров. А если болезнь все-таки настигнет его, он протянет в лесу еще долгие годы, будет скрываться от людей, станет их незримым защитником и покровителем. Пусть не видать ему королевской милости, зато о нем сложат легенды. Нужно только будет придумать себе звучное имя. Вот например… Он снова ткнулся Аллану в спину. На этот раз его неуклюжесть вызвала недовольное шипение хозяина плаща. Зато Дональд воспользовался случаем и все-таки дернул тетиву. Но наслаждаться ее звоном ему пришлось недолго. Случайно подняв глаза, всю дорогу прикованные к оружию старика, он обнаружил слева, прямо над собой круэх — прОклятый холм с плоской вершиной. Как раз сейчас они шли вдоль его подножия по узкой лощине. Разговор с матушкой Элспет мгновенно всплыл в его памяти: весь, до последнего слова. Неужто, он ошибся? Что если Аллан действительно нездешнее существо, и лишь прикидывается безобидным стариком, чтобы завлекать наивных смертных в царство эльфов. Дональд внезапно осознал, что смотрел на приближающегося кабана из-под его руки. Даже встав на цыпочки он не достал бы Аллану до плеча. Другими словами, тот был просто невероятного роста, когда не притворялся. Его нечеловеческая меткость, странное оружие… И уродство. Злых эльфов всегда можно было отличить от людей по какому-нибудь телесному недостатку. У некоторых была всего одна ноздря или один глаз, совсем как у старика, у других вообще не было носа, у третьих изо ртов торчали клыки, у четвертых ноги и руки были с перепонками… О, он слышал о таких. И о волшебном волынщике, заманивающем своей музыкой в Страну вечной юности, откуда не было возврата. О подмененных эльфами младенцах. О похищенных девицах и зачарованных юношах. Впереди замаячила расщелина — узкий проход между двумя вздымающимися могучими скалами, одна из которых была частью круэха. Частью ноу*, ибо Дональд знал, что под холмом обитают эльфы. К тому же Холлан-тайд** минул совсем недавно, а значит мирный народ мог все еще путешествовать своими тайными тропами. Кажется, по одной из них Аллан сейчас его вел. Оступившись, мальчик едва не упал, так ослабли вдруг его ноги. То, что он видел перед собой, было, без сомнения, входом в бру — подземные чертоги, и Аллан уже исчез в них, уверенный, что за ним послушно следуют. Дональд остановился. Оглянулся назад, на белые, безмолвные деревья и вьющийся над макушками дым. Там был дом. Он еще мог вернуться. Но что ждало его в клахане? Ярость неродного отца, презрение братьев, шепот и насмешки за спиной. А мать… мать, вероятно, уже похоронила сына, исчезнувшего ночью в лютый мороз. Неведомый, полный тайн мир привлекал его гораздо больше волчьих челюстей и кабаньих клыков. А если повезет, Аллан или кто-то другой из мирного народа мог бы превратить его в искусного лучника. Дональд повернулся к лесу спиной, сделал несколько торопливых шагов и, крепко зажмурившись, ступил в каменный коридор. Правой рукой, он ухватился за шершавую стену, чтобы не упасть, левую вытянул вперед и отправился навстречу неизвестности. Хруст мелких камушков под ногами многократно усиливался эхом и ему мерещились в нем призрачные голоса, музыка, веселые песни и смех. Теплый ветерок ласково коснулся его щеки, заставив улыбнуться. Без сомнения, он сделал правильный выбор, решив покинуть скорбный мир людей. Внезапно стена закончилась — рука Дональда схватила пустоту. В лицо дохнуло прохладой. Должно быть, он уже оказался в бру, потому что вместе со стеной исчезло и эхо шагов. Дональд ждал, что обитатели чертогов обратятся к нему, как-то заявят о своем присутствии. Что Аллан вернется, чтобы его представить. Но было тихо, только ветер посвистывал в невидимой колоннаде. Прошло еще несколько минут, прежде, чем мальчик все-таки решился открыть глаза. Если бы его приветствовала сама королева Маб, он, вероятно, был бы меньше потрясен увиденным. Перед ним расстилалась… долина Глен-Инех. Слева, в морозной дымке угадывались очертания постоялого двора, где Лахлан имел обыкновение устраивать попойки с друзьями, справа, у самого озера, притулилась покосившаяся хижина матушки Элспет. И к ней неторопливым шагом направлялся старик Аллан, издалека похожий на черного уродливого жука, ползущего по белоснежной скатерти. Дональд зарыдал. Никогда, за всю свою несчастливую жизнь, не чувствовал он себя обманутым настолько жестоко. Когда слезы иссякли, его обуяла ярость, и он принялся пинать окрестные камни еще не зажившими ногами, выкрикивая при этом все известные ему проклятия, которыми обычно, не скупясь, сыпал Лахлан. Его сердце разрывалось от жалости к самому себе, в очередной раз подло преданному этим миром. Он был готов отдать все, он переступил через сомнения и даже страх смерти, а ему грубо швырнули в лицо его жертву, надсмеялись над ним. Неизвестно сколько бы он еще продолжал безумствовать, если бы его не схватили за плечи сильные руки и как следует не встряхнули. Поначалу Дональд попытался сопротивляться, бешено молотя противнику в грудь, но быстро выдохся — недавняя болезнь лишила его последних сил. Он позволил усадить себя на камень, смутно догадываясь, что только что подрался с Алланом, если это можно было так назвать. Старик опустился перед ним на колени и принялся заново менять теперь окровавленные повязки, что-то сердито бормоча себе под нос. Неудивительно, поскольку для этого ему пришлось снять все четыре верхних слоя ткани, накрученные для тепла. Когда он снимал третий, Дональд пришел в себя настолько, чтобы заметить, что широкая полоса была из бордового бархата, расшитого листьями. Аллан испортил сокровище, которое могло кормить его несколько месяцев. Дональд задохнулся, но теперь не от гнева, а от жгучего стыда, заставившего пылать его щеки. Он незваным гостем попал к Аллану в дом, доставил множество хлопот, и в довершении сорвал на нем свою ярость, причин которой старик никак не мог знать. Отплатил