Куырдак с картошкой

Они ввалились в коридор мокрые и продрогшие, потому что Питер опять сделался злым и окатил ливнем, когда до дома оставалось пять минут ходу. — Пизда! — заорал разъяренный Юра, бросая пакет из супермаркета на стул у двери. — Пизда! Как так-то, солнце светило, блять! И кроссовкам тоже пизда, — заключил он, стряхивая чавкающие и грязнющие кроссовки с конечностей. Отабек снял куртку и помотал головой, разбрызгивая капли. Франя, прибежавшая встречать, посмотрела с осуждением и поплелась обратно на кухню. — Пизда, — еще раз сказал Юра грустно и повесил свою куртку на вешалку. — Тише, может, — сказал Отабек. — дедушка… — Его нет дома, я бы не матерился при нем, — Юра усмехнулся и расстегнул кофту. Деда сам не матерился никогда при Юре, зато в гараже — очень даже, и когда с другими дедами разговаривает, Юра сам слышал. Это такие всемирные законы, нечего их нарушать, хотя в последнее время становится все труднее разговаривать культурно. Жизнь такая. — Сильно замерз? — спросил Юра, заметив, что Отабек греет руки ртом, снимая ботинки. — Иди в душ. — А ты? — А я привык, меня тут все время ненавидят, в этом сраном Питере. После тебя схожу. Отабек даже не стал спорить, видно, и правда замерз. Ничего, подумал Юра, стаскивая с себя мокрые шмотки в комнате, сейчас отогреемся и будем готовить жратву, и до вечера еще куча времени, можно просто лечь и лежать. И есть чипсы с шоколадкой, господи, это будут лучшие дни за всю мою жизнь. В ванной зашумела вода и Юра улыбнулся. Отабек. Он и правда здесь. Достал из кармана влажный телефон и обтер домашней футболкой. Как хорошо, что он вотер-резистент, или как там его, с такой погодой только такой покупать и надо. Потому что предыдущий погиб, когда Юра поскользнулся на мокрой траве и ебнулся прямо в лужу, а телефон лежал в кармане джинсов, ну и все. Не сказать, что сильно жалко, хотя деньги Юра зарабатывал не для того, чтобы топить телефоны, но зато там не было таких важных вещей, как, допустим, сорок селфи с Отабеком или сотня почти одинаковых фоток Отабека на фоне Дворцовой, например. Юра честно попытался выбрать самые лучшие, чтобы не засирать память, но удалить хоть одно не поднялась рука. Юра потрогал еле теплую батарею и выволок из закутка между шкафом и стеной обогреватель, согнав оттуда двух пауков. Вытер волосы полотенцем, собрал хвост и начал выбирать, какое именно селфи запостить в инстаграм. Отабек везде получился одинаково хорошо, а если точнее, то просто одинаково. Юра разглядывал фотки и не нравился самому себе, то глаз косит, то рот кривой, то волосы закрывают недостаточно лица. Отабек красивый, подумал Юра, увеличивая фотку. Даже красивее, чем Виктор, а Виктор вполне себе ничего, хоть и говно на палке большую часть времени. А раньше ведь казался совсем идеальным. Хотя я его даже толком не знал, чтобы делать такие выводы, так, красивый и круто катается, и предложил сделать программу, а потом взял и съебался к этому своему… Соулмейту, да. Так, все, понять и простить. Это даже никакая не влюбленность была, получается, а бестолковое дрочилово на наполовину выдуманного чувака. Образно говоря если. А Отабека вот я знаю, и он точно не только красивый, но и клевый, и умный и вообще! Толпа народу в очередь бы за таким другом встала. И зачем ему тогда получается я? Юра отложил телефон и нахмурился непрошенной мысли. Нахуя вот это, если все нормально. Хотя это пока. Юра покрутил ручку на обогревателе, потому что тот все никак не нагревался. По коже побежали мурашки. Вот все пиздят, что мы с ним соулмейты, но никакие мы не соулмейты, соулмейты должны друг друга дополнять и быть оба достаточно классными, а я ни то, ни се, и хуевый и дружить даже не умею, хотя очень пытаюсь. Куда только Отабек смотрит. Скоро увидит, что никакой я не солдат, что только и умею, что кататься и пиздеть. У меня даже увлечений никаких интересных нет, как у Отабека вот и моцыки, и музыка. Диджейство! А в следующем году он будет