Земля Неведомая

Дописываю последние строки этого почти семейного предания — и предчувствую вопрос: какое мне-то дело до этой Неведомой Земли? Это ведь не Байкал с его чистейшей в мире водой, не Западная Сибирь с нефтью и газом. Полезные ископаемые там есть — но их не добывают, и добывать вряд ли будут. Слишком берегут жители Земли Санникова свой дом, слишком заботятся о таком хрупком равновесии родной природы. Она не стала, и не станет никогда символом нашей страны, и на слуху будет только у тех, кто живет сравнительно неподалеку. Я родом не оттуда, и впервые увидела этот край уже после двадцати лет. Там не живут мои родственники. И все равно — не знаю почему — когда я думаю об этой земле на душе становится немного теплее. Я счастлива, что она есть на свете, и хочу поделиться этим счастьем с другими. Наверное, так. А узнала я о тех краях памятной весной 1961 года. Мне только недавно исполнилось двадцать лет, и я готовилась к очередным зачетам. Тема была сложной, и совершенно не поддающейся объяснению, и я решила обратиться за помощью к однокурснику, Мишке из параллельной группы. Фамилия еще у него была какая-то простая-простая. Петров, что ли?.. А, нет, Павлов. Да, точно. Мишка Павлов. Красивый рослый парень из тех, кого называют типичными сибиряками. Синеглазый, русоволосый, косая сажень в плечах, светлая, и очень солнечная улыбка. Да о нем половина всех девчонок нашего и двух соседних потоков шептались, мечтали, чтобы внимание обратил. А он об одном — учеба да учеба. Уж сколько мальчишки его отвлечь пытались — на хоккей водили, по городу таскали, все клубы показали, на природу с собой брали — вроде, только отвлечется — и опять за учебники. Умнейший парень, кстати, был. И объяснял понятнее многих. Хотя какой-то уж очень он немногословный. И задумчивый. Нет, сибиряки вообще, говорят, народ уникальный, а этот… В общем, отправилась я к нему в гости. Была почему-то уверена, что застану в общежитии, хотя погода стояла замечательная, и почти все отправились гулять — кто по городу, кто в парк. Но наш странный однокурсник действительно был у себя. Какой-то шустрый первокурсник за ним сбегал, и привел на проходную. Помню, глянул он на меня еще как-то почти обиженно своими глазищами: «И ты, Брут!». Я не поняла, в чем дело, но на всякий случай объяснила, что пришла за консультацией. Он вздохнул с огромным облегчением, и побежал наверх за учебниками. Впрочем, тратить такой чудесный день на сидение под крышей не хотелось, и мы перебрались в парк возле общежития. Там скамейки удобные, даже беседки есть, так что разместились со всеми удобствами. Объяснил он мне, что к чему в два счета, так что свободного времени оставалось еще много. Я поблагодарила за помощь и хотела было уходить, но Мишка вдруг остановил меня и, почему-то немного смутившись, спросил: — Надя, а ты ведь тоже не ленинградская, да? — Ну да, из деревни. И туда же, кстати, собираюсь возвращаться, только доучусь. А что? — Да ничего. Я просто тоже… Поступил вот на третий курс, а теперь не знаю даже, стоило ли. Странно тут, понимаешь? Словно совсем другой мир. — И не говори… А ты сам-то откуда? Сама удивляюсь, почему он вдруг разговорился. Хотя первой начала я. Прорвало как будто. Так хотелось поговорить с кем-то, кто понимает… С кем-то, кто тоже оказался в совсем чужом городе, среди людей, совсем не похожих на прежних знакомых, с совершенно другим ритмом жизни. А Мишка понимал. Вот совершенно на деревенского не похож, да и образованный слишком, словно его какой-нибудь академик лично натаскивал. А ведь понимает! Потом и он разоткровенничался. Рассказал о том, что он — с маленького островка в Ледовитом океане. С той самой Земли Санникова, о которой я только что писала. Это и есть, честно-то говоря, его рассказы. Писала — а у самой перед глазами снова был тот апрельский денек. Мы еще не знали, что завтрашний день войдет в историю как день триумфа нашей Родины, что 12 апреля 1961 года красной датой впишут в календари и будут считать одной из самых бесспорных и самых великих побед Советского Союза. Мы не знали об этом и просто разговаривали обо всем и ни о чем, наслаждаясь теплыми и еще такими ласковыми лучами солнца, легким ветерком и безмятежным, спокойным днем. Не знаю, почему Мишка разоткровенничался. Честно — не знаю. Но я ему очень-очень за это благодарна. — Скажи, Миша — а эта земля… она ведь как закрытый город, да? Военный объект, наверное? — Не знаю. Этим уже давно Матвей Иванович занимается. Сын Ивана Львовича. Он уже лет десять как у него управление островом принял. И напрасно ты думаешь, что это плохо! Просто нас там мало, очень мало, понимаешь? Все население острова — это пара десятков семей — максимум. Да, семьи у всех большие. Все друг с другом уже породниться успели, не по крови так по духу. Одной считай семьей и живем. Старшему поколению младшее всем — как свои собственные дети, а чужаков пускать… Ну нельзя это, понимаешь? Никак нельзя! Ведь Земля же такая уязвимая, такая беззащитная, хотя и кажется суровой! Это видеть надо, я объясняю путано. Но в общем, это