— Элла?
В доме было подозрительно тихо. Обычно Элла засыпала со включенным телевизором в гостиной, или камин потрескивал языками пламени в темноте, или кот громко извещал Светлане о своём голоде и требовал еды, ведь Элла опять забыла вечером его покормить…
Сегодня — ничего. Свет везде был потушен, в камине чернели угли, и Фокс не вышел встречать Светку на пороге, звонко мурлыкая. Сурганова внезапно почувствовала себя неуютно. В такие минуты она забывала, что теперь это её дом.
Элла нашлась в спальне. Она сидела на кровати, сложив ноги по-турецки. У неё на руках спал кот, громко и довольно посапывая. Женщина осторожно гладила мягкую рыжую шерсть, будто бы загипнотизированная тихим мурчанием. На столе стояла открытая бутылка коньяка, подаренная Сургановой на рождество кем-то из друзей. Света вздохнула и робко шагнула в собственную спальню.
— Привет.
— О, Света! А я не слышала, как ты пришла, — Элла устало улыбнулась и опустилась на кровать, осторожно опустив Фокса на мягкий коврик на полу, и похлопала по покрывалу рядом с собой, — иди ко мне?
— Я смотрю, ты решила сегодня устроить себе праздник жизни, — кивнула Света на открытую бутылку, осторожно опускаясь рядом с Эллой. Та горько усмехнулась.
— Да уж. Было бы что праздновать.
— Всё хорошо? Максим?
— С ним всё в порядке, — тихо произнесла Элла и плечи её опустились. Рука дрогнула, одёргивая свитер, — если можно так сказать.
— Ну, родная, ты что, — Света придвинулась ближе, обнимая женщину за талию и притягивая к себе. От неё пахло домом, теплом и дорогим коньяком, и это вскружило Свете голову. Она закрыла глаза, прижимаясь щекой к любимому плечу, — всё будет хорошо.
— Да, — Элла вздохнула, отвечая на объятия, — прости, что дёрнула. Мне надоело засыпать без тебя.
— Сегодня уснём вместе, — улыбнулась Света, нежно целуя женщину в щёку. Тёплая кожа слегка горела румянцем от выпитого коньяка, глаза блестели невысказанной печалью, от которой даже в объятиях не спастись. Света глубоко вдохнула любимый запах, тихонько поглаживая Эллу по спине. Иногда у них были такие вечера, когда с тоской не хотелось бороться, её хотелось просто принять. Света не одобряла попытки Эллы спастись алкоголем, но понимала, что не имеет права воспитывать её. Поэтому просто старалась быть рядом, если это было нужно, грела вечно холодные руки, и слушала тихое биение сердца.
Элла слегка улыбнулась, услышав мурлыканье кота. Фокс демонстративно прошёл мимо женщин и исчез за дверью. Элла усмехнулась, прижимаясь к тёплой Светке.
— А он ревнует, да?
Света нежно улыбнулась, гордо поднимая голову.
— Ещё бы ему не ревновать! Тебя-то я чаще обнимаю!
— Ну что ты как маленькая!
Света тихонько засмеялась, осторожно покрывая лицо любимой женщины невесомыми поцелуями. Лоб, височек, мочку уха с яркой серёжкой, уголок любимых губ, подбородок…
— Теплее теперь? А то ты совсем замёрзла, — шепнула Света, осторожно поглаживая шею любимой, зарываясь кончиками пальцев в короткий ёжик волос на затылке.
— Мм… — Элла, кажется, совсем растаяла, прикрыв глаза. Они давно не были так близко, и ощущение тепла пьянило получше дорогого коньяка. Элла откинула голову, позволяя поцеловать шею. Света была осторожна, будто бы держала в руках не любимую женщину, а хрустальную статуэтку. Нежные касания только пробуждали желание, дремавшее где-то внутри, хотелось раствориться в нём, ни о чём не думая. Ни о том, что Максим лежит сейчас там, один, в темноте и холоде, тянется рукой, но сжимает в кулаке лишь липкую холодную черноту. Ни о том, что его жизнь уже практически ускользнула в бесконечную бездну несправедливо и рано ушедших потерянных душ, а те кто здесь, на земле, так отчаянно бьются, пытаясь что-то делать, но холодный разум уже конечно же всё понимает. Ни даже о том, что, возможно, он не слышит их голоса. Ведь они приходят. Говорят с ним. Рассказывают о проблемах, делятся новостями, плачут, даже смеются… А слышит ли он их? Может ли он уловить нежный голос матери, которая сидит у его постели, тихонько нашептывая ему о своей тоске…
Не думать о том, что будто бы забирает из тебя веру во что-то светлое.
Хотя бы один день.
Хотя бы одну ночь.
— Света, подожди.