черной неблагодарностью чуть ли не единственному человеку, который отнесся к нему с добротой. И все из-за грез и мечтаний, которым никогда не суждено было сбыться. Удивительно, что Аллан продолжал возиться с ним, а не бросил еще у ельника на растерзание зверям. Дональд принялся шептать извинения, но старик продолжал работу, не обращая на него никакого внимания. Он снял капюшон и мальчик увидел его волосы, почти совсем белые и такие длинные, что при каждом движении те мели снег. Время от времени Аллан забрасывал их на спину нетерпеливым жестом. Закончив с перевязкой, старик вытащил из недр своего плаща флягу, сунул ее Дональду и поднялся на ноги, одновременно натягивая капюшон. На мгновение перед мальчиком промелькнуло его обезображенное лицо, настолько жуткое, что он чуть не выплюнул недавно отпитый чай. Ком в горле мешал глотнуть и пришлось гонять настой во рту, пока тот окончательно не потерял вкус. Не зная, куда деть глаза, Дональд опустил их вниз и остолбенел: прямо посередине фляги красовался зеленый камень размером с голубиное яйцо. Вокруг вился орнамент из листьев, обрамленный кругом из камней поменьше. Пробка, которую он так небрежно вытянул из горлышка, оказалась тонко ограненным рубином, искусно подогнанным, чтобы не пропустить ни капли жидкости. Сама вещица вроде бы была серебряной, но металл блестел как отполированная сталь. Аллан и в самом деле оказался богачом. Воображение Дональда тут же нарисовало иностранного вельможу, вынужденного скрываться в лесах из-за позорной болезни или по какой-либо иной причине. Это многое объясняло. Вожди некоторых кланов, тайно поддерживали связь с Претендентом через французов, которые время от времени высаживались на британских берегах. В открытую об этом, конечно, не говорили, но Дональд не раз слышал, как захмелев, отец крыл Грантов за участие в Черной страже, потому что помимо прочих непотребств, она ловила и вешала иностранцев без суда и следствия. Дональд так обрадовался догадке, что забыл даже то немногое, что мать вбила ему в голову из французского. — Qui êtes-vous? — выдавил он, наконец, после долгого раздумья. Вместо ответа Аллан выхватил флягу у него из рук и второй раз за день силой поставил на ноги. После чего начал легонько подталкивать в сторону дома матушки Элспет. Дональду ничего не оставалось, как идти куда направляют. Он вертелся, пытаясь разглядеть то, чего не заметил раньше, хоть что-нибудь, чтобы подтвердить свою догадку, но чертов старик, как назло, так плотно закутался в плащ, что даже рук видно не было. На полпути до хижины Аллан остановился, чтобы передохнуть или, скорее, дать передохнуть Дональду. — Quel est votre nom? — Снова попытался мальчик. На этом его запас французского иссяк, но он так ничего и не добился. То ли Аллан его не понимал, то ли не желал разговаривать. До дома они добрались почти без приключений. Почти, потому что Дональд снова дважды умудрился наступить Аллану на плащ, теперь уже спереди. Подойдя к дверям, старик не стал стучать, а вытащил кувшин, в котором накануне принес молоко, и поставил на камень заменяющий крыльцо. Потом молча развернулся и направился обратно к лесу, оставив мальчика смотреть ему вслед и гадать, связан ли такой поспешный уход с желанием поскорее от него избавиться. Дверь распахнулась после первого же удара, словно хозяйка под ней подслушивала, однако Дональду показалось, что он был вовсе не тем, кого она ожидала увидеть. Посетовав на свои слабые глаза, она довольно грозно спросила, кто он такой и зачем пожаловал. — Это я, — откашлявшись, произнес Дональд, — я… Не дослушав, матушка Элспет перекрестилась и попыталась захлопнуть дверь у него перед носом. — Подождите, — он подхватил кувшин и протянул ей, — тут вот Аллан… Имя возымело волшебный эффект: перестав пятиться, старушка еще раз пригляделась, всплеснула руками и вдруг обняла его, притиснув к себе вместе с кувшином так, что мальчик едва мог дышать. — Господь всемогущий, дитя, — проговорила она со слезами на глазах, — мы-то думали, ты помер. *** — Тут такой переполох был, — кудахча, как наседка, Матушка Элспет провела Дональда в дом и усадила за стол, но вместо того, чтобы налить похлебки, о чем он в тайне мечтал, налила себе полную кружку асквибо и лихо выпила.- Тебя неделю искали. — Неделю? Сколько же меня не было? — Дональд не мог поверить собственным ушам, для него едва прошла пара дней. — Ты еще до Андрея пропал, а уж Солнцестояние на носу. Большинство на следующий день считали, что поиски бесполезны, но твоя мать настаивала. Да и с лэрдом не поспоришь. Дональд вытаращил на нее глаза: — Не пойму, о чем вы толкуете. Какое лэрду дело до такого как я? — Значит есть, раз его люди обшарили все от Лох Гартен до Грентауна. Наш лэрд о каждом заботу имеет, чтобы знать, сколько ружей по его зову явится, если понадобится, — сурово добавила старушка, но Дональду ее слова показались странными. И взрослые, и дети каждый год пропадали в лесу, кто в болоте сгинет, кого зверь порвет, но вождь ни разу не присылал на поиски кавалерию. Даже если речь шла об охотниках, гораздо более ценных в случае войны, чем мальчишка никогда не державший в руках карабина. — А ты, значит, все это время у Аллана хоронился, — продолжала Элспет, не замечая его сомнений, — о матери не думал? Она чуть умом не тронулась, рвалась вместе с мужчинами тебя по болотам искать, как не отговаривали. — Меня лихорадка свалила, — шепотом ответил Дональд, потупившись, — я не знал, что столько времени прошло. — И он показал ей едва зажившие ладони. — Аллан наверное… — Зачаровал тебя, пока не поправишься, вот оно что, — кивнула старушка, — Это он может. А я-то голову ломала, почему он стал чаще ко мне наведываться. Ты его хоть отблагодарил? — Я… Матушка Элспет, мне надо кое-что вам рассказать. И Дональд поведал ей все с момента своего побега в морозную ночь до