***
Профессор Бинс монотонно бубнил что-то себе под нос, совершенно не обращая внимания, что все ученики до единого погрузились в сонное оцепенение. Кто-то подпирал ладонью щеку, уставившись в одну точку, кто-то вяло водил пером по пергаменту, вычерчивая каракули, кто-то, как Рон и Симус, откровенно спал, опустив голову на скрещенные руки. Гарри обычно тоже спал на Истории Магии, в крайнем случае — делал домашнее задание, чтобы освободить вечер для квиддичной тренировки, но в этом году все было по-другому. Перо с тихим скрипом скользило по бумаге, уверенными штрихами создавая иллюзию ночного озера, залитого лунным светом. Собираясь на уроки утром второго сентября Гарри, будучи вялым и совершенно не выспавшимся, неосознанно сунул в сумку с учебниками тетрадь Реддла, и очень удивился, обнаружив ее там во время урока Трансфигурации. МакГонагалл читала какую-то очень скучную лекцию, сообщив, что практика будет только в конце занятия, а потому Гарри, сидя за последней партой, потихоньку принялся зарисовывать однокурсников, правда на этот раз пером. И к его удивлению рисунок чернилами получился ничуть не хуже карандашного, хоть штрихи получались и более грубыми, а кляксы так и норовили сорваться с кончика пера и все испортить. Однако, под конец занятия в тетради было уже несколько новых набросков: Рон, уныло уставившийся в окно; сосредоточенно конспектирующая лекцию Гермиона; строгая МакГонагалл в своей остроконечной шляпе… Затем на пожелтевших страницах стали появляться и другие рисунки: Хогвартс со всеми его многочисленными башенками; большой зал во время обеда; спальня Гриффиндор; хижина Хагрида; Запретный лес. К концу второго курса Гарри заполнил различными зарисовками почти треть тетради. А летом, обменяв немного золота на маггловские деньги, купил в художественном магазине пастель и акварельные краски. Третий курс остался на страницах дневника россыпью ярких картинок. Угольно-черный пес, скалящий устрашающие клыки; профессор Люпин, из палочки которого вырывается ослепительное сияние Патронуса; уютные улочки Хогсмида, расцвеченные вывесками магазинов; гиппогриф Клювокрыл, приветственно склонивший голову… С последнего за этот год рисунка ласково смотрел Сириус, загадочно улыбаясь и обещая какую-то совершенно новую, счастливую жизнь. Гарри так сроднился со своей тетрадью, что порой ему казалось, она была у него всегда. Выплескивать свои эмоции на бумагу было так приятно и приносило такое облегчение, как будто он делился всем пережитым с близким другом, который всегда с ним, всегда поймет, поддержит. Эта странная, почти болезненная привязанность к дневнику не могла остаться незамеченной, но Гарри, всегда прислушивающийся к чужому мнению, в этот раз был настолько категоричен, что даже Рон, который поначалу поддразнивал его, хихикая над его «влюбленностью в тетрадку», наконец смирился и перестал обращать на это внимание. Зато забеспокоилась Гермиона, которая в принудительном порядке отобрала у Гарри дневник и долго тыкала в него палочкой, проверяя на всевозможные скрытые чары, но так ничего и не обнаружив, вынуждена была вернуть обратно. Гарри на все это только раздраженно фыркал. Он был абсолютно уверен, что никакой скрытой магии или еще какого-нибудь волшебства в дневнике нет и быть не может. Но в конце лета перед четвертым курсом произошло то, чего он никак не ожидал. Открыв однажды утром тетрадь, чтобы зарисовать приснившийся ему красивый сон, он вдруг обнаружил набросок, которого — он готов был поклясться! — раньше там не было. Это был портрет красивого молодого человека, лет шестнадцати на вид, стоящего на ступенях главной лестницы Хогвартса. Слегка вьющиеся темные волосы, прямой нос, твердый, чуть приподнятый подбородок и серьезный, задумчивый взгляд черных глаз. Несколько раз перелистав тетрадь, чтобы убедиться, что других новых рисунков не появилось, Гарри недоверчиво уставился на портрет. Кто мог нарисовать его? Он никому не давал дневник, а взять его без разрешения никто не мог, Гарри с ним почти не расставался, даже во время сна держа под подушкой… Целый день раздумывая над этим загадочным происшествием, Гарри так и не смог найти никакого логичного объяснения, а вечером, еще раз внимательно рассмотрев изображение, заметил еще одну странность. На стене за спиной незнакомца висел красивый средневековый щит, которого — Гарри точно помнил — на главной лестнице не было. Да и на ступенях лежала темная ковровая дорожка, в то время, как на самом деле