Can you feel my heart?

Тоска по человеку — это только самое начало скорби. Ханна Бренчер. Если ты найдешь это письмо

      Осень пришла уж слишком быстро. Казалось, вот только вчера солнце нещадно палило, чуть ли не плавя асфальт, листья блестели сочной зеленью в городском сером пейзаже, а тёплый воздух приятно оглаживал кожу, даря настоящее блаженство. Но вот уже лист с календаря сменяет август на сентябрь, давая старт не только осенней хандре, но так же и началу учебных дней. Нудных и тягучих, как соленая карамель.       Для Макаровой начало учебно-рабочих дней ознаменовалось появлением новой учебной программы на второй курс и классным руководством только ставших студентов, которым придётся как-то адаптироваться под новое учебное заведение. А Макарова должна активно этому поспособствовать, дабы первокурсники не натворили дел. Собственно, новость о руководстве группы для неё не была чем-то внезапным, как это бывает у её коллег. Владимир Степанов, директор колледжа и по совместительству друг отчима, уже давно делал намёки Макаровой в сторону этой части жизни преподавателя. Да и сам отчим делал то же самое, мол, давно бы пора примерить роль куратора для продвижения карьеры. Однако сама девушка не шибко-то и стремилась занять эту нишу, уютно себя чувствуя и простым преподавателям. Плюс слезы её коллег, с которыми те прощались со своими воспитанниками, тоже возымели эффект — Макарова считала, что когда-нибудь реветь будет точно так же, а потому отмела прочь столь сомнительную затею.       И вот сейчас, стоя перед этими разношерстными, но ещё детьми, которые только начинают познавать трудности студенческой жизни, Макарова начинает осознавать всю ту степень ответственности, которую придётся нести на своих плечах.       Инструктаж и общие правила давно уже оглашены, и в данный момент в аудитории стоит мёртвая тишина. Бывшие школьники во все глаза смотрят на стойко державшуюся Анастасию Игоревну, по которой сложно догадаться, что в чертогах разума она судорожно пытается сообразить, что же ещё делают преподаватели в таких вот ситуациях.       «Надо было всё же поинтересоваться у Тамары Васильевны. Но я, как всегда, слишком самостоятельная». — Взвыла девушка, чувствуя, что вот-вот начнёт рвать волосы на голове.       — Анастасия Игоревна, — робко тянет девичий голос за одной из парт.       Вроде всего лишь произнесли её имя и отчество, а она уже готова расцеловать того, кто нарушил эту бетонную обстановку. Короткий вздох — и глаза девушки сталкиваются с нерешительными карими. Круглолицая девочка за третьей партой первого ряда нервно дергает свой яркий и по-настоящему летний браслет за бусинки, пытаясь найти хоть какое-то успокоение. На короткой шее висят разного рода подвески, что просто не могут не привлечь внимание. И Макарова тоже попадается в их ловушку.       Глаза как-то сами собой находят один очень примечательный символ, а в голове в одно мгновение происходит щелчок. Всего на какую-то долю секунды, такую ничтожную в сравнении с жизнью, но её хватает, чтобы пошатнуть нерушимую крепость самообладания, так тщательно воздвигаемую Макаровой младшей.       В одно мгновение кабинет по щелчку пустеет, она видит призрачный образ всё с такой же ехидной усмешкой и пламенем лесного пожара в голубых глазах. В тонких и длинных пальцах, из-за которых в Насте порой просыпалась зависть, блестело улыбающееся солнце с косыми лучами. И вроде обычная безделушка, но, кажется, будто старшая Макарова поймала само солнце на цепочку, а на небе сейчас всего лишь симуляция. –Настасья, не спи, — сильный низкий голос сестры бьёт под дых, на какое-то время выбивая из головы все посторонние звуки и стирая совершенно все голоса, которые могли зазвучать именно сейчас. Макарова пытается хоть как-то отреагировать. Пытается сделать хоть что-то: выкинуть видение из головы, позвать сестру или хотя бы просто закрыть глаза. Но сбитый с толку мозг слишком тормозит, и принять какое-либо действо не получается. Да и хотела ли она вот так быстро расставаться со столь любимым образом? Конечно, нет. Но в последние годы мозг уже давно вытеснил голос сердца и вновь уступать не собирался. Так что наваждение с большим усилием выветрить удалось. Однако осадок грусти свинцом осел в лёгких, не позволяя дышать, а иней тоски корочкой захватил «вечный двигатель» в свою тюрьму. — Да? — как можно уверенней произносит куратор, подмечая, что от долгого молчания голос чуть хрипит, а челюсть болит. — Мы можем идти? — всё так же нерешительно спрашивает девочка, будто боясь, что Настя съест её или выкинет в окно. — Да. Расписание найдёте в общей группе колледжа или на сайте, — на автомате произносит уже заученные за два года слова. Дети, как по команде, быстро ретировались, оставляя куратора в одиночестве. Но даже это было ненадолго. Она чувствует странную усталость и опустошенность. Внутри будто резко все перегорело и даже маленького