возвращения и поспешного ухода Аллана. Про волков, про рябиновый отвар, про слепого вепря и про страшную тайну, которую скрывал капюшон старика. Он вспомнил все, что когда-либо слышал или читал про лепру в материнских книгах, умолчав лишь о том, что кувшин, в котором Аллан брал молоко тоже полон заразных миазмов, а стало быть, сама Матушка Элспет обречена, если, конечно, смерть от старости не заберет ее прежде, чем болезнь изуродует лицо. — Теперь я не могу вернуться домой, — закончил он грустно, — Можно я останусь с вами? Буду спать с козам. Толку от меня мало, но я мог бы за хворостом ходить. — Так вот где он прячется, — задумчиво протянула старушка, словно пропустив весь рассказ мимо ушей, — старая охотничья хижина. Неудивительно, что тебя не нашли, те места гиблые, туда никто не ходит. Значит и его тревожить не будут. — Матушка, — в отчаяние воскликнул Дональд, — разве вы не слышали, что я сказал? — Почему же, слыхала. Это глаза меня подводят, а на уши я отродясь не жаловалась, даром, что невежи туда всякую чушь льют. Ступай домой, дитя, не болен ты вовсе, да и спаситель твой не более тебя. — Но я видел! — подскочил мальчик, — вот как вас сейчас! И в книгах… — Сядь! — обрезала старуха, вдруг хлопнув рукой по столу, и Дональд вспомнил, что про Матушку Элспет говорили, будто по молодости она перезаряжала мужу карабины, пока тот охотился на красные мундиры. Когда же его убили в одной из стычек, сама расстреляла в нападавших все пуговицы с его кафтана и сумела уйти с младенцем — сыном через холмы. — Глупый ты, — сказала Элспет мягче. — Разве же в книгах правду сыщешь. Их от корысти, да от тщеславия пишут. Ты людей слушай, а то на всю жизнь неучем останешься. Правда, она в сказаниях и песнях бардов, что от отцов к сыновьям передаются. Предки потому и не доверяли свою мудрость бумаге, что так она искаженной до умов человеческих доходит. Дональд всем сердцем любил легенды и песни, мог слушать их часами, иногда переставая отличать действительность от вымысла. Но и книги, которые появлялись у них в доме как по волшебству, несмотря на недовольство отца, захватывали его не меньше. Он не считал, что написанное слово чем-то хуже сказанного, однако не посмел перечить. — Ты поведал мне свою историю, дитя, я расскажу тебе свою. — Старушка достала из-под стола пузатую бутыль и снова щедро плеснула себе асквибо. — или, что вернее, историю твоего славного пращура. Если, даже услышав ее, ты продолжишь упорствовать в своем заблуждении, что ж, можешь отправляться в хлев к козам, больше я не буду докучать тебе увещаниями, только помни, что этим ты совсем загубишь свою жизнь. Дональд с трудом подавил вздох облегчения. — Был у основателя нашего клана, Лахлана Мора, племянник. Гилкрист, так его звали. Сидел он как-то на круглом холме. Сидел, сидел да так тяжко вздохнул, что трава полегла у его ног. Уже назначили день, когда в замке Рой состоится состязание волынщиков, где выберут лучшего из лучших. Гилкрист тоже играл на волынке, да только не очень хорошо, и даже мечтать не мог, чтобы участвовать в состязании. Потому-то он и вздохнул. Его вздох услыхала в своих чертогах королева эльфов. Она вышла к нему и спросила, от чего он так печален. А когда он рассказал отчего, она молвила: «Я слышала, как ты играешь, и нахожу, что совсем недурно. К тому же ты красив и нравишься мне. Я хочу тебе помочь.» И она протянула ему серебряную дудочку с круглыми дырочками. «Вот, возьми, — сказала она Гилкристу. — Вставь ее в свою волынку, и, стоит тебе прикоснуться к ней пальцами, она послушно исполнит сладчайшую музыку. И твоим сыновьям она будет повиноваться, как тебе, и сыновьям твоих сыновей, и их сыновьям, и так всем продолжателям рода МакЛахланов.» Надо ли говорить, что Гилкрист выиграл состязание и прослыл самым искусным волынщиком, каких видел свет. Ведь волынка была волшебная и музыка лилась из нее волшебная. Вот только королева эльфов с тех пор потеряла свой покой. Когда она поняла, что воспылала любовью к смертному, она явилась пред ним и во всем призналась, пригласив жить в свои чертоги. Гилкрист тоже не мог ее забыть и частенько приходил на круглый холм в надежде на встречу. Однако, идти с ней отказался, любя боле всего свою землю и свою славу великого волынщика. К тому же он слыхал, что одна ночь, проведенная в царстве эльфов равняется сотне лет на земле. У Дональда начали слипаться глаза. Он много раз слышал эту легенду, родовую легенду клана, которую рассказывали на каждом кейли, и никак не мог понять, что хочет ею сказать Матушка Элспет. Серебряная дудка о которой шла речь даже красовалась на гербе МакЛахланов. А старушка между тем продолжала: — Не желая расставаться с любимым, королева рассказала ему о другом свойстве волшебной дудки: « Подуй в нее без волынки, и я явлюсь к тебе, где бы ты не находился. Но будь осторожен, если ты сломаешь или потеряешь ее, пока я буду в земле смертных, вдали от моих чертогов, врата закроются, и я не смогу вернуться домой. Тогда срок мне будет отмерен — семь лет, а когда они истекут, ты навеки потеряешь меня, ибо земля ваша губительна для эльфов.» Гилкрист поклялся, что никогда не расстанется с дудкой и будет беречь ее, как зеницу своего ока. С тех пор, где бы он ни был, стоило ему подуть в дудку, когда она не вставлена в волынку, как перед ним появлялась королева эльфов. Их любовь росла день ото дня, и она все дольше и дольше оставалась в земле смертных. У Гилкриста дела шли лучше некуда: после смерти Мора он возглавил клан, оставаясь при этом всеми почитаемым волынщиком. Вскоре у него с королевой эльфов родился сын, дитя столь же прекрасное, как и его мать. Но каждый месяц она отлучалась в царство эльфов, чтобы навестить свой народ. Гилкрист же, когда не играл, держал волшебную дудку на цепочке у себя на поясе, ни на мгновение с ней не расставаясь. Наконец роковой день настал. Черный