***
Чуть больше недели прошло после атаки Бандита Вволка на город. Завалы и мусор разгребли, мёртвые тела убрали, покосившиеся дома поставили на место, подвалы заполнили крепкой выпивкой; урожай на местных фермах удался, и вкусной еды было до отвала, а сезонные рабочие пересилили себя и прошли по старой дороге и наконец-то окончательно достроили гильдию. Сигвайер щеголяла по городским улочкам и зданиям в белоснежной волчьей шкуре, гордо выпячивая себя напоказ, расхваливая себя. Ботин наконец-то смогла сама выйти на улицу, хотя на голове её всё ещё оставались бинты, мародёр часто спотыкалась, и девушку сильно водило из стороны в сторону. Фонтомея помогала раненным и заблудшим, раскаявшимся своими молитвами и песнопениями. Дисмас начал активно спиваться, заливая воспоминания о Бордетте всё более крепкой выпивкой; с каждым днём разбойник становился всё более бесстрашным, отчаянным, играя со смертью в опасные игры. Как не пыталась Фонтомея или Ходенс разговорить его, тот лишь отмахивался в ответ и требовал не лезть не в своё дело. В этот день Дисмас желал набраться как никогда и насмехался над "верующими" – по канонам, сегодня был сороковой день с кончины чумного доктора, и именно в этот день измучанная душа наконец-то должна была покинуть грешную землю. Разбойник же ехидно, но в то же время уничижительно замечал, что к этому времени труп уже должен был быть сожран червями. Рейнальд всё не мог найти верных слов, чтобы утешить товарища хотя бы из-за мук совести, терзаемый чувством вины, что именно из-за него погибла несчастная девушка. Солнышко пригревало, мягко касаясь своими лучами пропитавшейся кровью и искалеченной от бойни и пожаров земли, а народ занимался своими обычными повседневными делами. Однако затем случилось то, что невозможно было объяснить и что не входило в планы горожан – небо затянуло чёрными, словно вороново крыло тучами, да так, что стало темно, будто солнце перестало существовать, и на землю спустилась бесконечная ночь. Вот только свет остался – мерцающий, чистый, переливающийся серебром и бирюзой в пляшущих огоньках на кладбище. Суеверный народ перепугался до смерти и попрятался по домам в безграничном ужасе, ветеранами же был моментально сформирован отряд для похода на кладбище. Неужели исчадия ада уже проникли и в город через святое место? Как крестоносец ни протестовал, ни пытался отговорить его, мародёр шла чуть впереди монахини, держась за его и воительницы спинами, что осторожно шли через залитое светом мерцающих огней кладбище; остальные же остались в городе на случай чрезвычайной ситуации. Пляшущие огоньки манили, словно вели за собой, точно светлячки, но не насекомые, а сотканные из чистой энергии. Самое большое их скопление оказалось у несвежей, но укрытой угощениями и поминальными дарами могилы Бордетты. В тот момент, когда группа подошла совсем близко, огоньки закружились в дикой пляске, образуя собой сначала кольцо вокруг могилы, а затем они все улеглись на сырую землю, полностью накрыв участок земли, и мощным потоком ослепительного света устремились вверх, пробив чёрные тучи, ослепив товарищей. Когда же вспышка прошла, осталось лишь яркое, но мягкое, словно свет солнца свечение. И как по канону, как написано в священном писании "праведники восстанут на суд Божий". Чья-то изящная рука, вполне себе целая, вовсе не гнилая и не скелетная ухватилась за каменный могильный крест, и из могилы с невероятным трудом выбралась практически нагая дева, прикрытая лишь изрядно сгнившим могильным саваном, практически не скрывавшей её наготы. - Такова... сила... лимфатических... узлов, – пробормотала она, упав на сырую землю без сил. От увиденного Фонтомея охнула и выронила булаву вместе с книгой, закрыв рот руками; Ботин, выпучив глаза от шока, попятилась назад и плюхнулась прямо на чью-то