В плену

Удар — вдох. Удар — выдох. Удар — вдох. Эд бил размеренно, он был не слишком зол. Сегодня он бил почти по привычке. Так, для острастки, чтоб не забывала. Его удары были лишены той ярости и силы, которая случалась гораздо чаще. Обычно все было намного хуже. Сейчас же только тренировка. Разминка. Вдох — выдох. Пока человек дышит, он жив — прочитала однажды Кэрол в какой-то книге. И с тех пор дыхание было для неё главным. Она даже сигареты бросила тогда, настолько почему-то запала в душу ей эта фраза. Она даже по утрам бегать начала, наполняя свои лёгкие свежим воздухом. А однажды остановилась, чтобы отдохнуть, и познакомилась с Эдом. Не стоило ей останавливаться. Нужно просто дышать. Дышать, не прекращая ни на секунду. Вдох — выдох. Это успокаивает и даёт силы перетерпеть боль. Её учили дышать, когда она рожала Софию. И она дышала, все делала правильно — вдох и выдох — а потом, приподнявшись на локтях, долгих три секунды ждала, пока раскроются лёгкие её ребёнка. Долгий крик, вдох, выдох — вот она, новая жизнь. Иди к папочке Эду… И дыши, ведь ничего иного в этой жизни он тебе не позволит. Дыхание — это единственное, что пока не раздражало Эда. А ведь его могла привести в ярость любая мелочь: не вовремя брошенный взгляд, неудачно сказанное слово, любой жест, каждое действие. Сегодня он тоже был недоволен. Вот только Кэрол, чьи щеки горели от ударов, до сих пор не знала, чем. Да и стоит ли знать? — Больше ни один урод не скажет о том, что он тащится по твоим волосам, — пробормотал Эд, торопливо оглядываясь. Он нашёл нож. Повернулся к Кэрол, прижатой к стене и пропустившей один вдох — целую маленькую жизнь — и с маниакальным блеском в глазах приблизил лезвие к её щеке. Насладился своей властью и запустил руку в её распущенные волосы. Ей было позволено распускать их лишь дома. Только дома они, густые, тяжёлые и не поддающиеся ни одной расчёске, могли свободно лежать на плечах. Рывок — вдох Кэрол — и острый нож срезал большую прядь. Выдох — на пол упала ещё одна каштановая прядь с несколькими, недавно появившимися, седыми волосками. Она закрыла глаза и оставалась в руках Эда безвольной куклой. А он поворачивал её из стороны в сторону и резал, резал. Сыпал проклятиями и насмешками: он срезал волосы не под корень, а на уровне лица, но так неровно, что их придётся подстричь. Подстричь уже навсегда. Ведь разве решится она ещё раз дать ему такое оружие против себя? Толкнув её напоследок, Эд остановился в дверях, швыряя нож на стол. — Через час ужин в гостиную. И пиво. Сегодня бейсбол. А ещё — начало его двухнедельного отпуска. Начало её личного ада. Времени было впритык, но Кэрол все так же сидела на полу, перебирая подрагивающими пальцами мягкие кудри, безжизненно лежащие на серой плитке. Мёртвые… — Мама, а где твоя прическа? Огромные карие глаза и два смешных рыжих хвостика — её пятилетняя дочь стояла в дверях и, часто моргая, смотрела на неё. — У меня теперь новая прическа. Нравится? Кэрол растрепала оставшиеся волосы вокруг головы. Не глядя в зеркало, она могла сказать, как выглядит. Как клоун. Торчащие во все стороны кудри, красный опухший нос, горящие огнём щеки и, в довершение образа, — синяк под глазом. — Ты как одуванчик, — несмело улыбнулась София. Прошла босыми ногами по её волосам и села рядом, касаясь кончиками пальцев лица. — Больно? — Совсем нет, дорогая. — Правда-правда? — Правда-правда. Её девочке для отвлечения много не нужно было. Стол, стул и альбом с карандашами — и вот София уже, тихая, как мышка, сидит и что-то рисует. А заглядывающая через её плечо Кэрол в свободные от приготовления ужина секунды пытается понять, что это. И почему оно такого чёрного цвета. Чёрного, как её жизнь… А дальше все шло своим чередом. Эд даже не взглянул на неё, принесшую ему в гостиную на журнальный столик, у дивана напротив огромного телевизора, поднос с ужином и банку пива. Он, конечно, выпьет не одну, и она весь вечер будет носить ему их из холодильника — не задерживаясь ни на минуту после громкого окрика. Они с Софией ужинали вместе на кухне. Дочь радовалась предстоящему отдыху от садика. Эд, живший сейчас на пике ревности, не отпускал Кэрол даже туда, сам отвозил Софию в сад. Но вставать в свой отпуск так рано он не намеревался. А потому дома сидеть будут все. И если не случится никакого чуда, это будет полной катастрофой. А чудес обычно не случалось — уж это Кэрол знала наверняка. Никогда не придёт в этот дом фея-крестная с ворохом нарядных платьев и приглашением на бал. Никогда не приедет сюда принц на белом коне, готовый забрать не только помятую уже принцессу не первой свежести, а ещё и её дочь. И никогда не явится сюда смерть с косой, чтобы, так внезапно и так долгожданно, Господи прости, забрать у них средоточие всех бед — Эда. Кэрол не ждала никого. И все-таки стук в дверь раздался. Громкий, долгий и быстрый. Тревожный. — Шли всех нахрен! — послышался раздражённый голос Эда, увлеченного игрой по телевизору. Он успел выпить уже три банки пива — достаточно для того, чтобы начать ощущать себя королём мира, и чертовски мало для того, чтобы вырубиться, наконец. Кэрол уже в самом деле приготовилась вежливо, но очень быстро избавляться от соседки, заскочившей вдруг за стаканом сахара, продавца моющих пылесосов или очередного представителя очередной религиозной группы, которых в последнее время стало слишком много и которые только и делали, что хором предвещали конец света, все никак не начинающийся, несмотря на начало нового тысячелетия. Она открыла дверь, не глядя, и против воли отступила на шаг назад. Эти мужчины не были похожи на её соседей — в их до безобразия благополучном районе таких вообще не встретишь. Не походили они и на продавцов. Религией от них тоже не веяло. А вот чем веяло и даже отчётливо — так это опасностью. — Чем я могу вам… — успела быстро произнести Кэрол, перед тем как в испуге отшатнулась вглубь дома. Эти люди, возникшие из ниоткуда, приглашения не ждали. Они просто вошли в её дом. Просто заперли за собой дверь и торопливо оглянулись. Воры? Или хуже? Пистолет в руках у одного из мужчин был направлен прямо на Кэрол. И больше она не видела ничего, кроме дула, чёрной дыры — приковывающей к себе её взгляд, словно это единственно важное, что здесь есть. Голос пропал. Дыхание срывалось. Одна мысль билась в голове — София. Она открыла рот, чтобы закричать. Чтобы позвать на помощь единственного, кто мог сейчас помочь — Эда. Но снова опоздала. Один из мужчин, постарше, с рюкзаком на плече и пистолетом в руках, быстро сориентировавшись, пошёл на звук телевизора. К Эду. А второй грубо схватил её, прижимая спиной к своей груди и закрывая шершавой ладонью ей рот. Что-то острое кольнуло ей в бок. Нож. — Только пискни, дамочка, — прорычал незнакомец, подталкивая её все туда же, в сторону гостиной, где вдруг воцарилась полная тишина. Эд?