Родерик, глава славного рода Макнейлов с острова Барра тоже слыл искусным волынщиком и выиграл множество состязаний. Он мог бы считаться первым волынщиком Шотландии, если бы не Гилкрист МакЛахлан. И такой уж был его нрав, что ему не терпелось с кем-нибудь задраться. Приехав в замок Рой, он объявил, что вызывает Гилкриста на поединок волынщиков. Тот со смехом согласился, так как был уверен в победе. И действительно, все судьи единодушно присудили победу ему. Но Черного Родерика настолько разозлил проигрыш, что, вырвав волынку из рук Гилкриста, он вышвырнул ее в окно, после чего выхватил меч и заколол удачливого соперника прямо на глазах судей. Злодеяние тем более страшное, что совершилось оно на состязании, куда даже враги приходили без оружия, зная, что им ничто не угрожает. Черного Родерика схватили и на следующий же день отсекли голову. — Серебряную дудку так и не нашли, королева эльфов через семь лет обратилась в бесплотного духа и улетела за море, оставив верную служанку приглядывать за сыном.- Сказал Дональд, поняв, что если сейчас не вставит слова, то заснет прямо на столе, — Простите великодушно, Матушка Элспет, я очень люблю эту легенду, она неизменно вызывает у меня слезы, но какое отношение все это имеет ко мне и к Аллану? Я совершенно не понимаю для чего вы ее рассказали? — Стало быть, — хитро улыбнулась старушка, будто не заметив, что ее перебили, — Ты тоже знаешь лишь половину. — Половину? Но ее всегда рассказывают до этого самого места. — Это родовая легенда, глупое дитя, самое главное в ней то, что наследник Гилкриста остался жив и продолжил славный род МакЛахланов. — Тогда о чем еще рассказывать? — О том, что произошло с мирным народом после того, как дудка была утеряна, а их возлюбленная королева растаяла в воздухе. — Откуда же людям об этом знать? — Потому что бессмертные эльфы сами явились в наш мир. Это удивило Дональда настолько, что сон как рукой сняло. — Зачем? Старушка хлопнула в ладоши, явно довольная собой. — Когда прошли все сроки, а королева так и не вернулась, верные подданные один за другим начали отправляться на ее поиски. Но стоило им удалиться от чертогов дальше чем на два полета стрелы, как врата закрывались, и они не могли ни вернуться назад, ни предупредить остальных. А через семь лет, — Матушка Элспет тяжело вздохнула, — через семь лет их постигала участь королевы. Без волшебной дудочки вода земных рек была для них ядом, воздух жег, как огонь, а пища не утоляла голод. Так бродили они по лесам, потерянные, иногда появляясь перед смертными в надежде на их помощь. Но люди малодушны, они похожи на пугливую болотную курочку, которой самое маленькое облачко в небесах кажется тенью парящего над ней орла. В страхе своем стали они жестоки. Многие из мирного народа обрели свою смерть раньше срока под ударами палашей. Остальные же так и ищут свою королеву и будут искать до тех пор, пока круглый холм совсем не обезлюдит.- в заключение своего рассказа Матушка Элспет снова приложилась к кружке. — Может им еще можно помочь? — тихо спросил Дональд, — вернуться назад? — Да откуда же им ждать подмоги, коли даже за доброту свою они не удостаиваются благодарности смертных, — сказала старушка, пристально глядя на Дональда, чего тот, погруженный в свои думы не заметил. Наконец, она со вздохом поднялась и прошаркала к очагу. — Что ж, сдается мне, что зря я расточала перед тобой слова, ты так ничего и не понял. — Матушка Элспет, — воскликнул вдруг мальчик, словно очнувшись, — не хотите ли вы сказать, что Аллан один тех, кто имел несчастье остаться в землях смертных? — Ах, а я уж боялась, что ты и впрямь скудоумный. — Но снег уже выпал. — Да, с месяц как. И что же с того? — Вы ведь говорили, что Гилли — Дув с приходом зимы умирают, а Аллан все еще жив. Старушка нахмурилась, видно, пытаясь понять, о чем Дональд толкует. — А по весне они снова молодыми становятся. Так вы мне той ночью сказали. — Это правда, да, только Аллан вовсе не лесной эльф. — Но… — Обозналась я, — сердито перебила Матушка Элспет. — Все они между собой дальние родичи, даже те, что с Неблагого двора. Но Гилли –Дув еще в незапамятные времена в наших лесах поселились, из самой земли вышли. Стало быть, она им друг, а не враг. А для Аллана она погибельна, отсюда и раны, которые ты видел. Должно быть, срок его уже близок. Дональд все еще колебался. — Простите, что докучаю вам вопросами, но раз от вашего ответа зависит моя судьба, то позвольте задать еще один. — Спрашивай уж, ладно, — проворчала Матушка Элспет, гремя мисками у очага. — Откуда вам знать, что Аллан — один из мирного народа? Многие прячутся в лесах, кто от мести врагов, кто от собственной совести. Одноглазый Бен провел там полжизни, потому, что лес кормил его. — И мальчик опустил голову, ожидая потока упреков. Но вместо того, чтобы снова обвинить его в глупости, старушка оставила свое занятие и тихо сказала: — Я тоже видела его. — Вы слабы глазами, — шепотом возразил Дональд, — вы меня-то не узнали, хотя я стоял от вас в двух шагах, разве под силу вам разглядеть его лицо? — Тот, кто говорит, что хорошо видит, чаще всего и бывает слеп, неразумное ты дитя. Зачем мне его лицо? Все кто явился из страны вечной юности, несут в себе ее свет. Но он не для глаз смертных, — старушка ткнула морщинистым пальцем Дональду в лицо, — не для этих. Есть другие, о которых всегда забывают те, кто привык искать ответы в книгах. Вот эти, — на этот раз она ткнула Дональду в грудь, прямо в сердце -. Если бы ты потрудился взглянуть ими на Аллана, то увидел бы свет, способный сделать днем самую глухую ночь, и, наконец, перестал бы мучить меня глупыми вопросами! При этих словах Дональд захлопнул рот, потому что следующий вопрос как раз вертелся у него на языке. Матушка Элспет до вечера занималась стряпней. Когда все было готово, она поставила на стол перед Дональдом