Обещание

      День выдался не по осеннему теплым. Еще с восходом солнца он сулил стать для Ивана Брагинского самым счастливым в жизни. С громкой победой и большими почестям, блестя на груди орденами он возвращался в родной город после окончания продолжительной войны. Город ликовал, встречая своих героев. На улицах было не протолкнуться, от того, что кажется каждый житель посчитал своим долгом прийти на праздник. Горожане надели свои лучшие выходные одежды. Первые красавицы города с охапками цветов встречали солдат на центральной площади. Каждая пыталась привлечь внимание и как можно ослепительнее улыбнуться красивому офицеру возглавляющему отряд. Но их улыбки были напрасны, он лишь смущенно поправлял шарф на шее и продолжал искать в толпе одну единственную. И не находил. Неужели она не пришла? Почему? Еле вытерпев торжественную церемонию, и едва получив из рук мэра похвальную грамоту, он откланялся и поспешил прямиком к особняку Бальшмидтов.       Семейство Бальшмидт проживало в самой живописной части города в фамильном особняке, представляющем из себя двухэтажный коттедж с колоннами и мезонином, перед парадным входом которого имелся небольшой яблоневый сад содержащийся в идеальном порядке и обнесенный забором с узорной ковкой. Глава семейства — Фридрих Бальдшмидт, был крупным торговцем и дела его шли хорошо. Его единственная дочь, девятнадцатилетняя Юльхен, считалась одной из самых завидных невест в городе. И именно её руки Иван намеревался во чтобы то ни стало сегодня добиться. Добравшись до особняка он заметил, что кованые ворота в виде орла с раскинутыми крыльями распахнуты настежь, что было довольно странно для хозяина дома. Пройдя внутрь вдоль сада и поднявшись по ступенькам парадного крыльца сбоку от двери мужчина увидел траурные венки. С плохим предчувствием он взялся за ручку двери.       Толкнув тяжелую дверь и войдя на пару шагов внутрь, Иван зажмурился. Из-за контраста между залитой солнцем улицей и сумраком плохо освещенной залы он сначала ничего не смог увидеть. Но как только глаза привыкли к свету многочисленных свечей, его сердце пропустило удар, и ухнуло куда-то вниз. Мужчина попытался сморгнуть наваждение, надеясь, что страшный кошмар развеется и все окажется лишь игрой его воображения, игрой сознания, видевшего за прошедшие месяцы столько крови и смертей, что не каждый бы остался в здравом рассудке. Но все происходящее было реальностью. В центре большой залы, в окружении родственников и знакомых стоял гроб. В этом гробу лежала его ненаглядная Юльхен.       При появлении Ивана толпа смолкла. Слегка пошатываясь на негнушихся ногах и расталкивая по пути толпу оживленно перешептывающихся между собой в возникшей тишине, мужчина прошёл к гробу. Юльхен лежала утопая в кружеве свадебного платья, увенчанная венком из васильков на белоснежных волосах. Румянец сошёл с некогда алых щек и губ девушки, отчего лицо её казалось белее чем обычно, но даже смерть оказалась не властна над красотой умершей. Лицо Юльхен было безмятежно, словно она лишь прилегла вздремнуть. И вот сейчас моргнёт, сладко потянется, откроет глаза и увидев его, отругает, за то, что пришлось так долго ждать. Иван протянул руку и с нежностью коснулся едва заметного шрама на щеке, ощутив под пальцами лишь холод мрамора. Тепло вместе с жизнью уже покинуло это тело. Он опоздал, и теперь она делит брачное ложе со смертью. Сердце сжалось с такой силой, что если бы его можно было вынуть, он бы выкинул бы его куда подальше, лишь бы больше не чувствовать этой боли.       — ТЫ!       Не успел Иван обернуться, как его, что есть силы оттолкнули в сторону и лишь только весовое преимущество помогло ему устоять на ногах, волной развернув в сторону толкнувшего.       Перед ним стоял сам Фридрих Бальшмидт. От негодования все лицо его пошло бурыми пятнами, глаза налились кровью, а на скулах заиграли желваки. Тело его содрогалось мелкой дрожью и он не переставая сжимал и разжимал кулаки. И только почтение к покойной дочери и мероприятию собравшему всех здесь не позволяло ему пустить их в ход, и он сдерживался изо всех сил.       — Не смей прикасаться к ней! Как смеешь ты являться сюда, после того, что сделал?! Моя дочь умерла из-за тебя! Ты доволен? Теперь её душа будет проклята! Будь и ты проклят! — каждое слово Фридриха сочилось ядом.       — Что?! Проклята? Почему? Что произошло? И в чем моя вина?       — В чем вина? Не придуривайся, что не понимаешь! Неужели ты думаешь, что никто ничего не поймет? Я знаю, это все ваша черная магия. Все знают, что твоя мать была ведьмой! Ты напустил чары на мою невинную девочку. Я уверен, по своей воле она даже не взглянула бы в твою сторону. Что с тебя взять — голодранец! Задурманил ей голову и бросил, зная, что она в твоей власти. Моя бедная крошка не смогла это пережить и на наложила на себя руки. Будь ты проклят, убийца!       Услышанное настолько потрясло Брагинского, что он лишь стоял и слушал сыпавшиеся на него как из рога изобилия обвинения, не находя, что сказать в ответ. Внезапно Бальшмидт замолчал. Он выглядел измотанным, словно постарел на несколько лет. Проведя ладонью по лицу он наконец вымолвил: — Все! Довольно! Убирайся вон, щенок! Вышвырните его отсюда!       Оцепинение, охватившее Ивана спало, когда он увидел направляющуюся к нему охрану.       — Нет! Стойте! Послушайте! Это все ложь! Я никогда бы так не поступил! Я люблю вашу дочь и всегда любил!       Но как бы он не сопротивлялся, пятеро крепких парней из охраны скрутили его и вытолкали за ворота, которые тут же закрыли на замок. Мужчина вцепившись в железные прутья хотел было через них перелезть, но во внутренний двор выпустили стаю злющих кабелей, так что вернуться обратно не представлялось возможным.       Постояв некоторое время враздумье перед закрытыми воротами и слушая надсадный лай собак, Иван, поняв, что проститься с любимой ему не позволят, развернулся и побрел куда глаза глядят.