огонька не осталось, чтобы хоть как-то продержаться до конца этого дня. Девушка не понимает, хочется ли ей кричать во всю глотку от злости на свою минутную слабость или послать весь мир к чертям и сесть на знакомый автобус, и доехать до того места, которое уже стало частью этого дня сурка в её жизни. Но выбирать, как первое, так и второе не хотелось. А делать хоть что-то надо было. Хрип срывается с губ. На пару перед ней падает всего одна капля, что мокрым пятном остаётся на деревянной поверхности. Больно ли ей? До хруста в ребрах. Настя так стремилась разделить собственную жизнь на две и не пересекать их между собой. И у неё это хорошо выходило. Так почему же сейчас какому-то сраному кулону удалось не только привлечь к себе её внимание, но заставить думать о чем-то постороннем в такой неподходящий момент? Почему она в принципе позволила себе рассматривать эту девочку? Игра ли это вселенной, что решила устроить ей своеобразную проверку или же она бредит, и это было обыкновенное человеческое любопытство? Девушка не понимала. Да и сейчас разобраться в этом мало хотелось. В голове ураганом несётся стая мыслей, образов и привязанных к ним эмоций, из-за чего мозг словно подвергся DDos атаке и никак не хотел нормально функционировать. Настя не была из тех людей, что так легко и просто прощаются с воспоминаниями, а уж тем более — с людьми. Каждый, кто хоть как-то был связан с ней, навсегда оставался в шкатулке памяти. И не важно как: образ, воспоминание, эмоция. Она помнила всех, кто ушёл. А уходили они часто, оставляя за собой призрачный шлейф, что становился удавкой, впившейся в горло. И она всегда отпускала их. Твердое: «Своё вернётся», стало если не девизом, то сводом правил. Испытывала ли она разочарование, когда люди-кочевники оставляли её? Конечно же, нет. Но всё же один человек смог заставить её пренебречь своими же правилами. Старшая Макарова, Ната для домашних, и по сей день остаётся тем самым призраком, за которым девушка, сама того не замечая, продолжает бежать. Мечта с сестрой в главной роли, словно опухоль сидела в сером веществе, и сама девушка не предпринимала ровным счётом ничего, дабы избавиться от неё. Да и зачем? Так приятно осознавать, что у тебя ещё есть, для чего жить, хоть и причина эта крайне странная и глупая. Спина касается мягкой сидушки недавно купленного кресла, но радости, как это было в первые дни, не вызывает. Зелёный туман спрятан за веками, укрывает от невидимых зрителей обреченно-тоскливое мерцание, и лишь поджатые губы выдают внутреннюю бурю девушки. От угнетающих мыслей спасает вибрация на столе, волнами касающаяся сознания. Брать трубку совершенно нет сил, как и говорить с кем-либо, но что-то подсказывает, что принять вызов всё-таки придется. Макарова заносит кисть над столом и лишь со второго раза находит аппарат. Приняв решение включить громкую связь, девушка ждет, когда с той стороны начнут говорить: — Слушаю, — на выдохе произносит Настя, смотря в недавно выбеленный потолок. — А я уже думала, ты сбросишь, как обычно, — язвит женский голос. Подруга вызывает лишь лёгкую полуулыбку и внутреннюю благодарность за её действительно нужное сейчас появление. — Ну, как видишь, я решила сломать систему, — более живым тембром выдаёт Макарова, продолжая что-то выискивать на белом потолке. — И меня это несказанно радует, — парирует Анна.– Я что звоню-то. Ты чем ещё сегодня собираешься заниматься? Ну помимо того, что строить из себя строгого ментора, — не удержалась от шпильки подруга. — Неплохая попытка пошутить, но провальная. С ними я уже закончила, осталось собрание в час, и я свободна, — попутно заглядывая в ежедневник, бросила девушка. — Здорово. В четыре жду тебя у кафе. Адрес в смс кину. Отказ не принимается. Все, до вечера, — тараторит Пешкова, чем-то шурша на заднем фоне. Настя же такому поведению не удивляется, как-то свыкшись с ним, но порой наглость Пешковой всё же бьёт все рекорды. Нет, она, конечно, могла бы по протестовать и попробовать убедить подругу, что компания пледа и чая ей милее, но занятие это бесполезное. Анне совершенно не составляет труда врываться в квартиру девушки и тащить за собой, накрывая потоком слов для оглушения. Так что оставалось согласиться, надеясь, что очередная затея рыжей бестии не приведёт их в местное отделение полиции. *** Как Пешкова и обещала, почти сразу после собрания, которое изрядно затянулось из-за появления новых лица в коллективе, на телефон морально уставший Макаровой пришло сообщение с детальным описание места, куда надо идти, и внешним видом самого кафе. Для чего было последнее, девушка мало понимала, но вдаваться в подробности не стала. Не было желания. Собрание затянулось аж до половины третьего и, к огорчению Анастасии, домой попасть она не успевала. Огорчило это наверное больше, чем появление чрезмерно активной русой особы в рядах преподавателей. Ирина Игнатьевна, очередной «камень», свалившийся на бренную голову бедной девушки. По настрою этой женщины стало понятно — так просто в покое Макарову она не оставит. Для своих тридцати трех лет Лапоткова была очень подвижной, будто ей всего каких-то шестнадцать. Даже в свои двадцать с лишним лет сама Настя такой резвостью и прыткостью похвастаться не могла, а ведь она ещё так молода. К гиперактивности этой немного взбалмошной личности, можно было приписать и любовь поговорить. В общем, полная противоположность Макаровой. От безостановочного трепа коллеги по несчастью, к концу рабочего дня голова не просто шла кругом, а вот-вот была готова выйти на орбиту земли, лишь бы, наконец, побыть в тишине. И Глеб Сергеевич, один из немногих, с кем Макарова поддерживала приятельскую связь, был полностью солидарен в этом. Даже его навыков психолога не хватало, дабы успокоить преподавательницу литературы. — И Настя, — обратил на себя внимание Галюк. В этот раз, а не как это было обычно во время рабочих дней, выходили из главного корпуса они порознь. Задумавшаяся над всеми вещами разом, девушка ушла вперед, не дожидаясь своего коллегу. Обернувшись на звук спокойного голоса, вырвавшего будто из-под воды, Макарова блеснула зеленью в глазах, показывая готовность слушать. В почти смолистых волосах мужчины сверкнула серебряная нить седины, намекающая на немолодой возраст. Спрятанные глаза за очками, что как влитые лежали на орлиному носу, смотрели вполне серьёзно и даже как-то строго, и эта строгость подтверждалась немного потемневшим до цвета диабаза хрусталиком. Морщинистая складка залегла между широкими бровями, придавая и так остро выточенному лицу ещё больше резкости. Спустившись на пару ступеней вниз, но не разрывая зрительный контакт, мужчина наполняет голову смотря на неё из-под узкого лба. Так обычно он показывал всю серьёзность будущих слов, что поначалу это даже пугало. — Постарайся не говорить о себе или о ком-либо ещё слишком много. Мы не знаем ни эту женщину, ни что у неё в голове, — спокойный бархатный голос ватой забивается в уши, заседая в голове не хуже попсовой песни. Отчего-то по телу девушки бьет дрожь от произнесенных мужчиной слов, а ладони тут же потеют. Но Макарова быстро берет себя в руки, списывая все вышеперечисленное на простую усталость. — Конечно, Глеб Сергеевич. Приятного дня, — чеканит Макарова и чуть ли не бегом слетает по ступеням вниз, оставляя хмурого мужчину позади. Опаздывать сейчас хотелось меньше всего. *** Оказывается, кафе с незамысловатым названием «Плуг», было ей весьма знакомо. И не только из-за того, что, будучи любительницей пеших прогулок, Настя данное место уже посещала, сколько из-за странного стечения обстоятельств: хорошая подруга старшей Макаровой когда-то работала здесь, и сестра часто таскала Настасью с собой, не желая оставлять её рядом с отчимом. Вот только называлось тогда заведение совсем по-другому, да и летней террасы тоже не было. А в остальном это было все то же невзрачное кафе, когда-то любимое подростками. И сама Анастасия входила в их число, потому что обожала местную кухню. Но это было так давно, и сейчас некий восторг и трепет уже не теплились в груди, как и тёплая ладонь Натальи не сжимала холодную — девушки. Появилась тоска по утерянному прошлому, что снежным шаром стояла где-то на полке в чулане воспоминаний. Чем ближе девушка приближалась к строению, тем отчетливее понимала, что сейчас ей хочется сбежать. Странное предчувствие (а с ней бывало такое редко), засвербило под костями, буквально крича сигналами бедствия в её мозгу. Но найти какую-либо причину и логичное объяснение она не могла, к великому сожалению. Однако детское желание сбежать, испуганным кроликом скакало по серому веществу, дергая ещё оставшиеся подростковые повадки. Ей действительно не шибко-то и хотелось попадать вовнутрь заведения. Ведь если рассуждать логически, то Анна наверняка кого-то притащила за собой следом и не просто так, в чем весьма уверена Настя. У Пешковой вообще в принципе не бывает ничего просто так. Вот только вспоминается это в последний момент, когда уже поздно. Хотела ли сама Макарова сейчас знакомиться с кем-либо? Она бы ответила с полной готовностью — нет. Особенно сейчас, когда гнетущие чувства волнения и обиды за Славу совершенно не позволяли нормально функционировать мозгу. Слава… Как вспышка от фотокамеры, так появляется образ язвительного Карелина, вот только уже без ухмылки на полоске губ и пофигизма в сером тумане, обволакивающем глаза. Вместо ухмылки — напряженно сжатые губы и огненная вспышка взорвавшейся бомбы. Она словно попала в ящик фокусника, в который уже воткнуты шпаги, но осталась ещё одно отверстие, находящееся прямо напротив жизненно-важного органа. И невидимый палач уже заносит острие над «тюрьмой». В груди начинает образовываться вакуум, в глазах белеет мир. Она не хотела запоминать его таким. Не хотела портить воспоминания об этом человеке, что