* * *
Птица провела его по длинному коридору к берегу Реки, а оттуда — в открывшуюся в стене дверь, за которой оказался не новый коридор и даже не большая зала-сознание, а сразу незнакомый город с приземистыми домами из золотистого камня и узкими улочками, по сторонам которых тянулись газоны с красной травой. Прямо перед Реутом — просто из воздуха — возник белоголовый мальчуган лет пятнадцати, одетый в простую рубашку и кожаные штаны, с металлическим кувшином на ремне и несколькими стаканами у пояса. «Ран?» — ещё миг, и окликнул бы — но тут мальчик обернулся, маша рукой кому-то позади, и оказалось, что он если и не совсем сит, то по меньшей мере полукровка — с ярко-красной кожей и необычными тёмными глазами. А рукой он махал ещё одному ситу, на сей раз девушке, в строгом чёрном мундире. — Как денёк, Тен? — спросила она. — Сколько заработал? — Пока нисколько, — мальчик печально вздохнул. — Но сегодня же день суда, народу будет много, думаю, к вечеру изрядно разбогатею. А ты как? — Пока неплохо, — ответила девушка ему в тон. — Но сегодня день суда, так что не стоит расслабляться. Ты моего брата не видел? "Тен", кто бы он ни был, покачал головой. — Не, не видел. Но думаю, он поближе к храму перебрался. Паломники щедро подают, особенно те, кому есть чего бояться. Кстати, я думал к Кайросу заскочить — он там как, в себе или не очень? — В себе, наверное, — голос у неё был не очень уверенный. — По крайней мере, в участок Тешаах не звонила. «Кто все эти люди?!» — подумал Реут, и вдруг сообразил, что птицы больше нет, только чуть золотящееся к горизонту небо, улица, приземистые дома и какое-то безумное количество чистокровных ситов, которые спешат куда-то по тротуарам или несутся по мостовым на лёгких спидерах. Спидерах очень знакомой модели — такие находили на раскопках в районе Дрезша и Техраны. Образец 198-11, личное транспортное средство эпохи Катастрофы. И в общем-то, архитектура ведь тоже была знакомой. Он эти домики лично из-под песка поднимал семь лет назад, и лично же схему застройки чертил. Или не эти, а точно такие же? Вслед за белоголовым мальчишкой, Реут поспешил вниз по улице, и вот они уже стояли на площади перед храмом — Малой Пирамидой Адасты в Адишаре, которая сохранилась только на немногих уцелевших открытках да в описаниях, так качественно её сравняли с землёй. «Ну, хоть выяснил, где я — а то это уже как в анекдоте: в бездну подробности...[1]». Вживую, не на картинке, пирамида оказалась и впрямь по меркам храмов небольшой — немногим выше окружавших площадь домишек. «Отснять бы её, да толку-то — нельзя из сна в реальность ничего пронести. Впрочем, всегда можно запомнить и попытаться воспроизвести по памяти, через иллюзии или что-то вроде того... а для этого надо как следует рассмотреть её со всех сторон». Благо, в чужих снах он был совсем уж бесплотен, и постепенно набиравшаяся на площади толпа не была ему помехой: не замечая, ситы — безумное множество ситов — просто проходили сквозь него. А вот мальчику с кувшином пришлось нелегко: кто-то, конечно, покупал у него попить, но многие просто отпихивали с дороги, а то и затрещин отвешивали, чтоб не мешался. Но вот раздался звон колокола, и на площадку над лестницей вышла полностью обнажённая женщина с длинными белыми волосами, а за ней — давешняя девица в мундире, несколько дроидов явно боевого типа и один секретарь. Девица встала на краю и уткнулась глазами в датапад. Голая женщина опустилась на заранее приготовленную подушечку, приняла из рук дроида-секретаря странный головной убор в виде ветвистых рожек, водрузила его себе на лоб и завязала себе глаза. — Я Рантаал, дочь Авраан из Золотого Леса, — громко провозгласила она. — Я Адаста, Владычица Владык. Пока отец мой смотрит на нас с небес[2], я буду судить тех, кто готов принять мой суд. Сердце билось, как бешеное, в горле комом застрял воздух, не давая толком вздохнуть. Увидеть вот так, вживую, не на реконструкции по фрескам и воспоминаниям, настоящий обряд Старой Империи... Заш бы не то, что руку — голову отдала бы за такое счастье. Не отрывая взгляда, Реут смотрел, как, повинуясь подзывающей их девушке в чёрном, по ступеням то поодиночке, то парами или группами поднимаются люди — ситы — преклоняют колени перед "Адастой" и ждут, какой камень она вытащит из стоящих у неё по бокам корзин. Кому-то доставался синий, кому-то — жёлтый, а некоторым — белый. Жёлтый был явно хуже всего, потому что получивших его просителей немедленно фиксировали и уводили прочь дроиды. Оставалось определить смысл двух других камней, а хорошо бы ещё значение того, из какой корзины и какой рукой их доставала Адаста... ...