ковры в Хогвартсе присутствовали только в спальнях и гостиных. Идея родилась в голове спонтанно. Гарри неуверенно перевернул страницу и быстро, короткими, резкими штрихами набросал собственное изображение. Точно такое же, как портрет незнакомца, только главная лестница выглядела так, как должна. Придирчиво оглядев результат, Гарри слегка подправил черты лица, добиваясь полного сходства, обвел еще раз контур очков и уже собирался закрыть тетрадь, как вдруг замер, заметив на соседней пустой странице медленно проявляющиеся пятна. — Что за… Зеленые глаза расширялись все больше по мере того, как на бумаге возникал новый рисунок, проступая будто бы из самой тетради. Сначала бледный, едва заметный, он постепенно напитывался цветом, и вот, уже можно различить склон холма, темнеющую на заднем плане громаду замка и темноволосого юношу, сидящего на траве под деревом и с интересом читающего толстую, явно очень старую книгу. Молодой человек был тот же самый, что и на предыдущем рисунке, в этом не было никаких сомнений. Только кто он? И каким образом ему удается рисовать в тетради Гарри? Или… Страницы зашуршали, возвращаясь к началу. Взгляд скользнул по выцветшей надписи на обложке, а затем снова вернулся к рисунку. Карандаш ощутимо дрожал в руке, когда Гарри легко, будто по наитию, пририсовал самого себя, сидящего рядом с загадочным незнакомцем. На секунду он замер, вглядываясь в изящные линии, словно ожидал увидеть какой-нибудь знак… ответ… Наверное, поэтому он не слишком удивился, когда под рисунком вдруг стали появляться буквы, складываясь в слова. Подсознательно он надеялся на это. «Кто ты?» Едва проявившаяся надпись исчезла, как только Гарри коснулся бумаги кончиком карандаша. «Меня зовут Гарри Поттер. А кто ты?» Ответа он ждал, затаив дыхание, хотя в глубине души ему казалось, он уже знает, каким тот будет. «Привет, Гарри Поттер. Меня зовут Том Реддл.» Значит, Гермиона все же была права. Гарри стало не по себе от мысли, что в тетради может быть какое-то волшебство. А вдруг оно темное? И он ведь совершенно ничего не знает об этом Томе… С другой стороны, если бы он хотел причинить ему, Гарри, какой-либо вред, то у него было на это достаточно времени… А тем временем, надпись поблекла и исчезла, сменившись другой: «Мне нравятся твои рисунки. Ты талантливый художник.» Гарри задумчиво погрыз кончик карандаша. Ответить? Мысль о том, что все это время дневник был… живым, отдавалась где-то внутри неприятным холодком. Но… черт, это так интересно! Все два года, что он пользовался тетрадью, он бессчетное количество раз смотрел на инициалы на обложке, гадая, каким был этот Т. Реддл, а теперь оказывается, что он был волшебником, учился в Хогвартсе, и Гарри даже может пообщаться с ним. Он сжал карандаш так крепко, что побелели пальцы. «Спасибо. Ты тоже хорошо рисуешь. А как ты общаешься со мной? Ты призрак?» На этот раз ответ появился почти мгновенно. «Не совсем. Я — воспоминание, заключенное в дневнике. Я вижу все, что появляется на его страницах и могу отвечать тебе.» Гарри несколько раз перечитал надпись и задумчиво потер шрам. Эта привычка была у него с детства. Всегда, когда он нервничал, боялся или злился, рука сама собой, неосознанно, тянулась к тонкому зигзагу на лбу. Это простое движение почему-то всегда успокаивало. Грифель осторожно коснулся страницы. «Из какого ты года?» Гарри напряженно вглядывался в исчезающие буквы, пытаясь угадать ответ, но цифры, проступившие чуть медленнее, чем предыдущие надписи заставили волосы на затылке встать дыбом. «1944. А ты?» Так давно… Почему-то Гарри не предполагал, что тетрадь настолько старая. Получается, что Реддл владел ею… больше пятидесяти лет назад. Интересно, а где он сейчас? Жив ли еще? Мелькнувшая поначалу мысль о том, что не будет ли лучше избавиться от дневника, исчезла сама собой. Гарри всегда был неравнодушен к вещам с историей, ему нравилось представлять события, происходившие с ними когда-то давно, а здесь такая удивительная возможность — пообщаться с человеком, жившим полвека назад! Все сомнения были отброшены в сторону, а рука уже не дрожала, торопливо выводя слова. «1994. Я учусь в Хогвартсе, в этом году перехожу на четвертый курс. Расскажешь мне о себе?»***