еду, приведя при этом на память слова гэльского поэта: «Без пищи, изо дня в день вкушаемой, меч воина становится тяжел для его руки; наше тело- раб наш, но раба нужно кормить, если хочешь, чтобы он служил исправно.». — Как я объясню дома, где пропадал столько времени? — произнес Дональд, мрачно глядя в миску. — Пусть я не болен, но жить мне все равно осталось недолго, отец меня прибьет. — О, — лицо старушки осветилось улыбкой, — уверена, все будут так рады твоему чудесному спасению, что не станут расспрашивать. А если кто любопытствовать начнет, скажешь, что, прятался у меня в хлеву, страшась наказания. Слишком многие испытали на себе нрав Лахлана МакЛахлана, чтобы осуждать его сына. Но не приведи Господь тебе хоть словом упомянуть об Аллане. Житья ему не станет, коли прознают, кто обитает нынче в охотничьей хижине. Лихая это будет благодарность за его помощь. Отца не бойся, твое возвращение его от гнева лэрда избавит. Хотя была бы ему впредь наука. Некоторых вожди и за меньшее головы лишали. — Матушка Элспет на мгновение запнулась. — Завтра утром, если Юэн Ог проспится, отправишься домой с ним. Если нет, подождем, пока кто-нибудь через Ондорак пойдет. Одного тебя не отпущу, даже не проси. Старуха оказалась провидицей почти во всем. Когда рано утром Дональд увидел перед собой опухшую бородатую физиономию одного из пастухов отца, то понял, что расспросов не избежать. После ночи в таверне, где он лениво переругивался с двумя родичами, (никого из Грантов, к сожалению, туда не занесло, и дирк так и не окинул своих ножен.) Юэн жаждал действия. Внезапное появление таинственно исчезнувшего сына хозяина обещало или заварушку, в которой можно было размять кости или, на худой конец, интересную историю, до которых пастух был крайне охоч. Кроме того, старая сплетница намекнула, что если он проводит мальчишку домой, то получит за это монету. Звон денег Юэн любил даже больше песен бардов, поэтому сразу согласился, но при условии, что ему сдобрят дорогу рассказом. Дональд вошел в Ондорак, как римский полководец… прячась за широкой спиной пастуха. Ему пришлось измыслить героическую балладу о своем славном путешествии от клахана до хижины Матушки Элспет морозной ночью. Он описал каждую веточку в лесу с красноречием, которого ранее в себе не подозревал, позаимствовав подробности из старых легенд. Простодушный Юэн запросто поверил в то, что ему удалось уйти от стаи волков и босым добраться до Глен-Инех через теснину у круглого холма. «А в небе тем временем стаями носились слуа и сражались, не ведая отдыха. От их криков и лязга оружия, разносящегося далеко окрест стыло сердце, но ноги продолжали нести меня вперед.». Впервые встретив такого благодарного слушателя, мальчик настолько вошел во вкус, что пообещал сочинить о своих приключениях песню и исполнить ее, когда Юэн с друзьями в следующий раз соберутся в таверне. Однако его воодушевления хватило ровно до того места откуда стал виден родительский дом. Поглядеть на чудо сбежался весь клахан. Дональда трясли за плечи, обнимали, щипали, чтобы удостовериться, что он действительно живой человек, а не дух. Юэн, перекрикивая шум, рассказывал только что услышанную историю, без стеснения добавляя в нее новые подробности. Дональд не замечал гомонящей толпы, не слышал подколок и смеха братьев, не видел мрачного лица отца. Он смотрел только на мать. Хезер стояла на пороге их дома с непокрытой головой, накрепко обхватив себя руками, такая бледная, что сама походила на призрака. У Дональда защемило сердце. Он вспомнил, как почти без сомнений решился покинуть этот мир, считая, что о нем некому горевать. За все время он подумал о матери лишь однажды, когда пытался сочинить оправдание своему почти двухнедельному отсутствию. Много позже, после того, как соседи разошлись по домам, узнав достаточно, чтобы хватило обсуждать до лета, а Лахлан, бросив на пасынка злобный взгляд отправился с товарищами пить за избавление от сурового наказания, наложенного лэрдом, Дональд по старой привычке забрался на сеновал в хлеву. Там он прятался зимой, когда чувствовал, что над головой собрались тучи и взбучки не избежать. Только в этот раз он был не один: рядом, обнимая сына за плечи, сидела Хезер. Он говорил, размазывая слезы, а она гладила его по волосам, называя, как в детстве — Альфи, именем, которым ей запретили его наречь и которое стало ласковым прозвищем, известным только им двоим. И холодный хлев казался ему жарко натопленной хижиной. Впервые в жизни решился он по-настоящему излить матери душу: выплеснуть, наконец, свою боль, тоску, обиду на отца и на нее саму. Он понимал, что ведет себя как ребенок, но ничего не мог поделать — слова сами рвались наружу. Он рассказал ей про Аллана, но утаил все, что касалось измышлений Матушки Элспет о его природе. Будто кто-то замкнул его уста на замок. К счастью, мать уже слышала о старике и даже видела его мельком в Грентауне. Ее лишь удивило, что он вовсе не был глухонемым, как там считали. Над описанием его уродств, к огромному облегчению Дональда, травница Хезер даже посмеялась, отвесив сыну легкий подзатыльник и обозвав паршивым лекарем, но определить их настоящую причину все же не взялась. Они порешили на том, что, Аллан вернее всего раненный иноземец, бежавший из раздираемой войной Европы, и как только ноги Дональда окончательно заживут, он передаст ему в дар мешок муки через Матушку Элспет. Хезер была готова отдать и два, и три, но ее остановила необходимость чем-то кормить семью до нового урожая. Все разрешилось даже лучше, чем Дональд мог мечтать. Однако, когда мать поднялась, чтобы отправиться в дом, он неожиданно для самого себя спросил: — Мой настоящий отец действительно сассенах? Застигнутая врасплох Хезер замерла на месте, и Дональд увидел, как у нее задрожал подбородок. Решив, что получил достаточный ответ, он было рванулся