поступать в университет, потому что с мозгами и не ленивый, и не придется ему сосать кислого хуя, если, не дай бог, травма или просто время придет из спорта уйти. Думает человек про будущее потому что. И обстоятельный и серьезный, а друг какой! А я скучный и тупой, и сам во всем виноват, а еще прохерил дружбу даже раньше, чем Отабек увидел, что со мной дружить не о чем. А я и не хочу дружить даже уже. Вернее, хочу, конечно, но чтобы не просто, а когда фильм смотрим, можно было лечь поближе и голову на плечо, а он чтобы обнял руками, а потом так и спать. И целоваться даже может иногда, как… Ну да, блять, как Виктор и Кацудон по темным углам спорткомплекса, когда им кажется, что никто не видит. И не видят, нормальные люди, которые в перерыве идут на обед или разговаривают, а не прячутся по тем же углам с телефоном, чтобы никто не заебывал и не мешал переписываться с этим самым Отабеком, который теперь тут. Вот и хочется в этих же углах. Это самое. Обжиматься, как говорит Милка, проявлять чувства, как говорит Виктор. Хотя обещал же самому себе опасаться этой хрени, ничему жизнь не учит, блять. Да и целоваться я тоже не умею, если уж на то пошло. Когда Отабек вышел из душа, Юра сидел, прислонившись к обогревателю и грустно смотрел перед собой. — Юр? — сказал он, промакивая волосы полотенцем. — Все нормально? — А? Ага, я щас, — ответил Юра и поплелся в душ сам. Ничерта не нормально, потому что я ненормальный. У ненормальных не может быть нормально. А ты нормальный, и у тебя все должно быть хорошо с кем-то таким же. Вот как Виктор с Кацудоном, оба наглухо отбитые и им заебись. Отабек скоро обязательно это поймет и не будет опять ни дружбы, ничего. Останусь снова сам, когда ни шутейку не скинуть смешную, ни видео, как кошка прикольно мячик гоняет, и поддержать некого, и сны слушать хуевые никто не станет. Как раньше было. Как же быстро к хорошему привыкается, тогда думал что это так и надо, что люди — это вообще не мое, что они нужны только чтобы их побеждать, что я волк, тигр и мне никто не нужен, а потом ведь на стену полезу от одиночества. Это сложно — сначала узнать, каково это, когда рядом есть вот такой человек, а потом опять как раньше. Но пока это есть, надо держаться и делать все, чтобы было как можно дольше. Пока Отабек не узнает самого страшного, все будет нормально. Плитка перед глазами странно поплыла и Юра направил струю воды себе на лицо, чтобы не вздумалось реветь еще. Допрыгались. Потом Юра вспомнил, что еще и не взял полотенце, которое повесил на дверь в комнату сушиться вчера вечером. Пиздец, подумал. Звать Отабека нельзя, я голый и зареванный, а еще влипший в него по самые уши. Дурак. Но когда решился выйти, умывшись холодной водой, чтобы еблет был не такой красный, кое-как вытеревшись полотеничком для рук, натянув футболку и трусы прямо так и стуча зубами от холода, его встретило развернутое и нагретое на обогревателе полотенце, которое держал Отабек. Ты забыл, а я решил подогреть, объяснил он это. Юра попытался аккуратно забрать его, чтобы вытереть волосы, но Отабек сам замотал его и накрыл с головой. — Ты замерз сильнее чем я, надо было первым тебе в душ. У тебя одна кожа, сразу до костей промерзаешь. Давай я натру тебе ноги водкой, а то заболеешь. Юра спрятал красное лицо под волосами и попытался не зареветь пуще прежнего. И как тогда жить, если реально все закончится? Кто еще будет вот так вот… для него… Кроме деды, но деда это другое. — Да не надо, я привыкший, — пробормотал Юра и уселся на кровать. Смотрел в сторону, а то кто знает, может там глаза совсем опухли. — Ты чего? — спросил Отабек, примостившись рядом. — Я что-то не то сделал? Ты плакал? — Не-не-не! — выкрикнул Юра, яростно утирая кулаком потекший нос. — Шампунь в глаз попал, а написано без слез, главное, пидорасы, кто так делает! Отабек помолчал, как будто в нерешительности, а потом сказал: — Ты не мыл голову шампунем. Охуеть, восхитился Юра обреченно, он еще и умеет читать