занял все место в её пустующей душе. Макарова была готова заняться самообманом, придумывать любое оправдание его поступкам. Все что угодно, лишь бы помнить его весёлым Славой, со своими чокнутыми тараканами в голове. Было странно осознавать, что один человек мог так безвозвратно повлиять на нее, раскручивая сферу парадигмы в своих руках и подкидывая её, как мячик в руках. А уж тем более заставить думать о себе чаще, чем дозволено. Слава, безусловно, был дорог ей как друг, слушатель и человек, о котором она могла заботиться. Ей было приятно что-то готовить ему и слушать один и тот же рассказ о её «буржуйских повадках». Ей нравилось напоминать ему о шарфе, что вечно валялся на дне его рюкзака, опять же оставленный ею. Однако сам парень дико бесился с таких выходок Макаровой и не раз упрекал за это, порой в весьма нелестной форме. Но все это было только дымом в глаза, для отвода посторонних лиц, дабы не терять имидж редкостного засранца. А может он и в действительности был таковым, а она опять пудрила мозги сама себе? Это она уже навряд ли узнает. Размышления во время ходьбы до добра не доводят, думала Макарова, когда дверь ударила по лицу. Импульс боли пробился до самого мозга, но пострадавшей удалось сдержать, как крик, так и нецензурную брань за сжатыми зубами. В голове — самый настоящий звон парижского сбора, и кажется, что вот-вот пойдет трещина по всему черепу. Лоб опалило огнём, нос и вовсе пульсировал. Но страшила лишь мысль о том, что на любимой белой рубашке может появиться красный развод. — Вот черт! Извините, пожалуйста, я не хотел, — взволнованный мужской голос неохотно, но все-таки доходит до слуха девушки. Радует, что он не сбежал, сделав вид, будто ничего не было, невесело усмехается девушка, сжимая дрожащей ладонью онемевший нос. Боль постепенно сходит на нет, но её отголоски все ещё маячат цветными пятнами, плавающими в зрачках. Получить по лицу, ещё и в Первое сентября, когда уже завтра надо идти на работу, было самым худшим подарком от вселенной. Но Настя молча терпела, мечтая о том, что удар был несущественным, а потому все может обойтись. Но неприятное покалывание у носа говорило совершенно об обратном. Медленно, не переставая держать пострадавшую часть тела, девушка выпрямляется, моргает, пытаясь сфокусировать мутный взгляд на своём обидчиком, что сейчас похож на одно сплошное тёмное пятно. Растерянный и сочувствующий взгляд парня на секунду вводит в ступор и без того выведенную из строя девушку. На вид он не намного старшее её. Весь вид парня наталкивает Макарову на мысль, что он весьма добродушный, и сомневаться в искренности его слов или действий в дальнейшем не стоит. Он мнется рядом с «виновницей конфликта», совершенно не зная, что ему делать, судя по сведенным темным бровям на округлом лице. Крови, как Макарова успела заметить, не было и не будет. «Синяк вылезет. Это точно», — печально заключает девушка, все же дотрагиваясь кончиками пальцев до ушиба. — Всё нормально, — вроде голос максимально спокойный, но дрожащие нотки недовольствия говорят об обратном. Так и хочется применить известные многим слова для более точной окраски происходящего, но воспитание не позволяет. — Мне так жаль. Сильно я вас, да? — неизвестный все-таки делает шаг вперёд от двери, то нервно сжимая руки в кулак, то наоборот разжимая. — Не особо. Жить буду, — вздыхает та, в аккурат начиная рассматривать обидчика. Обычный парень, каких на свете пруд пруд: прямой нос, полноватое телосложение и странная белая прядь надо лбом; белая ветровка накинута поверх чёрной футболки, такие же белые штаны. Однако что-то наталкивает на мысль, что парень не местный. А может она опять параноит. В любом случае, от нового знакомого нужно было срочно избавляться, иначе любимая подруга начнёт выедать мозги за опоздание. «И как избавиться от него сейчас? Надеюсь, не станет помощь предлагать или что-то в этом духе», — мелькает в голове за секунду до того, как случается все да наоборот. — Пойдемте внутрь. Вам надо лед приложить, иначе синяка не миновать, — уверенно произносит молодой человек и, то ли не заметив, то ли просто проигнорировав, открывает перед девушкой многострадальную дверь. И вот уже сама Макарова мнется. С одной стороны ей действительно надо туда. Но с другой — она сейчас может легко отказаться и уйти домой, сообщив потом Анне причину своего отсутствия. Пешкова, конечно, сначала бы позлилась, потом пожалела, но отстала бы. И все счастливы. Однако что-то похожее на совесть, шепнуло, что план фигня и не такая уж это и веская причина, что немного парадоксально. Данная ситуация вообще вызывает кучу противоречивых эмоций: от желания наорать на него, дабы душу отвести, до — просто молча развернуться и сбежать. Все же воспитание первое сделать не позволяет, из-за чего уже смущенная девушка тупо пялится на собранного парня. Долго размышлять Макаровой не дали: женщина с бейджеком на левой