к двери, но мать поймала его за руку. — Нет! — воскликнула она с неожиданной силой, — Нет! — Не так я хотела, чтобы ты узнал, — Хезер медленно опустилась обратно на груду соломы, — надеялась, что не услышал, не понял. Сядь со мной, — добавила она, глядя на сына снизу вверх. Услышав мольбу в ее голосе, Дональд не выдержал и упал перед ней на колени. — Простите меня, матушка, — воскликнул он, — я не хотел, я… мне все равно, кто он, достаточно того, что вы меня любите. — Альфи, послушай, — сказала Хезер тихо, беря его лицо в ладони, — твой отец не был англичанином, он даже… — она остановилась, — Я не знала никого лучше и благороднее его: прославленный воин, но удивительно добрый сердцем. Его любовь ко мне была сокровищем, которое я навсегда сохраню в душе. И знай, сын мой, что бы не говорили люди, ты был зачат в законном браке с тем, кого я любила больше жизни. Тебе нечего стыдиться своего происхождения, помни об этом, если кто-то посмеет попрекнуть тебя им. — Вы так говорите, матушка, — произнес Дональд с грустной улыбкой, — будто я принц крови. Но если мой отец любил вас, то почему оставил? — О, Альфи, не он меня покинул, а я его, хоть и не по своей воле, именно тогда, когда узнала… когда узнала про тебя, — закончила Хезер. — И он даже не попытался отыскать вас? Хезер тяжело вздохнула. -Если бы он мог, он бы давно это сделал. Я ждала до последнего, но, увы моим надеждам не суждено было сбыться, — ее глаза наполнились слезами, — Что мне оставалось? Брак с твоим отцом был заключен по законам той страны, откуда он родом. Его признали бы недействительным, даже если бы поверили, даже если бы…- она замолчала. Горестная складка у ее губ стала еще глубже. — И я согласилась выйти за… Лахлана. Мой отец поставил условие: либо под венец, либо меня отошлют в монастырь шотландских бенедиктинок в Париже, и я никогда больше не увижу своего ребенка. Я сделала выбор. Возможно неверный, возможно было бы лучше если бы ты вырос в замке. Но как я могла навсегда потерять дитя, которое подарил мне он. Мне легче было бы расстаться с собственной жизнью. Клянусь богом, я до последнего верила, что Лахлан сможет если не заменить тебе отца, то хотя бы проявить хоть толику любви к тому, кого он поклялся воспитать как собственного сына. Я была плохой матерью, Альфи, я не смогла защитить тебя как должно. Что ж, осуди меня за это, за чрезмерное себялюбие, за все ошибки, что я совершила и, боюсь, еще совершу, но прошу, не вини ни в чем своего отца. Хезер опустила голову, словно была более не в силах смотреть сыну в лицо. — Как я могу осуждать вас, матушка, — с жаром воскликнул Дональд, если во всех бедах виновата лишь ваша злая судьба? Я не променял бы свою жизнь здесь, рядом с вами ни на какую другую. Нет, я не стану осуждать вас, лишь упрекну за то, что не сказали всего этого раньше. Что умолчали о моем родстве с лэрдом. Он ваш отец, не так ли? Я слышал, его люди обыскали всю округу. Теперь из ваших слов мне ясно, что за забота была у него здесь .Хезер еще больше побледнела. — Лахлан велел ничего тебе не говорить, — прошептала она, — заставил молчать угрозами. Как и соседей. Боялся, что, узнав об этом, ты пожелаешь бороться за право наследования вперед его родных детей. А твои братья и сами не стремились распускать языки. — Что ж, матушка, скажите, что он может быть покоен, стать лэрдом это последнее, чего жаждет мое сердце. Я лучше навсегда уйду в леса, чем ступлю на порог замка, где так обошлись с вами! Но расскажите мне еще об отце. Как его имя? Он чужестранец? Вы никогда прежде не говорили, что в юности покидали Горный край и путешествовали в другие земли… — Довольно, — сказала Хезер, крепко сжав сыну руку, — Даю слово, что однажды расскажу тебе все, но сейчас не проси у меня большего. Есть тайны, которым лучше оставаться взаперти. Нет, молчи, — воскликнула она, видя, что Дональд собирается возразить. — Мне нужно собраться с силами, чтобы решиться открыть то, что может навсегда сделать тебя несчастным. Ты еще совсем мальчик. Нет ничего хуже правды, сказанной в дурное время, поверь мне. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, потом Дональд кивнул и, поднявшись с колен, помог встать матери. — Ты можешь больше не бояться Лахлана, Альфи, сказала Хезер, когда они вошли в дом. — Теперь он знает, что если тронет тебя хоть пальцем, то навсегда лишится всех прав. Пусть сегодня ему удалось избежать наказания, но в следующий раз лэрд не будет столь милостив. К счастью, он еще помнит, что я его дочь, — добавила она со слабой улыбкой. — Откуда, по-твоему, берутся книги, которые ты таскаешь у меня? Несмотря на шутливый тон вопроса, Дональд покраснел. Вечно пребывая в мечтах и фантазиях, он ни разу не задумался, откуда у женщины, живущей в окружении людей, которые едва умели нацарапать собственное имя по-гэльски, такие познания во французском и латыни. Ему казалось совершенно естественным, что мать может ответить почти на любой вопрос, которые сотнями возникали у него после прочтения очередного романа. О, Лахлану вовсе не следовало опасаться такого пасынка. Никому бы даже в голову не пришло согласиться с притязаниями безмозглого мальчишки, к тому же слабого и трусливого. Его бы просто вываляли бы в грязи. Мать права, лучше ему ничего не знать об отце — герое, чтобы лишний раз не думать, что за жалкое создание его сын. *** Приближался Хогманэй. Дети и молодежь начали пропадать в лесу, собирая хворост для костров. Старшие охраняли младших. Дональд уходил дальше всех, но возвращался всего с парой веток и проводил время, пиная снег. Жизнь в доме вроде бы вошла в прежнюю колею. Лахлан теперь просто не замечал его, смотрел, как сквозь стену. Также вели себя и братья. Разве что с более добросердечным Хэмишем, он иногда перекидывался парой слов. Зато с матерью они стали гораздо ближе, почти как в детстве, когда он постоянно