даже правильно, что во главе нашего заповедника по прежнему стоит Татаринов. Дядя Матвей ведь на своего отца здорово похож! — Дядя? Ты им тоже родня? — мне было уже интересно. Почему-то эта история и мне стала уже казаться близкой и здорово задевала за живое. — Ну да, родня. Понимаешь, как интересно получилось! У меня мама — дочка Ивана Михайловича Климова. А их же с Иваном Львовичем вся Земля Санникова вполне искренне братьями считала! Какая разница, по крови там, или по побратимству! Так вот, он вскоре после переезда на Землю Неведомую женился, и его старший сын на пару лет всего моложе Матвея и Дарьи Татариновых, а мама — на три. Да они и росли-то как родные, и для меня особой разницы между дядей Антоном Климовым и дядей Матвеем Татариновым нет, и не было. Так когда они о детстве рассказывали, знаешь сердце замирало, как туда хотелось. Столько всего интересного творилось! Эх, опоздали мы все-таки родиться, Надя… Да я не о том. В общем, незадолго до войны дядю Сашу перевели в Полярный служить. Он же летчик, да еще и какой! Один из лучших северных летчиков! Тетя Катя с ним поехала, детей оставили бабушке с дедушкой, они только рады были поняньчиться. А в сорок первом, не помню уж зачем, тетю Катю в Ленинград вызвали. И… в общем, не успела она эвакуироваться, осталась во время блокады здесь. Натерпелась, наверное… Она не любит рассказывать, так что я ничего толком не знаю. А дядю Сашу и вовсе подбили, считали, что и вовсе погиб. А он выжил, но под бомбежку попал. И там еще был такой тип… Да ты слышала уже, Ромашов такой. Он дядю Сашу раненого, без документов, оставил в немецком тылу, а сам удрал, зараза. Доказательства его смерти тете Кате вез. Представляешь?.. Зла на него не хватает! Встретил бы — не знаю, что б сделал! Только все равно ничего у него не вышло! А на Земле нашей… Там все не так уж плохо было. Голодно, трудно — все ведь для фронта и для победы шло, себе оставляли по минимуму, работали почти на износ — но все равно. Дедушки — оба Ивана — тогда опять корабли водить начал, бабушки — тоже обе — в госпитале помогала. Тетя Саша учительницей стала, а тетя Даша — в колхозе работала. Дядя Матвей — он еще совсем молоденький был, всего-то 19 лет — в летное училище поступил, тоже летать начал. И ведь какой из него геройский истребитель получился! Гордость Волховского фронта! Четыре тарана совершил, в бою против десятка мессеров выстоял! Да про его подвиги говорить — просто слов не хватит! Впрочем, и полк ему геройский достался, там все как на подбор были. Он Дорогу Жизни патрулировал, во всех попытках прорыва блокады участвовал, все к сестре пробивался, в Ленинград. И ведь нашел ее в результате, и эвакуировал! Но это — Татариновы. Дядя Антон, мамин старший брат, с отцом вместе служил. Минное заграждение ставил вокруг острова, патрулировал берег. В общем, и ему-то непросто приходилось. Но у нас в роду моряки, похоже, никогда не переведутся. Манит оно, море-то. Даже Арктическое. Хотя почему даже? Оно-то больше всего и манит… А мама моя помогала бабушкам Маше и Глаше в госпитале. И вот однажды возвращаясь из очередного рейда дядя Антон обнаружил тонущий корабль. Наш, советский. Его фашиствующие японские стервятники подбили. И когда подоспели?.. В общем, кого успели — спасли. А среди них и отец мой был, Владимир Иванович Павлов. Да, сын того самого доктора Павлова, который и дядю Саню, и дедушку моего до этого лечил. Они оба — судовые врачи, что дед мой, что отец. А батя тогда совсем плох был, думали, и не выходят. Но вылечили. Тогда он с мамой и познакомился. И влюбился. В общем, Климовы, конечно, обычно поздно женятся, и все равно все в своей жизни сделать успевают. Но мама вышла замуж сравнительно рано — свадьбу сыграли еще в сорок втором, а через год и я появился. И знаешь, она ведь никогда об этом не жалела. Хотя время было тяжелое, но это для моих родителей было уже не важно. А к концу войны вернулись наши солдаты, свадеб много сыграли, население выросло. У нас там знаешь, сколько детей и молодежи! И это здорово. И я нашу Землю Неведомую ни на что на свете не променяю! Вот доучусь только — и сразу туда. Ленинград красивый, даже очень, и мне о нем много хорошего рассказывали. Но жить здесь… Я не смогу. А дома буду намного полезнее для своей страны. Может, это и самонадеянно звучит, но… Да, это заповедник, да, там совершенно особые законы. Но это ведь и неплохо? У меня до сих пор перед глазами стоит тот, совсем еще юный Мишка. Я ведь не знала тогда, что пройдет меньше года, и Земля Санникова станет и моей судьбой тоже, и я тоже не смогу представить себе жизни без нее. В тот год это казалось еще немыслимым. Но теперь… Теперь я просто не могу не поделиться рассказом о том замечательном, пусть и до сих пор не до конца исследованном крае, и об удивительных людях, что живут там. И если хоть кого-то этот рассказ заинтересует — ну что же, мой труд был проделан не зря. А теперь позвольте попрощаться. С наилучшими пожеланиями — Надежда Находкина, государственный музей-заповедник «Форт „Северное Сияние“» 31.12.1972 год