могилу, не удержавшись и едва не поломав деревянный крест; Сигвайер уронила челюсть и долго не могла поверить, что видит что-то подобное. - Боже милосердный... благословлён будь ты за свою доброту и милосердие... – Рейнальд едва смог сказать, прибывая в смешанных чувствах – ужасе, негодовании, удивлении и радости одновременно. – Сигвайер, дай-ка свою шкуру! Воительница, отойдя от шока, не только сняла шкуру волка, некогда принадлежавшую атаману разбойников, но и укутала ею пребывающую без сознания чумного доктора. Крестоносец подхватил лёгкое тело и понёс его прочь от кладбища; монахиня помогла подняться мародёру и не отставала от рыцаря креста, надеясь, что восставшая из мёртвых действительно является таковой. Могильная воровка умудрилась ещё несколько раз упасть, за малым не разломила очередное надгробье и едва не скатилась по ступенькам. Однако быстро отойдя от шока, будучи не столь религиозной и ещё той атеисткой моментально впрягла дикарку понести её саму и с ветерком прокатилась на крепкой спине, пока Сигвайер не отошла от шока и подобная возможность не пропала. Рейнальд в порыве чувств и дичайшем смятении не нашел ничего лучше, как ввалиться с Бордеттой на руках прямо в аббатство, чем крайне засмущал, а затем и вовсе огорошил аббата рассказом про "чудесное воскрешение". Тот в ответ лишь ругался, что это не плод божественного вмешательства, а зловещее чудо, богохульство и отвратительное проклятье, однако его на тот момент уже никто не слушал и, тем не менее, оставить чумного доктора у алтаря или в келье никто не дал. Чтобы совсем не смущать народ, окольными путями крестоносец отнёс её в кабинет смотрителя, пока тот ублажал своё ненасытное желание садизма и членовредительства, давая желаемую долю боли и страданий вместе с умерщвлением плоти очередной просящей девице. По городу уже пошел слух, когда тучи растворились и расплылись, словно их и не было вовсе, а солнце засияло пуще прежнего и ветераны столпились у кабинета с множеством вопросов; лишь Дисмас продолжал напиваться, разочаровавшись во всём белом свете и уж тем более в его религиозных аспектах. - Дисмас! Идём! Бордетта вернулась!!! – ворвавшись в трактир, Рейнальд возопил на другой конец питейного заведения что было духу, не в силах сдерживать порыв и идти прямо к товарищу. От услышанного разбойник заплевал выпивкой сидящего рядом забулдыгу и сначала недоумённо, а затем яростно уставившись на крестоносца. - Ты что, совсем ополоумел?! – зарычал он, сжимая до боли белеющие кулаки. – Не сыпь соль на рану! Что ты несёшь?! - Идём, всё сам увидишь! – Рейнальду пришлось схватить непонимающего товарища за руку и силой повести в кабинет отсутствующего смотрителя... - Я не видела ни ада, ни рая. Была лишь тишина и пустота, - едва Бордетта пришла в себя, её осыпали градом вопросов, однако она решила ответить на несколько сразу – Фонтомеи и Сигвайер, да и большинство остальных желали узнать что-либо о "загробной жизни" и "тех, кто там обитает", особенно Пашаль этим интересовался. – Всепоглощающая, обволакивающая пустота. Словно ты спишь и никак не можешь проснуться, не видя снов. Это было... неприятно. И ужасно. Сидя в кресле смотрителя, она всё ещё была укутана в волчью шкуру и трофей воительницы, сама не в состоянии поверить в случившееся чудо и осознать его до самого конца. Чумной доктор слишком отчётливо помнила момент своей смерти, один точный и мощный удар; ослепительная, но мгновенная вспышка боли, звон... и последовавшие за ними тишину и черноту. И ничего более. А потом её словно окатили ведром ледяной воды, словно некая сила потребовала её возвращения, пробуждения, вне её желаний и воли. - Да ты в край страх потерял, мудень! – возмущённый, полный негодования воль разбойника затерялся где-то на входе. - Нахер ты меня сюда привёл, а?! А затем