ощущал ее тепло. Несколько раз он подумывал навестить Элспет, чтобы отнести муки для Аллана, как намеревался, но так и не собрался. Хезер же за заботами тоже, казалось, забыла про это. Целыми днями она варила асквибо, делала сыры и пахту. За неделю до праздника в Грентауне началась ярмарка, которую Лахлан никогда не пропускал. Торговали там бойко; на ярмарку приезжало немало торговцев со всех концов Шотландии. Крамольные речи о Претенденте звучали уже достаточно громко, и были сладкой музыкой для Лахлана, так и не расставшегося с мечтами о ратной славе. Трусливая политика тестя приводила его в бешенство, но ослушаться вождя было немыслимо. В этом году он надеялся узнать нечто такое, что заставило бы лэрда припомнить, что он католик и выбрать, наконец, сторону. Дональд отправился вместе со всеми. На этот раз ему как никогда хотелось побыть в толпе, чтобы снова в полной мере ощутить собственное одиночество — желание, вызванное мрачным настроением, в котором он пребывал со дня возвращения домой. В Грентауне Лахлан сразу отправился в кабак, Роберт с Хэмишем — поглазеть на кулачные бои и на то, как дюжие молодцы ворочают гири, Хезер — прицениться к фаянсовой посуде. Дональд оказался предоставленным сам себе. Он слонялся между загонами с овцами, прилавками, заваленными деревянной и медной утварью, столами, где громоздились сырные головки, и клетками с курами, скользя безразличным взглядом по выставленному товару, пока от призывных воплей торговцев у него не зазвенело в ушах. Ненадолго его внимание привлекла кузня, главным образом потому, что там было тепло, а он уже порядком продрог. Кузнец, вместе с двумя помощниками был занят налаживанием, ремонтом и чисткой старых мушкетов, пистолетов и сабель, в воинственном беспорядке разбросанных по всему помещению. Под открытым навесом, где размещался горн, толпилось множество народа, люди то входили, то выходили, как будто обмениваясь какими-то важными новостями.Так что праздно шатающегося Дональда сразу оттеснили желающие приладить новую тулейку к лопате и перековать обломанный палаш. Вдруг невдалеке послышались крики, улюлюканье и смех. Решив, что начинается один из турниров, которые он ненавидел, Дональд было развернулся, чтобы уйти, когда стоящий рядом рослый бородач в лихо заломленной шапке, ухмыльнувшись, произнес: — Ты гляди-ка, никак наш юродивый пожаловал. Дональд приподнялся на цыпочки и вытянул шею, но так и не смог ничего разглядеть за спинами собравшихся зрителей. Фальшивые юродивые часто развлекали народ на ярмарках, но в отличие от бродячих бардов не пользовались уважением. Тем не менее их ужимки веселили публику: вот и сейчас, деревенскую площадь потряс очередной взрыв хохота. Немного поколебавшись, Дональд начал протискиваться сквозь толпу. Ему вдруг страсть, как захотелось посмотреть на представление, хотя раньше они интересовали его не больше турниров. По дороге он не преминул отдавить кому-то ногу, за что был осыпан отборной бранью, и зацепиться за чей-то спорран. К счастью, хозяин кошеля был так увлечен происходящим, что даже не заметил помехи, не то б не избежать мальчику несправедливых розог. Наконец, пыхтя и отдуваясь, Дональд высунул голову из-под локтя крепко сбитого юноши, стоящего впереди всех. В руках тот крутил довольно увесистый кусок льда, с явным намерением запустить в неудачливых артистов, если их выступление не понравится. Первой, кого Дональд увидел со своего неудобного места, была одетая во все черное старуха, которая ходила кругами, шатаясь, как пьяная и время от времени с громкими воплями воздевала руки к небу. Она вовсе не походила на бродячую комедиантку, скорее на ведьму, и с лиц людей, Дональд это ясно видел, начали сползать улыбки. Рядом шептались: это, де вещунья и следует прислушаться к ее словам. Им возражали: Дженет из Томагуриха каждый год предрекает несчастья и распри, а нынче она видать, еще и хлебнула лишка. Да это же все обман на потеху публике, — смеялась молодежь из первого ряда, скатывая снежки. — Кровь! , — взвыла вдруг старуха, вытягивая вперед скрюченный палец и указывая на что-то, чего Дональд не видел, — он принесет кровь и раздор! Вы еще не знаете, что за зверя пустили в свой дом! — Да замолчите вы, бога ради, тетушка! — из толпы выбрался молодой человек и попытался увести старуху, — Этот ваш тайсхатараг*** навлечет на вас неприятности, от которых вы потом долго не избавитесь. Но Дженет не унималась, продолжая выкрикивать пророчества про орды демонов, которые вырвутся на свободу, если глупцы и дальше будут пропускать мимо ушей ее слова. — Разрази тебя гром, старую ведьму, горную колдунью, — проворчал кто-то позади Дональда, — хватит надрывать глотку, он же тебя даже не слышит. — Пусть говорит, мы –то не глухие, — возразил юноша с куском льда, — может она права, может старый ворон несчастье приносит. — У меня осенью пять быков пало по пути в низины, отродясь такого не бывало, — встрял гуртовщик рядом с юношей, — как раз тогда его впервые и заметили. -Точно, — поддакнули справа, — а у меня в это время корова заболела. Горя любопытством узнать, о ком же в конце концов идет речь, Дональд попытался высунуться дальше и, потеряв равновесие, растянулся на земле у всех на виду. Послышались смешки, видимо, кто-то решил, что это — часть представления, но они быстро затихли, когда старуха, неожиданно выхватив из тартана увещавшего ее племянника кинжал, высоко подняла его над головой и бросилась вперед с резвостью косули. К счастью, молодой человек тоже проявил проворство: не успела Дженет сделать и пары шагов, как он остановил ее, схватив за локти. После чего, осторожно отобрав дирк, передал на руки двум подоспевшим женщинам и те увели все еще грозно бормочущую вещунью с площади. Едва затихли ропот и смех, сопровождавшие ее уход, все головы повернулись ко второму участнику странной сцены, которого