стороне, так внезапно появившаяся в проходе, внимательно обводит их вопрошающим взглядом, так и говоря: «А что, собственно, происходит?» Решив для себя, что многовато было сегодня в её жизни общения с незнакомцами, Настя быстро минует администратора и, не дожидаясь парня, уходит вперёд, попутно расстегивая две верхние пуговицы на рубашке. Дышать стало немного, но легче. — Идемте за мной, — кидает парень, тем самым прерывая только начавшую говорить девушку, и устремляется дальше, не оставляя Макаровой выбор. Настя кивает, скорее себе для уверенности, ступая за ним, вперев глаза в широкую спину. Мыслей в голове отчего-то почти нет. Одно лишь нетерпение — окончилось бы этого все поскорее, чтобы можно было уйти к Анне. Поход к Пешковой всяко лучше, чем нахождение в компании незнакомого парня, который хоть и проявляет дружелюбие, но дальнейшего желания пообщаться не вызывает. Вся ситуация напоминает один большой ситком сериал, где она играет роль неудачницы-зубрилы, которой вечно достается. И отведенная вселенной роль по вкусу ей ну совершенно не приходится. Не то чтобы и в жизни она ходила за пазухой у фортуны, все же таких событий в её жизни не происходило. Наверное, это можно сравнить с первым знакомством с Карелиным. Хотя нет, там ситуация была гораздо хуже. «Надеюсь, мы с ним быстро распрощаемся», — чуть ли не молится про себя девушка, рыская взглядом из стороны в сторону, дабы найти рыжую макушку. — Ребят, — обращается к кому-то парень, но Макаровой из-за спины, что загораживает обзор, не удаётся взглянуть. — Я сейчас схожу за льдом, пусть девушка с вами посидит. — быстро произносит парень, оставляя её в компании ещё одних незнакомцев. Стоит препятствию исчезнуть, и перед глазами напряженной девушки открывается интересная картина, которая все больше говорит о комичности событий. Беззаботная Анна, держа в лёгкой руке керамическую кружку, уже измазанную в нежно-розовой помаде, с не скрытой любовью и трепетом взирала на сидящего рядом парня, который, судя по всему, и был тем счастливцем, о котором Пешкова не раз говорила. Однако не в обиду самому парню, но рост у него весьма миниатюрный. Из-за стола он даже больше был похож на ребёнка или младшего брата девушки. Но ни как не на кавалера. Впрочем, выстроенный в голове образ скромного и тихого парня быстро улетучился, стоило ей заметить, как оценивающий взгляд без стеснения прошелся по фигуре самой Макаровой. — О, да ладно. Явилась! — язвит рыжая, привлекая к себе внимание и попутно пытаясь незаметно ткнуть острым локтем соседа. — Как видишь, — не зная, как лучше ответить, произносит девушка, неловко садясь за столик. — Кстати, — тянет Пешкова, взявшись за край стола двумя руками. — Это Эльдар, мой молодой человек, — не пряча счастливую улыбку, воркует Пешкова. Не заметить искрящихся чувств девушки к этому парню мог разве что совсем слепой. И чем-то флегматичную Макарову это забавляло. То ли поведение самой подруги, то ли ее по-детски счастливое лицо. Влюбчивая Пешкова не раз поражала спектром своих эмоций, которые менялись за считанные секунды. Её молодой человек, что сидел расслабленно и свободно, словно данная встреча происходила далеко не в первый раз, мягко взглянув на эмоциональную рыжую из-под линз очков, коротко кивнул Насте, не переставая держать дружелюбную улыбку на губах. Несвойственная и слишком частая за этот день неловкость лентой сжимала короткую шею, не позволяя ничего толком сказать. Девушка плохо подбирала слова, не понимая, что лучше сказать в том или ином случае, а что наоборот будет лишним, поэтому и оставалось улыбаться (по крайней мере, она надеялась, что это похоже на улыбку) и кивать, ожидая, когда эта прелюдная казнь закончится. — Приятно познакомиться. Аня много рассказывала о тебе, — парень машинально начинает тянуть руку, но быстро отдергивает себя, видимо, посчитав жест не уместным. — Тоже достаточно наслышаны о тебе, приятно познакомиться, — нейтральным тоном вторила ему она под неодобрительный блеск глаз рыжей. Анна от чего-то была не довольна: то ли тон подруги не обрадовал её, то ли сам ответ. Однако сама Макарова не стала зацикливаться на этом. Вернулся парень-обидчик. Все с таким же сочувствующем видом он протянул Насте небольшой пакетики, наполненный льдом. — Держи. Лучше приложить ко лбу, — посоветовал он, присаживаясь рядом. — Спасибо, — последовав совету нового знакомого, девушка, ежась от холода, накрывает болящее место, чувствуя покалывание. — Быстро вы познакомились все же, — смешок Анны сразу не понравился девушке, было в нем что-то заговорщическое. — И мне даже не пришлось ничего делать. — В смысле? — озвучил вопрос двоих сразу этот парень, то бросая вопросительный взгляд на Макарову, то на Пешкову с её хитрой улыбкой. И Макарова его полностью поддержала, хоть и мысленно. Они были знакомы с рыжей достаточно долго, однако единственная подруга продолжала оставаться тайной за семью