но всё подёрнулось маревом, и Реут вновь стоял на узкой улочке, хотя на вид уже не той, что была в начале. Должно быть, его перенесло сюда следом за мальчиком с кувшином, потому что тот стоял на крыльце одного из домов, усиленно стуча в дверь. Наконец, ему открыли. На пороге показалась усталая женщина — сит, разумеется — с ребёнком на руках. — Тешаах, привет, а к Кайросу можно? Он просил разбудить его, если будет суд, — сказал мальчик. И только сейчас Реут осознал, о ком идёт речь. «Если это Коррибан, если ещё не пришла Катастрофа, а беловолосая Рантаал из Золотого Леса — не тёзка и не прабабка лорда Рантаал... тогда и Кайрос — никто иной, как Кайрос Стихоплёт, великий пророк, спаситель нашего народа». Тешаах — должно быть, жена или родственница, чьё имя хроники не сохранили — отошла в сторонку, пропуская Тена внутрь, и Реут поспешил следом. Сначала в прихожую (здесь мальчик оставил свой кувшин и уличные башмаки), а потом вверх по лестнице на чердак и в серую дверь, в комнату великого пророка... из которой так разило дешёвым спайсом нескольких сортов, что оба они аж закашлялись. В комнате было сумрачно. Свет пробивался через пыльные, изрядно проеденные молью тяжёлые шторы на окнах, едва позволяя разглядеть узор на пушистом ковре и сидящего посредине мужчину в кресле-качалке — с длинными, не то, что спутанными — в войлок свалявшимися волосами, худого, с трубкой из чёрного хрусталя в безвольно свисавшей с подлокотника руке. — Эй, Кайрос! — мальчик пнул кресло. — Кайрос, покарай тебя Эсеф, давай, очнись уже! Но тот, охваченный наркотическим трансом, его не слышал, покорно позволяя себя трясти и даже дёргать за волосы. — Кайрос, я сейчас уйду, и ты пропустишь день суда, — строго предупредил мальчик. — А ты мне уже заплатил за побудку, помнишь? Неясно, от слов его или от чего-то ещё, но пророк наконец пришёл в себя — или нет, скорее, наркотический транс сменился на пророческий. Глаза зажглись синим огнём, всё тело напряглось, выгнулось дугой, губы зашевелились — сперва беззвучно, а потом с них начали срываться слова: — Смерть... рыжий... с небес... закат... смерть... бездна... лететь... назад... И, наконец, он заговорил — громко и властно, так что голос его, казалось, не помещался на крохотном чердаке: — Я вижу закат над бездной, я вижу, как гибнут братья, как дева с косой железной распахивает объятья. Та дева любвеобильна — в объятьях всем места хватит. Останется прах могильный от челяди и от знати... Тен, Тен, Тен, я вижу, я вижу, я вижу, как спускаются с неба вестники гибели, Тен! Брат и сестра, облачённые в белое, он трусоват, да она — слишком смелая. Приняты будут владыкой владык, станут конечно же центром интриг. Следом за ними приходит война, эта война несёт гибель для нас. В день, когда явятся брат и сестра — больше не медли, приходит пора... — Какая пора, Кайрос? — мальчишка снова тряхнул его за плечи. — Какая пора? Для чего? — Пора собрать всех и бежать — прочь, прочь, по неизведанным путям, в тень, в ночь, наперекор лихим ветрам. Знать, ждать, когда пройдёт пять сотен лет... — в горле у пророка забулькало, и он, хрипло закашлявшись, бессильно осел на кресло.* * *
Видение завершилось — Реут снова стоял в темноте, перед фонарём, на котором сидела странная птица незнакомой породы. — Тен... — задумчиво хмыкнул он. — Неужто?.. Птица рассмеялась — лёгким, весёлым девичьим смехом. — А ты верил, что он в восемь лет уже правил целой планетой, расправившись с матерью, отчимом, родным отцом и сводным братом? Или, может быть, что все его соратники сплошь и рядом были великими лордами? Ты разве забыл, что твой вечный враг рождён был рабом среди рабов? — Значит, Рантаал была жрицей в крохотном всеми забытом городишке, Кайрос — наркоманом... — Тараал — офицером городской стражи, её брат Тайрелл — нищим, — весело подсказала птица. — А что, от этого они стали меньше героями и спасителями ситского народа? Так ты считаешь, Реут сын Адхики, собственность дома Тараал? Он покачал головой. Нет, конечно — просто увиденное плохо вязалось с выученным, с написанным в родословиях, с тем, что сохранилось в семейных преданиях и страшных сказках. — Хорошо, — сказала птица. — Хорошо, что ты так не считаешь. За это, Реут сын Адхики, владыка Сферы Древних Знаний, однажды я снова провожу тебя в чужие сны. А пока — ступай, у тебя и наяву довольно дел.