здесь называли юродивым. Дональд, воспользовавшись собственной неловкостью и тем, что внимание зрителей было отвлечено старухой, устроился прямо на снегу впереди стоящих — положение, из которого ему теперь было видно все до мельчайших подробностей. Но у него по спине пробежал холод, когда в сгорбленной, опирающейся на сучковатую палку фигуре, он узнал своего недавнего знакомца и спасителя. Очевидно, Аллан попал на ярмарку случайно и никак не рассчитывал стать предметом столь пристального интереса. Судя по состоянию его плаща, юнцы не упустили возможность угостить беднягу хорошей порцией снежков. Однако даже окруженный со всех сторон галдящей толпой, он выглядел спокойным, по крайней мере так могло показаться. Хотя Дональд не сумел, подобно матушке Элспет разглядеть невидимый свет, он увидел достаточно, чтобы понять, насколько это спокойствие обманчиво. Ему нетрудно было представить каково это, оказаться зажатым в кольце людей, чьих намерений и языка не понимаешь. На этот раз у Аллана отсутствовал даже лук, а палка вряд ли могла сойти за достойное оружие. Увы, собравшиеся на деревенской площади в последний день ярмарки обыватели имели свое представление о развлечениях. Неподвижный нищий интересовал жаждущих веселья жителей Горного края не больше, чем дохлая лошадь на сельской дороге. Дональд беспомощно смотрел, как мальчишки принялись закидывать его снежками, крича и кривляясь. Вновь послышался смех. Когда молодежь выдохлась, так и не добившись от Аллана даже бранного слова, начали раздаваться голоса: Странно все это. А может права была старая Дженет? Неспроста же красномундирщики поймали и сгноили в тюрьме троих Гилроев, неспроста Мак Комбиха настигла лютая смерть в низинах, конечно неспроста именно сегодня у Робина Ойга срезали спорран со всей выручкой, а Маккол не наторговал и половины от прошлогоднего. И кто же еще виноват в том, что Стюарты теперь вынуждены платить две ренты и Гранту, и МакЛахлану? Толпа все больше распалялась, люди наперебой мерились друг перед другом своими несчастьями, но все сходились в одном: кто-то навлек на них эти беды. Так почему не этот самый юродивый? Кто он вообще такой? Будь он тем, кем прикидывается, давно бы уже начал вопить или попытался сбежать, а не стоял бы так, словно ждал, что ему на выручку прилетит весь Неблагой двор. Да это ж, никак Красная шапка, забредший к ним с равнин, вон же, у него и деревянная коса имеется. Достаточно одного его взгляда и самого смелого воина покинет удача, его палаш затупится, у карабина собьется прицел… Больше никто не смеялся. Слабые возражения некоторых местных женщин, что Аллан просто несчастный глухонемой старик, потонули в общем реве. Оцепеневший от ужаса Дональд почувствовал за собой какое-то движение. — Ну и пусть катится в ад! — рявкнул стоящий над ним крепыш и замахнулся, чтобы запустить свой ледяной камень в Аллана. «В страхе своем стали они жестоки. Многие из мирного народа обрели свою смерть раньше срока под ударами палашей» Кровь ударила Дональду в голову. Он подскочил и, вцепившись одной рукой юноше в плед, второй вырвал ледышку у него из руки. От неожиданности тот отпрянул, потерял равновесие и навалился на щуплого гуртовщика, который в свою очередь отдавил ногу стоящей позади него женщине, о чем немедленно пожалел: почтенная матрона лет сорока с широкой костью и грубыми чертами лица, одетая так, как если б платье на нее набросали вилами, швырнув на землю корзину, схватила беднягу за плечи и толкнула в толпу с силой кузнеца. Спасаясь от удара, люди подались назад, кто-то оступившись, упал на соседа и порвал тому трюзы, о чем по ругани узнали все, кто-то лишился споррана. Завопили дети. Дебелая матрона, растопырив пальцы с когтями, которым позавидовал бы стервятник, вцепилась в волосы выскочившему из кузни подмастерью, рискнувшего назвать ее «чертовой стервой». Взбудораженные зрители, минуту назад готовые растерзать старого нищего за несуществующие грехи, принялись с воодушевлением отвешивать тумаки друг другу. Оскорбления сыпались, как горох. Через минуту на половине площади, где стоял Дональд воцарился хаос — со всех сторон слышалась брань и женский визг. При этом те, кто находились с противоположной стороны круга умирали со смеху, глядя на творившееся безобразие. По крайней мере, эти получили свое веселье. Об Аллане, похоже, все забыли. Краем глаза Дональд успел заметить, как тот, воспользовавшись общим замешательством, тихо и незаметно исчез в толпе, напоследок слегка ему кивнув. В ответ мальчик улыбнулся, не сумев скрыть торжества при мысли, что все-таки поспособствовал избавлению старика от незавидной участи, хотя он и не предполагал, что все так удачно обернется. Торжествовать, однако, ему пришлось недолго: посмотрев на свою поднятую руку, которая уже начала затекать, он обнаружил, что все еще стискивает в ней лед. Вся его радость испарилась: теперь стало ясно, что он ошибся, приняв укоризненный взгляд за благодарный: Аллан очевидно, решил, что камень предназначался ему. Но когда Дональд уже собирался разжать ладонь, его заставило обернуться знакомое щекотание в шее. И вовремя: занеся кулак для удара на него мчался хозяин ледышки. Его лицо при этом было таким зверским, словно он шел в атаку на армию сассенахов, что мгновенно напомнило Дональду Лахлана в тот достопамятный вечер. К несчастью, в отличие от последнего, юноша был трезв. Дональд не успел до конца увернуться… Мальчику показалось, будто ему в плечо врезалось пушечное ядро, его рука непроизвольно вскинулась, лед отлетел и угодил нападавшему прямо в нос, еще больше того разъярив. Плюясь и брызгая кровью, он ударил снова. *ноу — холм-жилище эльфов. ** Холлан-тайд — праздник 11 ноября, когда эльфы выходят из холмов — жилищ и путешествуют по своим тайным тропам. В это время к холмам лучше не приближаться. *** тайсхатараг — пророчество.