печатями. Не смотря на род деятельности своих родственников (а они обосновались в МВД), Пешкова всегда была себе на уме и такими качествами, как перфекционизм и умение сосредотачиваться на чем-либо, похвастаться не могла. И понять, что на уме у этого рыжего урагана, мог лишь телепат, да и то тот бы с ума быстрее сошёл. Совершенно непредсказуемая, она могла довести до белого каления кого угодно. И благодаря этому, это с виду милое на вид рыжие создание, научилось манипулировать добротой некоторых людей. Однако злого умысла в её действиях не было от слова совсем. Пешкова была, как ребёнок, а дети порой наивны. — Да так, — быстро отмахивается она. — Ты чем так приложил её? И главное, за что? Хотя я так и знала, что когда-нибудь неумная голова нарвется на неприятности, — тараторит Пешкова, вызывая вздох возмущения у подруги и стыд у парня рядом с ней. Не самая приятная ситуация в жизни Макаровой, да и слишком комичная. Позориться перед дочерью старшего прокурора не очень-то и хотелось. Но другого выхода, как рассказать правду, не было, да и лисье лицо Анны усугубляло положение. Расскажи она рыжей всю ситуацию, и подколов до конца недели, а то и месяца, не оберешься. Рассказ был недолгим, однако, как и предполагала Макарова, подруга не смогла сдержать звонкий хохот в себе. Откровенно потешалась над не попадавшей в такие ситуации ранее Настей, которая сейчас старательно отводила глаза. Все лицо бедной девушки полыхало, будто она сидела вблизи костра. Только затихшее желание сбежать вновь смогло пробить себе путь и тонкими нитями попасть в нервы. Макаровой крайне неловко. А намерение провалиться под землю, так внезапно залетевшее в вихрем в голову, не казалось теперь таким сумасшедшим. Компания рогатых демонов сейчас казалась куда приятнее. Люди, сидевшие за ближайшими к ним столиками, неодобрительно косились в их сторону, тонко намекая на излишней шум. И пока кто-нибудь не решил их культурно заткнуть, ситуацию в свои руки решил взять «Гроза дверей», дабы прекратить этот абсурд. — Ань, может ты все-таки представишь свою подругу? А то как-то некультурно получается, — кареглазый пытается переключить внимание на себя, с чем вполне удачно справляется. Рыжая как-то слишком быстро успокаивается, что не ускользает от внимания Макаровой, и принимает вполне себе обыденный вид, будто минутами ранее не было этих насмешек. — Гена, эта та самая Настя, о которой я тебе говорила, — легко начинает Пешкова, мимолетно шикая на девушку напротив, что недовольно сложила руки на груди. — Она у нас дама весьма умная, добрая, да и вообще милашка. — Что-то подобное ты уже говорила, — усмехается парень, обменявшись с Эльдаром понимающим взглядом. «Нет. Она же не хочет сделать это?!» — ужас сковал тело в невидимый капкан, буквально заставив девушку окаменеть от догадки. Девушка, конечно, и так знала любовь подруги к своячничеству, но когда это затрагивает и тебя, ситуация из забавной превращается в настоящий фильм ужасов. И сама черноволосая с гордостью относилась у тому типу людей, которые в одиночестве чувствуют себя вполне комфортно и полноценно, нежели когда появляется кто-то второй, отчаянно желающий войти в твою зону комфорта или вытащить из неё. Такое Насте крайне не нравилось и повседневный нейтралитет, что появился к Гене, благодаря всего одной догадке, переменилось на «неприязнь». Настя совсем не ожидала, что странное «хобби» Анны когда-то коснется и её, ведь ранее подруга не изъявляла такого желания. Были, конечно, бурчания по поводу общения со Славой и не двоякие намёки на чрезмерное присутствия оного в её жизни. Но обычно дальше недовольных речей дело не шло, и Пешкова быстро теряла интерес, переключаясь на что-то другое. — Постоянно вижу тебя с этой шпалой. Честное слово, надоело. Добьешся когда-нибудь и уже я сама возьмусь за твою личную жизнь. А то с таким троллем под боком, в прямом и переносном смысле, ты ещё не скоро встретишь своего принца, — сердито бушевала рыжая в один из дождливых дней в Санкт-Петербурге, громко брякая ложкой об ободок кружки в доме Макаровой. Настя, давно привыкшая к таким импульсивным высказываниям Пешковой, уже попросту не обращала на них внимание, считая их в какой-то степени трогательными, ведь видно, что подруга волнуется за неё, нежели по-настоящему опасными для её спокойствия. И как оказалось, весьма зря. Сидя за столиком, в компании двух совершенно незнакомых парней, Макарова все отчетливее понимала это, сжимая холодными пальцами грубую ткань скатерти. Поймали в ловушку, как глупого кролика, что был слишком самодоволен. Из-за этой уверенности в своей особенности, попал в детский капкан, над которым всегда смеялся. Для неё ещё с детства такие интимные и близкие отношения под названием «Любовь» казались грустными и заранее обреченными на несчастья. И мать с отцом тому подтверждение: красивый и статный Макаров Игорь Валентинович на фотографиях своей юности