Сурганова пропустила вздох глубокого разочарования, когда Элла остановила её, едва она добралась до желанных губ.
— Что такое?
— Всё хотела спросить тебя, — Элла не знала, почему вдруг ей захотелось сказать это именно сейчас, но отступать уже было некуда.
— Ну так спроси, — со снисходительной улыбкой произнесла Светлана, рукой поглаживая широкую спину Эллы.
— Диана приехала в Питер из-за тебя, или она случайно тут оказалась?
Улыбка Светы медленно растаяла. Она осела на кровати, на пару сантиметров отодвигаясь от подруги.
— Зачем сейчас о ней?
— Это непроизвольно. Не могу не думать, прости.
— Я знаю, — Светлана выдохнула, посерьёзнев, и чётко произнесла, смотря Элле прямо в глаза, готовая принять оборону, — она позвонила мне сама, когда приехала в Питер. Я тут не причём. Это просто случайность.
— Случайность, — задумчиво повторила Элла. Это слово, вкупе с Арбениной в Питере, вызывало только горькую усмешку.
Случайности не случайны.
— Ты не веришь? — внезапно громко спросила Света, хмуря брови. Элла замотала головой.
— Нет, дело не в этом, — она вздохнула, невольно опустив глаза, — у вас столько этих случайностей, что я уже сомневаюсь в том, что это случайности вообще.
Света ещё больше нахмурилась, глубоко вздохнула и подсела поближе к женщине, положив голову на тёплое плечо. Между ними тема Арбениной возникала крайне редко, да и то, если кто-то из них случайно услышал её фамилию. Конечно, Света не могла удержаться от того, чтобы узнать, что стряслось, раз уж само попалось на глаза. Тогда как Элла предпочла бы вообще забыть об этой фамилии.
— Эль, ну только не говори мне, пожалуйста, что ты боишься чего-то.
Элла нахмурилась, осторожно делая глоток коньяка из бокала на донышке. Боялась ли она? Сейчас, из-за Макса, и того, что они так редко видятся со Светкой, практически не попадая в общие выходные, она растерялась, когда вдруг появилась Арбенина. Женщина не понаслышке знала влияние Дианы на Свету. Она бы не удивилась, будь это хоть жена президента, но Диана?! Вдруг просто так страстно желающая помогать парню, которого даже не знает?! Бояться её? Вряд ли.
— Я не знаю, чего я боюсь больше, — осторожно начала она, закрывая глаза, — очередной бесполезной попытки как-то помочь Максу, или того, что ради этой попытки ты помчишься за Арбениной.
Света поднялась с плеча подруги, села перед ней и уверенно взяла её лицо в свои горячие ладони, заставляя смотреть глаза. Радужки, горящие серебром в свете настольной лампы, пленили похороненной в них тайной. Коньяк подавлял волю и Элла вздохнула, не в силах оторваться от Светки.
— Я никуда не помчусь, — уверенно произнесла Сурганова и наклонилась к подруге, шепча прямо в приоткрытые губы, — даже не думай об этом.
Она целовала Эллу осторожно, сдержанно, будто бы боялась лишним движением разбить хрупкое равновесие, возникшее между ними в ту ночь. Тёплый свитер соскользнул с плеч и отправился на пол, оставляя Эллу в одной майке, но она не мерзла в горячих объятиях Светы, которая так устала и так соскучилась. И даже эта осторожность в её движениях перемешивалась с желанием, и пьянила голову, и манила интригой этого вечера. И поцелуи уже стали откровенней, и сытый кот улёгся спать где-то в тёмном углу дома, не мешая двум женщинам восполнить отсутствие тепла между ними из-за долгой разлуки. И казалось, что время сейчас совсем неважно, и этот короткий осенний вечер цвета серебра и коньяка предвещал гораздо большие испытания, чем когда-либо выпадали на долю обеих. Но они вместе. Во всём, а значит, и в этом — вместе. И они справятся, что бы не готовила им судьба.
***
И когда сквозь слабую дремоту Элла еще пыталась бормотать что-то невнятное, крепко обнимая Светку за талию, Сурганова искренне улыбалась, радуясь, что есть в этом мире человек, от которого ничего не надо прятать, и рядом с которым ничего не нужно бояться.
И только одно лишь это пробуждало в ней силы и стойкость бороться вместе, идти до конца. Чего бы это не стоило.
После потопа станешь первым.
Горе-царь — живи один.
Колет правда — колет верность.
Коли раб — то господин.
Будет радость — будет горе,
Будут резать — будут бить.
Будут пить тебя, как море!
И любить…
После потопа
Нет ни страха, ни движения назад.
Я — Ахил, Ты — черепаха, и конечно же сама.
Я — Орфей, Ты — Эвридика, и опять кругом Аид.
И в Аиде было б тихо
Без любви…