Четвертый год учебы добавил в рисунки мрачных красок. А переписки с Томом стали для Гарри настоящей отдушиной. Если бы не дневник, ему было бы одиноко, как никогда, особенно после того, как Рон, да и почти все однокурсники отвернулись от него из-за вынужденного участия в проклятом Турнире. Боль и обида от того, что даже самые близкие друзья не верят ему, разрасталась внутри противными черными щупальцами, отравляя даже приятные события, вроде успешного прохождения туров. Как будто Гарри просил этого! Да ему даром был не нужен ни сам Турнир, ни слава, ни приз. Клеймо Мальчика-Который-Выжил и так доставляло ему массу проблем, ведь все вокруг смотрели на него, как на Избранного, ждали от него каких-то свершений и подвигов, а Гарри совершенно не хотел быть героем. Уже на третьем курсе он понял, что больше всего ему нравится работа артефакторов, а потому все свободное время проводил в библиотеке, изучая это искусство. Турнир же только отвлекал его, мешая учебе и вынуждая заниматься вовсе не тем, чем хотелось бы. Том его понимал. Он сразу поверил, что Гарри не бросал свое имя в кубок, поддерживал, убеждая, что друзья в конце концов поймут и будут просить прощения, и от его слов Гарри становилось легче на душе. Реддлу было интересно все, что происходит в его жизни, и поэтому Гарри тщательно зарисовывал все более менее значимые события, стараясь передать вместе с рисунком свои эмоции. Правда, ярких пятен в этом году получалось совсем немного. Он даже почти не брал в руки краски, обходясь одним, двумя цветами: Кубок Огня, полыхающий тревожным голубым пламенем; огромная Хвосторога со злобным взглядом желтых глаз; жутковатого вида русалки, утаскивающие на дно мутного, темного озера Рона и Гермиону; извилистый лабиринт, переполненный опасными тварями; и, наконец, серое, заброшенное кладбище с кипящим котлом посередине, вода в котором мерцает угрожающими кроваво-красными отблесками… В тот день, когда Гарри чудом удалось избежать гибели от руки возродившегося Волдеморта, он долго вглядывался в одну из чистых страниц, но рука так и не поднялась, чтобы нарисовать страшное змеиное лицо с узкими красными глазами. Ему было не по себе от мысли, что Волдеморт останется жить в его тетради, которую он уже считал чем-то вроде отражения своей жизни. Казалось, если он не нарисует своего злейшего врага, то его не будет и в реальности. Глупо, конечно… Он уже несколько раз окунал перо в чернильницу, собираясь написать Тому обо всем, что произошло на кладбище, но чернила засыхали, а он так и не решался начать. Что-то не давало ему покоя, царапало где-то внутри острыми коготками дурного предчувствия. И внезапно, когда взгляд случайно скользнул по старой надписи на обложке, Гарри вздрогнул, дернувшись, как от удара током. Яркой вспышкой, будто в ослепительном свете молнии, мелькнуло воспоминание. Мраморная надгробная плита с глубокой трещиной прямо посередине и надпись, высеченная высокими готическими буквами: «Том Реддл». А ведь Волдеморт говорил, что его назвали в честь отца-маггла… Тогда Гарри был так напуган всем происходящим, что совершенно не обратил на это внимания, но теперь… Он недоверчиво уставился на дневник. Тревожное, леденящее кровь подозрение поднималось откуда-то из глубины сознания, сдавливая спазмом горло. Да нет, этого не может быть. Не может быть, чтобы Том — его Том! — красивый, умный, понимающий… Поддерживающий, когда отвернулись все остальные, советующий, как поступить в тех или иных ситуациях, превратился в… Нет, в это невозможно поверить. Это просто совпадение. Дурацкое, бессмысленное совпадение! Мало ли на свете Томов? Да и фамилия распространенная… Вот только, отчего так паршиво на душе? И почему назойливый внутренний голос шепчет, что не бывает таких совпадений? Что не могло быть двух Томов Реддлов, учившихся в Хогвартсе, примерно в одно и то же время, чтобы оба были сиротами… «Привет, Гарри. У тебя все хорошо? Почему ты нарисовал это?» Надпись, появившаяся под изображением кладбища, заставила похолодеть. Том волнуется за него. Да нет, это точно глупое совпадение. Ведь не станет же Вол… Волдеморт интересоваться, все ли с ним в порядке? Конечно, не станет! А значит, все это ерунда. И дневник не имеет никакого отношения… Желание убедиться в своей правоте было столь острым, что Гарри схватил перо и, не давая себе времени передумать, быстро окунул в чернильницу. «Со мной все хорошо. Том, я должен спросить тебя… Знаешь ли ты что-нибудь о лорде Волдеморте?» Пальцы дрожали так, что в конце предложения расплылась темная уродливая клякса, но Гарри даже не обратил на нее внимания, с замиранием сердца ожидая ответа. Страх, что его худшие опасения подтвердятся, сворачивался внутри клубком шипящих ледяных змей. Том молчал.