всегда сверкал, как улыбкой до ушей, так и военной формой, которая, несомненно, ему шла. Гордый взгляд, прямая осанка — этот мужчина не мог не притягивать влюблённые женские взгляды и завистливые — мужские. Вот и Оксана Александровна, белокурая студентка университета Искусств, не осталась равнодушна. И вот как в сказке: прогулки под луной, поцелуи на закате, первая ночь вдвоём и слезы счастья при виде обручального кольца. Однако маленькая Настя в силу возраста не смогла понять, что переломный момент в жизни её семьи наступил. Тысяча девятьсот девяносто четвёртый год для Макаровых стал испытанием на прочность. Но не все его прошли. Отец семьи, что должен был стать героем, по возвращением из Чечни, стал её погибелью, буквально разрушая на глазах тот маленький мир, что Оксана тщательно строила. И жизнь превратилась в сущий ад. Скандалы, частые пропадания на улицах Омска, постоянно алкогольное опьянение (в её кошмарах все ещё чувствуется эта духота от спиртного) и необъяснимый страх перед собственным отцом. Больше всего доставалось любимой маме. В узкой грудной клетки этой доброй и заботливой женщины, не смотря ни на что, продолжала бить ключом надежда, что это все временно, что муж вновь станет собой, и её семья, как и раньше, наполнится счастьем. Но годы шли, а прежний Игорь, кажется, навсегда покинул их семью и остался где-то на просторах чужой страны, уступая место совершенно чужому и незнакомому человеку. Но Оксана продолжала любить, как бы больно ей не было. Однако ее любовь уже никому не была нужна. Наталья, не желавшая скрывать от сестры правду, под горькие слезы матери, раскрыла ту историю их семьи, показывая девочки двери реальности. Тогда-то младшая Макарова и поняла для себя, что отношения подобны кандалам на рабах. И если уж ты их надел, снять их будет крайне сложно. Самообман, внушение, отрицание и закрывание глаз — плата за мнимое счастье. Она почувствовала себя так, будто долгое время плыла подо льдом и что-то невидимое, что-то высшее выдергивает её дух наружу, а слепые глаза точно раскрылись. Макарова все ещё в кафе, все ещё держит у лба пакет со льдом, из-за чего капля ручьем скатывается по нему, падая на ворот рубашки, она все ещё в Петербурге. И кажется, что ничего не произошло, пока слабое сознание бегало в лабиринте руин прошлого, силясь найти выход. Неугомонная рыжая все так же мило щебечет, посылая кокетливый блеск больших глаз своему спутнику. Сам же молодой человек, что является полной противоположностью этого энерджайзера, радует девушку лёгкой улыбкой и безграничной любовью во взгляде. Что же касается брюнета и самой Насти, то неловкость между ними сошла, хоть оба продолжали испытывать странное смущение. — Эн, кстати, — рыжая пытается втянуть подругу в разговор, умело переводя тему. — Мы с тобой в компании творческих людей. Смысл сказанного слишком медленно пробивается сквозь пелену ещё не рассеявшихся воспоминаний, но все же девушка берет себя в руки. — Тоже видео… — она делает паузу, вспоминая словосочетания и, не уверенная в своей точности, выдаёт то, что кажется ей правильным: — Видеоблогер? Верно? — неуверенно спрашивает она, смотря на все что угодно, но не лица людей рядом. Взгляд цепляется за пестрые картины с нарисованной природой, зелёные скатерти, пуфики, чем-то напоминающие зефирки, хрустальные фигурки на люстрах, что отбрасывают радугу на стены. Можно было долго любоваться здешней утварью, восхищаться атмосферой спокойствия и уюта, но диалог продолжается и её участие в нем обязательно. — Не совсем. Немного другая сфера искусства, — пояснил Эльдар, тем самым разряжая атмосферу. — Да, я рэпом занимаюсь. Сам текст для треков пишу, как себе, так и для кого-то за деньги. Как-то так, — пожимает плечами Гена. И хоть выглядит он вполне спокойно, живой интерес и любовь к тому, что он делает в глазах спрятать не удалось. Глаза ведь зеркало души, верно? Настя, не скрывая, ценила такой внутренний огонь у людей. Это вызывало неподдельный интерес, как к самому деятелю, так и к его «болезни». Люди, подобные Гене действительно точно были больны: они зубами вгрызались в свои начинания, тратили немало сил и нервов, отказывались от всего людского, лишь бы довести до идеала свое детище, показав всему миру, на что способны. Творцы были той фигурой восхищения, к которой волей-неволей тянешься, желая понять и прикоснутся к великому, почувствовать эту значимость. Почувствовать, что ты тоже часть чего-то большего, чем тебе кажется. Макарова вдруг увидела парня совершенно в ином свете. Нет, внезапную всепоглощающую любовь или обожание испытывать она не начала, однако интерес и уважение в свою копилку, сам того не зная, молодой человек от нее заработал. Девушка уже и слушала с большим интересом, и сама порой позволяла себе как-то высказаться. *** За беседой время прошло незаметно быстро, и ещё пока тёплый вечер накрыл неторопливый Санкт-Петербург, погружая его