мысли. — В смысле? — он даже обернулся и наткнулся на странный взгляд. Очень странный, если быть точнее, а если вообще точно, то самый странный из всех, что он видел у Отабека когда угодно. — У тебя он пахнет очень… насыщенно. И волосы потом тоже, а сейчас вот не чувствуется совсем. — А, — сказал Юра. — Ну ладно. Ладно, ревел, и что теперь? — буркнул он и снова развернулся к стенке. — Нечего меня тут утешать, кто мне доктор, что я тупой и конченый. По загривку вдруг побежали мурашки, хотя в полотенце было тепло. На спину легла рука и даже через полотенце чувствовалось, что она теплая. — Ты — тупой? — Юра готов был поклясться, что Отабек улыбается. Какого-то хрена. Я ж реву тут типа. — Почему? — Почему? — слабым голосом переспросил Юра и осторожно повел плечами, чтобы получше ощутить Отабекову ладонь. — Да, — мягко отозвался Отабек, его рука на секунду пропала, а потом прошлась от шеи по позвоночнику вниз до самого копчика и обратно. Юра два раза глубоко вдохнул, пожевал губу и наконец сказал: — А почему ты со мной это самое, ну, дружишь? У тебя там куча всяких клевых дружбанов, почему я? Я неинтересный и ничего не знаю, кроме акселей-хуякселей да того, где купить леопардовый куртец с бесплатной доставкой. — А где? — спросили сзади, не прекращая гладить по спине. Юра опять развернулся, так резко, что Отабек не успел убрать руку и она оказалась у Юры на груди. — Капец, я тут душу вываливаю, а ты про куртец, — возмутился он, пытаясь не улыбаться. Что же, оказывается, Отабек знает, что надо сказать, чтобы реветь больше не хотелось. — А зачем тебе? — Хочу подарить тебе, день рождения скоро, — невозмутимо ответил Отабек и забрал руку, а потом вдруг серьезно сказал: — Юр, я не знаю, откуда ты взял, что ты хуже других. Я пять лет смотрел на тебя со стороны и считал тебя замечательным человеком, видел, что ты не такой, каким себя хочешь всем показать. И я понимал, зачем, я же тоже на самом деле другой. Да? — Да, — выдохнул Юра, внимательно слушая. Отабек-для-прессы и вот этот Отабек — совершенно точно разные личности. Этот умеет смеяться, гоняться по комнате за кошкой и вообще разговаривать. — А теперь я узнал тебя лично и мое мнение не изменилось. Ты замечательный. И я… Я уже говорил это. Мы похожи во многом, во многом нет. И это нормально. — Щас будто опять спросишь, буду я твоим другом, или нет, — сказал Юра, улыбаясь и растирая кулаком глаз. — Будешь моим другом, или нет? — спросил Отабек, протягивая руку. Юра хихикнул и закашлялся, потому что сопли потекли не в то горло. Прошло уже столько месяцев, подумал Юра, крепко пожимая ладонь, а он все еще так считает. И все еще хочет быть друзьями, и даже вот приехал, специально ко мне, живой, сам, я не угрожал и не заставлял, это точно. Значит, все не так хуево, а если ничем себя не раскрыть, то вообще заебись. — Надеюсь, все хорошо, — сказал Отабек. — Да, нормально… Спасибо, — пробормотал Юра. Хотелось обняться, но он не решился сделать это первым. И когда Отабек взял его за плечи и привлек к своей груди, замотанного в подогретое полотенце, Юра усердно постарался не всхлипывать чересчур громко, потому что ну сколько можно. Хрен знает, понял ли Отабек, в чем именно дело, но больше ничего не говорил, а гладил его по волосам. Ну и пусть, решил Юра, подумаешь. Будто первый раз реву перед ним, и ничего. Я и так делаю это реже, чем мог бы. Юра прикрыл на секунду глаза и вспомнил точно такую же ситуацию после произвольной, после того, как он выиграл, когда они только-только познакомились. Столько времени прошло, а они все такие же. Юра улыбнулся в Отабеково плечо и собрал языком соленую слезинку со щеки. А проблема того, что я втрескался в него, так никуда и не делась, а даже вот усугубилась. А ты будешь со мной мутить, или нет, — хотел сказать Юра, но, конечно же, не сказал. Вместо этого он заставил себя оторваться от Отабека, вытер лицо полотенцем и спросил: — А ты будешь смотреть со мной кино и есть вредную жратву, или нет?