Время "Ч"

Как жить, если ты влюбчив, и каждые отношения — своего рода игра в чувства? Чувства чужих людей. Тобой движет мимолетная симпатия и желание быть кому-то равноправно симпатичным. Мимолётное увлечение не перерастает во что-то большее, а лишь распаляет жажду новизны. В плену собственных иллюзий. Жизнь поисками того самого. Идеального типа. Как жить, если ты однолюб? Можешь остаться с человеком, которого любишь, на всю жизнь, если повезёт. А если нет, останешься с разбитым сердцем. И может это послужит толчком для чего-то нового, но не узнаешь, пока не пробуешь. А такого рода эксперимент лучше не проводить. Ты цепляешься за каждый ответный взгляд и смешок, за любимые губы, что расплываются в нежнейшей улыбке. И всё это ты сохраняешь в своём головном жёстком диске навсегда. Если первые состоят из неизвестности чувств, вторые же из доверия и принятия человека со всеми его недостатками. Всё идёт наперекосяк, когда брат и сестра влюбляются в одного человека. Только у одной это влюблённость, а у другого первая любовь. Когда Бён понимает, что когда-то раздражающий смех старшего стал усладой для ушей, а чужая улыбка — одной из вещей, на которую смотреть можно вечность, а может и больше, решает забыться в видеоиграх. Запереться в своей комнате кажется лучшей идеей, ведь тогда он не будет чувствовать. Слышать повсюду этот аромат. И парень может смело сказать, что табак с ванилью и чем-то необъяснимым — дар самого дьявола, потому что такой манящий и запретный, как Адамово яблоко. Только последствия будут еще более жестокие и необратимые. Бэкхён слышит своё имя, и прекрасно знает, что это всего лишь галлюцинация. Потому что с желанных губ никогда еще не слетали такие слова. И от такой боли хочется взвыть, конечно не физической. Бэкхён болен. У него рак сердца, который излечим только при условии ответных чувств. Парень закрывает уши, надавливает так сильно, что хрящики белеют. Потому что слышать смех Сыльги перемешивающийся с Чанёлевским басом - выше его сил. Сердце готово разлететься на миллиарды кусочков, как только что свалившаяся со стола ваза бабушки, когда Пак спрашивает у миловидной девушки о самочувствии Бэкхёна. В то время, как сам больной трусливо прячется под столом, зажимая рот руками. Лишь бы не заплакать. Лишь бы не заляпать белоснежную плитку пола слезами перемешанными с кровью. Потому что это чертовски больно, но так хорошо. Бэкхён вылезает в свет только, когда слышит звук захлопывающейся двери. Натягивает повыше медицинскую маску и достаёт из аптечки капли для носа. — Одинаковые лицом всегда отличаются характерами, — чужой голос из-за спины, и душа Бэкхён почти покинула тело, а хозяин ей только ручкой помахал. — Ч-что? — Но всё же, что-то общее в вас есть. Может взгляд? — а младший опустил голову, устремив взгляд на свои белоснежные носки, но зачем? — Я хотел бы получше узнать тебя, Бэкхён-и! Ну вот. Пока. И почти потухший огонёк надежды стал обжёг хозяина изнутри. А потом чей-то голос: «Он просто хочется сблизиться из-за Сыльги. Прекрати, глупый Бэкхён!» Младший по-дурацки быстро кланяется и бежит на второй этаж — к своему убежищу. Перешагивает ступеньки и запинается о собственный тапочек, от чего тот рвётся, но Бэку плевать. После марафона сердце бьется медленнее, чем сейчас по причине одного взгляда и улыбки. Такой желанной и любимой, что не замечаешь потрескавшиеся из-за морозов губы. И этот бьющий прямо в нос, глубоко начхав на насморк, аромат. Ваниль и табак. Но не потому что Пак курит, нет. Так пахнет мужественность. А Бэкхён клубничным чупа-чупсом. Разбитое, как всё та же бабушкина ваза, сердце Бэкхёна склеивается лишь от одной лишь фразы: «давай расстанемся». А всё потому, что сестра влюбчива, а брат однолюб. Принесённые для Сыльги цветы падают на пол, а пламя надежды внутри разгорается до потолка. Сердце с каждым толчком наполняется кровью и распухает так, что может сломать рёбра. И будет больно, безусловно не душевно. И Бэкхён не вовремя вспоминает, что они с сестрой похожи, как две капли воды. И будет больно именно Чанёлю. А значит, Бэк не согласен. Он категорически против делать больно любимому человеку... Даже если это безответно. Бён сидит на диванчике у окна и смотрит на свой заснеженный двор, выводит карандашом линии, сначала с силой нажимая, а затем, будто сжалившись, ослабляет хватку. Уже знакомые черты лица и эти уши. Их изображение занимает добрую половину альбома. Подаренные совсем не ему цветы не завянут, пока в душе теплится надежда. Бэкхён выходит на улицу, решительно направляясь в сторону старой школы. Тепло от полюбившегося плейлиста с балладами разливается по телу, и даже варежки не нужны. Из увлекательного мира мечтаний парня вытягивает чужая рука на плече. Обернувшись, Бэкхён видит любимые губы. Пак Чанёль улыбается, а потом что-то говорит, но младший не слышит, потому что его мозг, как человечек на рыбалке, расслаблен и ждёт малейшего всплеска для подсечки. И рыбка по фамилии Пак плещется и задевает плавником наушник. — Прогуляемся? — а кое-кто забывает как дышать. Чанёль вдевает в ухо украденный наушник младшего. На запястье правой руки намотан поводок, связывающий Пака и его пса — Сехуна. Немецкой овчарке глубоко наплевать на спутника хозяина, и она плетётся сзади, при любом удобном случае обнюхивая всё вокруг. Длинные, слегка шероховатые пальцы как бы случайно касаются чужих, добезумия мягких и каких-то девчачьих что-ли. Синхронные шаги ногу в ногу. Бэкхён краснеет и улыбается, а Чанёль тихо смеётся. На светофоре старший по-джентельменски придерживает Бёна за плечо, вдруг сорвётся малый. Они проходят несколько кварталов, вот так касаясь плечами, а потом останавливаются у знакомого только Паку места. Он заботливо приглашает зайти, и опять же не желает слышать отказ, поэтому настойчиво подталкивает Бэкхёна внутрь своего дома. Младший удивляется, как всё сложно, но не грязно обставлено. И в глазах не рябит, когда парни снимают свою верхнюю одежду у красной двери с табличкой больше похожей на маленькую картину юного художника. Пак выдаёт гостю свои тапочки и отмечает, что они велики. Не может сдержать улыбки. Они проходят вглубь дома, и Бэкхён всё ещё впечатлён. — Чай, какао или кофе? — Чанёль облокачивается на барную стойку, постукивая пальцами по отполированной поверхности. — Чай... Зелёный, если можно, — настало время стеснятся, и свидетель этому дрожь. А Бэкхён отмахивается и говорит, что ему холодно. Пак снимает с себя свитер, поправляя не помятую рубашку, и надевает его на Бёна. Пунцовые щёки, будто раскалённые угли, обжигают, но так манят прикоснуться. И Чанёль не может удержаться. Он заправляет выбившуюся из причёски прядь за ухо и гладит все по той же раскалённой коже большими пальцами. А потом приближается. Всё ближе и ближе. И Бэкхёну кажется, что он сейчас умрёт. Молит всех Богов, чтобы Чанёль не останавливался. А этого и не произойдёт, потому что единственным поводом прийти в дом Бён была точно не Сыльги.