в особую атмосферу, присущую лишь этой столице. Музыканты сменяют весёлые мотивы, пропитанные остатками летнего настроения, на более спокойные и плавные, уносящие в дали, где шумит высокая трава, колышущаяся волнами ветра. Счастливые пары, уверенные, что любовь у них навсегда, заполняют пустоту живых улиц своим смехом и нежными голосами, призывая скупых на эмоции выдавить из себя улыбку. Закатное солнце со свистом ветра отпускает невидимую тетиву, отправляя покрасневшие стрелы-лучи пронзать витрины и окна, блестящие, как алмазы. Слегка прохладный, но пока не по-настоящему осенний воздух лентами скользит по людским фигурам, подгоняя. Со странной для себя теплотой, девушка наблюдала за проходящими за окном, поддаваясь романтике города. Взгляд лениво скользит по неспешным петербуржцам, наслаждаясь магией улиц. Постоянно занятая думами черноволосая голова в один миг словно опустела от тяжких мыслей, оставляя белый шум и эмоции, внезапно взявшие контроль над сознанием. В один миг все исчезло, испарилось и растаяло, оставляя лишь задний фон, которым было кафе. И почему раньше она не делала так? Почему раньше не отпускала поводья собранности и контроля, просто позволяя себе насладиться этой хрупкой иллюзией? Она совершенно не хотела отвечать на вопросы, безразлично закидывая их на самые дальние полки кладовки сознания и вздыхая полной грудью, закрыла глаза, полностью сливаясь с открытым для себя новым миром. Уже даже было не важно, когда там вернётся Анна из уборной и начнет опять о чем-то чирикать, как ранняя пташка. Когда вернутся Эльдар с Геной с улицы, принося с собой тяжёлый запах никотина и города. Все сейчас было неважно. Мысль о том, что надо бы наконец съездить до мамы, маячила где-то рядом, словно назойливый комар, но выглядела такой незначительной, из-за чего Макарова просто отмахнулась от неё, обещая себе, что сделает все потом. А когда именно настанет это «потом», не так уж и важно. Впервые за долгое время тягость, лежащая на её плечах, рассыпалась песочным замком, оставаясь лежать где-то за созданной ею призмой, не имея больше возможности насесть на хрупкие женские плечи. Она была абсолютно свободна и абсолютно точно счастлива сейчас. Сердце урчащим котёнком отбивало свой спокойный ритм. Пальцы больше не дрожали от волнения, спокойно лёжа на поверхности стола, перебирая уже не раз скомканную салфетку. Воспоминания о сестре дымкой улетучились из сознания, оставляя лишь красивый блеск кулона, словно отпечатанного на сетчатке глаза. Мерцание, как живое, пробилось уже сквозь сомкнутые веки, вызывая настольгическую улыбку об оставшемся позади детстве. Мысли о сестре всегда вызвали, как бурю из печали, скорби и детской обиды, так и лёгкие волны нежности и счастья. А что было бы, приди она домой раньше? Что было бы, уйди она вместе с ней? Макарова часто представляла, как бы сложилась судьба тогда, в тот день. Раскаты грома и проволочные нити молний калёным железом прошлись по ней, заставляя вздрогнуть и распахнуть глаза, на толику секунды позволяя вновь увидеть опухшее от слез лицо мамы, холодного отчима, большое окно в съемной двушке, за которым набухшие чёрные тучи готовы вот-вот извергнуть холодную влагу. Опять тот день. И опять трещины идут по всем костями, ломая хрупкий каркас. — Хватит винить себя, Настасья, — младшая Макарова чувствует горячий шёпот у уха и делает вывод, что, кажется, начинает сходить сума. Призрачное видение исчезает слишком быстро, не давая опомниться истощенному разуму, кидая Настю обратно на холодную землю реальности. «Я ведь даже попрощаться с тобой не успела», — тоскливо шепчет внутренний голос, обращаясь к дорогому сердцу человеку, словно он мог слышать. — Кхм! — внезапно раздается рядом. Одна мысль чехардой сменяет другую, не дозволяя девушке быстро переключить рассеянное внимание на человека. Стыд колючим покрывалом накрыл девушку, обжигая щеки и кончики пальцев. Голова неуклюже дергается в сторону, где должен стоять позвавший её, Настя замирает, поднимая не до конца осмысленный взгляд. Уж слишком глубоко она ушла в себя, совсем забыв про физический мир. Это был Гена. Парень сжимал кулаки в карманах белой ветровки, смотря на девушку как-то решительно. На тонких губах заиграла полуулыбка ободряя черноволосую и тем самым смягчая серьёзное лицо самого парня. — Неудобно вышло, — усмехается брюнет, на секунду отводя взгляд, словно прокручивая недавние события перед глазами. — О чем ты? — переспрашивает девушка, действительно не понимая, о чем речь. — Никогда не знакомился с девушкой, ударив её дверью. Так что, — шуточнопоклонившись, он продолжает смотреть прямая в недоумевающие глаза. — Я Гена. А ты? — Настя, — неуверенно шепчет она, наконец, понимая, к чему он клонил. Парень, кажется, расцвел, и интерес яркими светлячком заискрился в темном омуте, притягивая этим блеском. — Приятно познакомиться, — мягко шепчет он. — И мне, — вторит девушка.