воцарилось гробовое молчание – увидев Бордетту живой, пусть и нагой и в упадке сил, Дисмас замер и непонимающе уставился на девушку немигающим взглядом. - Срань господня... – пробурчал он, потрясённый до глубины души, выронив из рук бутыль, - неужто мои глаза... не обманывают меня?.. - Дисмас? – чумной доктор удивилась поначалу, а затем несколько засмущалась и попыталась прикрыть шкурой свою наготу, когда Фантомея окончательно убедилась, полностью осмотрев тело девушки, что та не имеет признаков гниения и разложения и что жизни её не угрожает опасности. – К-как ты здесь... - Я думаю, нам лучше уйти, - видя сложившуюся ситуацию, Рейнальд попытался выпроводить оставшихся ветеранов. - Мне кажется, все вопросы стоит задать уже завтра; сейчас же не самый удачный, на мой взгляд, момент. В этом его поддержала монахиня, и большинство оставшихся товарищей быстро перебрались в трактир, дабы выпить там всю выпивку на радостях, перебить кучу посуды и пропитых физиономий, покрушить мебель и покуражиться, сколько есть силы. Лишь задержавшаяся воительница, чтобы предупредить доктора о возвращении шкуры – в конце концов, это именно её трофей, узрела, как упавший на колени в изрядном подпитии разбойник обхватил за изящные ноги смущающуюся до пылающей шеи и щёк Бордетту. - Ты многое пропустила, подруга... – улыбнулась напоследок Сигвайер, подмигнув перед тем, как покинуть кабинет. - Ты же мне расскажешь? – спросила девушка, держа в руках голову Дисмаса. - Обязательно...***
Наследующий день Дисмас зарёкся пить не чаще раза в неделю и принёс круглую сумму на пожертвования в аббатства, объяснив свой поступок извинениями перед Господом за его слова сорок один день назад. А затем в аббатство повалило куча народу, ранее не замеченных в религиозности в желании замолить свои грехи. От такого наплыва пьяниц, наркоманов, игроманов, блудниц и развратников аббат закрылся в винном погребе, объяснив это поисками "забытой молитвы для желающих искупить свои прегрешения" и объявив, что алтарь на неделю закрыт, а вот комнаты для самобичевания или молельные кельи свободны и даже несколько дешевле... Вот только Рейнальд не чувствовал в себе уверенности или душевного подъёма, воочию переживая настоящий кризис веры. Всё, что он раньше считал фундаментальными основами, незыблемыми понятиями, теперь перемешалось в одно сплошное полное крови и ошмётков месиво, кровавое болото через которое ему придётся пройти или быть поглощённым им навсегда. Он видел страдания людей, залитую кровью и усеянную пожарами землю, он видел столько грехопадений, злобы и ужасных вещей от, казалось бы, тех, кто этого не только не желает и не заслуживает – не в силах вытворить подобные поступки. И всё же, они делали, они грешили, они убивали, насиловали, жгли и глумились, попирая не только церковные – человеческие ценности, порождая в своём сознании, а затем и в яви отвратительных чудовищ. Что Господь правильно сделал, ибо они заслужили – отвернулся от неразумных своих детей. И тут такой жест... Крестоносец не знал, силой ли отвратительного проклятия или зловещего чуда, но даже смерти может быть брошен вызов в этом проклятом месте. Если смерть может ошибаться, если даже её можно одолеть, то что уж говорить о тварях, состоящих из плоти и крови, костей и доспехов? Их всех можно убить! А значит, свои сомнения и переживания, казавшиеся такими пустыми и ненужными на фоне глобальных проблем, ему стоит задвинуть в самые тёмные уголки души и разума, настроившись на решение более насущных бед и ужасов. Это событие не только поразило всех до глубины души, но и воодушевило на новые подвиги. В глазах обитателей города и приехавших искателей удачи и богатств, в их сердцах, в разуме, зародилось и затеплилось то, о чём они раньше могли лишь мечтать и надеяться – маленькая искорка надежды...